Отведенное под арестованных помещение еле-еле вмещало 12-15 человек, и на ночь четверо-пятеро перемещались в другую комнату, где находились другие арестованные, - в том числе последний по времени управляющий военным министерством ген. Маниковский, попавший под замок за отказ расформировать с таким трудом добытые военно-промышленные комитеты. Я располагался на ночь на столе. Набоков - на узкой деревянной лавке. Не помню уж кто, - на полу. Нольде домашние принесли койку, которую он приставил к стене, создав некое подобие "privacy". Доставили нам и провиант - сначала близкие, а потом и тюремщики. Жить стало легче, жить стало веселей, - хотя по-прежнему было тесно и неуютно.
Особенно чувствительно было заключение для наших старших коллег, не привыкших проводить дни и ночи в малознакомой компании, да еще под стражей. Тем не менее, они с честью выдержали испытание. Не нарушая коллегиальной солидарности, они приспособились к непривычным условиям жизни, но, когда могли, возвращались к своему укладу.
Так Набоков - с трехмесячным тюремным стажем за подписание выборгского воззвания - поразил воображение не одних только окарауливавших нас красноармейцев, когда, не обращая никакого внимания на обступавших его солдат, мылся в распластанном на полу уборной подобии резиновой ванны или брился очередной, на каждой день особой, бритвой из особого бритвенного ларца.
Время проходило в оживленной беседе друг с другом и с близкими, приходившими на свидание.
Пришел на свидание и наш коллега проф. Гессен, по случайной причине отсутствовавший на заседании комиссии, когда ее арестовали. Из солидарности с нами Гессен пришел "заарестоваться" тоже, и больших трудов стоило убедить его отказаться от этого. Чтобы убить время и для развлечения, на третий день сидения решили устраивать по вечерам общее собеседование на тему, которую предоставлялось выбрать очередному докладчику. Идея "паритета" вошла прочно в сознание, и наши коллеги справа настояли на чередовании докладчиков - правых и левых.
Первое сообщение сделал Набоков. Он рассказал в живой форме, как вместе с Нольде, вооружившись первым томом Свода Законов, они составили акт об отречении от престола великого князя Михаила и о передаче "всей полноты власти" Временному Правительству. Это произошло утром 3-го марта за детским столом дочери кн. Путятина на Дворцовой площади. В своих Воспоминаниях о 17-ом годе, мрачных и тягостных, Набоков позднее воспроизвел свой рассказ в печати.
Чтобы не возвращаться к опубликованным воспоминаниям Набокова, прибавлю, что и мне в них посвящено несколько строк, малоприятных, невзирая на дружеские наши отношения, и не вполне соответствующих смыслу того, что было. Описывая заседание Совета старейшин в Предпарламенте, где я, по званию секретаря, обычно сидел рядом с товарищем председателя Набоковым, последний припоминает, как я шепнул ему на ухо:
- Настоящий синедрион!..
Набоков привел мои слова в подтверждение факта преобладания в Совете старейшин евреев - на подобие древнего синедриона, представлявшего еврейство. Между тем мое замечание относилось не к "иудеям", а к бородатым и седовласым "старейшинам": Натансону и Чайковскому, Кутлеру и Мартову, Винаверу и Пешехонову.
Упоминаю об этом для иллюстрации того, что даже такой мемуарист как Набоков, разочаровавшись в своем прошлом, оказался склонным вкладывать в события смысл, которого они не имели.
Следующим докладчиком в порядке паритета был Брамсон. Он рассказал интересный эпизод из своей жизни - посещение Ясной Поляны и беседу с Толстым, позднее тоже появившейся в печати.
Третий вечер был занят историческим экскурсом Нольде в то, что тогда клеймилось тайной дипломатией и представляло собой неопубликованные соглашения и договоры России с другими государствами. Можно только пожалеть, что этот рассказ тогда же не появился в печати. Он был бы чрезвычайно поучителен не только для "сотрудника Наркоминдела матроса Маркина", который "вместе с другими красногвардейцами просиживал ночи, добиваясь расшифрования документов" (см. "История дипломатии". Т. 2, стр. 305. - 1945).
