Бенкендорф не ошибся в своих прогнозах. В Германии никто и не думал об отказе от своих позиций на Проливах; «Если же Германия не желала принести в жертву Австрию и Проливы, — отмечал Г. Хальгартен, — то война была в конце концов неизбежна»[881].
Б. Бюлов верно предвидел расстановку сил на мировой арене в надвигающейся схватке. В своих воспоминаниях он писал, что если бы Германия «находилась в войне с Россией и Францией, то более чем вероятно, что Англия воспользовалась бы такой блестящей конъюнктурой, чтобы без всякого риска задушить своего опаснейшего соперника в торговле, мореходстве и промышленности, тем более что этот экономический соперник в то же время является самым могущественным континентальным государством, следовательно, по старому английскому представлению ее традиционным противником»[882].
После проявленной Берлином в июле 1914 г. готовности к ведению континентальной войны, писал Б. М. Туполев, «больше уже не существовало возможностей для компромиссов, когда различные по своей сущности конфликтные ситуации слились воедино»[883].
Выступая с антантофильских позиций, А. Тэйлор считал, что все державы Тройственного согласия вступили в войну с целью самозащиты: «Русские сражались во имя сохранения свободы Проливов, от которой зависела их экономическая жизнь; Франция — во имя сохранения Тройственного согласия, которое, как она правильно считала, являлось единственной гарантией сохранения ею положения великой державы. Англичане сражались за независимость суверенных государств и — в меньшей степени — за то, чтобы не допустить установления германского господства на континенте»[884].
Июльский кризис 1914 г., вылившийся в мировую войну, стал последним в цепи международных кризисов и локальных войн, не раз ставивших под угрозу европейскую стабильность. В 1914 г. Россия сознавала, что без надежных союзников она не сможет вступить в схватку с Германией и Австро-Венгрией, и уже не питала иллюзий, что проблему Проливов можно решить мирным путем. Поэтому одной из основных причин вступления России в Первую мировую войну являлась давняя вожделенная цель — Константинополь и Проливы.
Проблема Черноморских проливов занимала в 1907–1914 гг. особое место во внешнеполитических притязаниях правящих кругов Российской империи. Императорское правительство пыталось решить ее не только дипломатическим путем, но и вынашивало планы по захвату Босфора. Однако сильно пошатнувшееся международное положение страны после Русско-японской войны и Первой русской революции заставляло Россию отказаться от активных действий. В своей внешней политике российское правительство стремилось к укреплению франко-русского союза, смягчению противоречий с Англией и Японией в Азии путем соглашения с ними и сохранению дружественных отношений с Германией, не вступая с ней в союз. С Австро-Венгрией предполагалось продолжать сотрудничество на базе взаимных уступок. Путем сближения с Великобританией царское правительство обезопасило себя на Дальнем Востоке, помирившись с Японией, укрепила свой союз с Францией и вернулась к проведению активной политики на Балканах и Ближнем Востоке.
Во время заключения англо-русского соглашения 1907 г. стороны пошли на взаимные уступки по колониальным проблемам на Среднем Востоке. Англо-русские переговоры по заключению конвенции о Персии, Тибете и Афганистане способствовали урегулированию напряженных отношений между Россией и Великобританией на Ближнем и Среднем Востоке в 1906–1907 гг.
Во время обсуждения колониальных проблем стороны интенсивно обменивались мнениями по вопросу о Черноморских проливах, хотя эти переговоры носили подчиненный характер. Британская дипломатия адекватно расценила внутреннюю обстановку в России и международную ситуацию, которая не позволяла Петербургу проявлять особую заинтересованность в отношении Черноморских проливов. Действительно, русская дипломатия в вопросе о пересмотре режима Проливов проявила особую сдержанность, потому что постановка этой проблемы неизбежно столкнула бы Россию на Ближнем Востоке с Австро-Венгрией, Германией и другими державами.
Хотя формально советник российского посольства в Лондоне Поклевский-Козелл первым поднял вопрос о Проливах, в действительности инициатива его выдвижения в ноябре 1906 г. принадлежала английской дипломатии, стремившейся ускорить подписание конвенции о Персии, Тибете и Афганистане. Однако в условиях резкого ослабления военной мощи России и падения международного авторитета страны рискованно было поднимать запутанные, сложные международные проблемы.
В январе-июне 1907 г., в решающий момент рассмотрения английских проектов по средневосточным вопросам, между Петербургом и Лондоном состоялись переговоры по существу предложений русской дипломатии об изменении режима Проливов. Петербург стремился получить согласие Великобритании на проход русских военных судов через Проливы при закрытии их для военного флота нечерноморских держав.
Лондонский кабинет как в устных заявлениях, так и в меморандумах признавал особую заинтересованность России в Проливах и выражал готовность содействовать решению вопроса об их статусе. Грей считал возможным в будущем найти приемлемую для России и других держав формулу изменения режима Проливов. При этом британская дипломатия ставила пересмотр конвенции о Проливах в зависимость от результатов англо-русских переговоров по проблемам Среднего Востока и таким путем добивалась от Петербурга уступок в Персии, Тибете и Афганистане. Двойственность позиции российской дипломатии проявлялась в том, что, с одной стороны, переговоры с Великобританией по вопросам Среднего Востока она ставила в зависимость от отношения Лондона к проблеме Проливов, а с другой стороны, не только не настаивала тогда на включении вопроса о Проливах в текст англо-русского соглашения по Среднему Востоку, но и считала — вслед за Англией — нецелесообразным заключать специальное соглашение о Проливах во время проходивших переговоров.
Со своей стороны Извольский, учитывая европейский характер проблемы Проливов, особую заинтересованность Германии в делах Ближнего Востока и внутриполитическую обстановку в России, не решился в 1907 г. на углубление переговоров об изменении режима Проливов. Вероятно, Извольский мог бы добиться большего, если бы не проводил политики балансирования между Англией и Германией. Главная причина, по которой российская дипломатия не добивалась включения в русско-английскую конвенцию вопроса о Проливах, заключалась в невозможности пересмотреть Берлинский трактат без участия европейских держав, обязавшихся соблюдать его.
Вместе с тем непосредственным результатом англо-русского соглашения явились не только стабилизация положения на среднеазиатских границах России, но и серьезное упрочение ее позиций в Европе. Экспансионистская политика Германии и Австро-Венгрии на Ближнем Востоке и Балканском полуострове вызывала потребность в англо-русском сближении.
Первой серьезной проверкой «на прочность» для Тройственного согласия стал Боснийский кризис 1908–1909 гг. Британия, стремясь не допустить укрепления позиций Германии и Австро-Венгрии на Балканах и Ближнем Востоке, заняла резко отрицательную позицию в отношении аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. Однако позиции русской и британской дипломатии во время кризиса не во всем совпадали. Так, Извольский хотел воспользоваться сложившейся ситуацией и пересмотреть режим Проливов в благоприятном для России смысле. Британия в принципе не возражала против открытия Проливов, но не только для России и прибрежных государств, а на условиях полного равноправия для всех стран без исключения, и не считала время подходящим для заключения соглашения, которое дало бы России исключительные права, поставив Турцию в невыгодное положение. Предложение российского правительства о предоставлении права прохода военных судов в Черное море лишь черноморским государствам вызвало у англичан подозрение, что русская дипломатия пытается в своих интересах и в ущерб Турции использовать напряженную обстановку, вызванную действиями Австро-Венгрии.
Британская дипломатия достигла своей цели — не предоставлять России свободного прохода ее военных судов через Проливы, умело используя то обстоятельство, что Извольский не мог открыто признаться в своей сделке с Эренталем в Бухлау за счет славянских народов. Париж и Лондон показали в решительной форме русской дипломатии, что дорога к мирному разрешению вопроса о Проливах идет из Петербурга не через Берлин и Вену, а через Лондон и Париж.
Главная задача России во время Боснийского кризиса заключалась в том, чтобы дела на Балканах не перешли в такую острую фазу, когда военные действия станут неизбежными. Россия не была готова к вооруженному столкновению и зависела от союзников, которые решили не принимать участия в возможном противостоянии Сербии и Австро-Венгрии.