В число секретных договоров Маркин включил и ряд "справок" и "записок", которое русское министерство составило для своих собственных нужд. Впрочем, и некоторые составители "Истории дипломатии", подчеркивая заслуги матроса Маркина, сами недалеко ушли от своего предшественника.
В том же томе сообщается, что "и Временное Правительство непрочь было заключить мир с Германией, а некоторые его деятели, как бывший министр иностранных дел Милюков, прямо предлагал опереться на немцев для подавления революции" (Там же, стр 310). Надо ли опровергать этот лживый вымысел "историков"?.. Кто же не знает, что когда Милюков хотел опереться на немцев, он не был уже министром, а большевики сами уже проделали то самое, что ставили в вину Милюкову, и без тени какого-либо правдоподобия, - Временному Правительству.
После четвертого сообщения - его сделал я, и оно носило характер воспоминания из революционной практики - пришло официальное извещение об избрании меня членом Учредительного Собрания по Тверскому избирательному округу. (Избранный позднее и по Ярославскому округу, я принял это избрание, чтобы освободить место следовавшему за мной в эс-эровском кандидатском списке по Тверскому округу).
Большевики, казалось нам, очутились перед дилеммой: нарушить депутатский иммунитет и оставить члена Учредительного Собрания вместе с другими, под стражей, или вместе со мной освободить и других членов Всероссийской комиссии. Большевики предпочли последнее, и всех нас "именем народной власти" освободили.
Однако, предположение, что большевики спасовали перед принципом иммунитета депутатской неприкосновенности, получило немедленное опровержение. В последовавшую за нашим освобождением ночь на 28-ое ноября на квартире у С. В. Паниной были арестованы выбранные членами Учредительного Собрания по кадетским спискам Кокошкин, Шингарев и Пав. Д. Долгоруков. Арестованных препроводили в Петропавловскую крепость, куда вскоре присоединили к ним Авксентьева, Аргунова, Гуковского и Питирима Сорокина, избранных по эс-эровским спискам.
4
На 28-ое ноября Временное Правительство назначило открытие Учредительного Собрания. С утра Всероссийская комиссия собралась в Таврическом дворце. Неожиданно появился среди нас Урицкий и, не здороваясь и не снимая шляпы, заявил, что заседание незаконно и мы должны разойтись. Урицкого отчитали за невоспитанность, и он, послушно сняв шляпу, удалился. В помещении появился вооруженный караул, расположившийся мирно за нашими креслами. Мы продолжали работу, как будто ничего не произошло.
В полдень состоялась многотысячная уличная демонстрация в честь Учредительного Собрания по призыву создавшегося Комитета защиты Учредительного Собрания. Во главе демонстрантов шли члены Учредительного Собрания антибольшевики, оказавшиеся в Петрограде и на свободе.
У решетки Таврического дворца Чернов, Родичев, Питирим Сорокин и другие произнесли речи. Не обращая внимания на стражу, мы прошли во дворец - в помещение думской финансовой комиссии. Налицо оказалось всего 45 членов Учредительного Собрания, принадлежащих к оппозиционным партиям. Собравшиеся признали, что они не могут составить Учредительное Собрание, но "могут ускорить созыв последнего". С этим мы перешли в громадный зал, предназначенный для заседания будущего Учредительного Собрания.
Петроградский голова Гр. И. Шрейдер открыл "частное совещание" и предложил "конституироваться". Избрали председателя - В. М. Чернова и товарищей председателя - проф. Новгородцева и А. А. Аргунова. На трибуну поднялся Родичев и заявил, что первое слово должно быть посвящено защите свободы речи и неприкосновенности прав членов Учредительного Собрания. Питирим Сорокин, не ведая часа предстоявшего и ему ареста, выступил со странным предложением: никак не реагировать на арест членов Учредительного Собрания, так как "протестовать и требовать могут только органы неполновластные". Собрание не разделило этого мнения и приняло предложение Новгородцева и Родичева признать арест его членов "преступным посягательством на Учредительное Собрание".
Я сообщил о положении с выборами и о затруднениях, которые встречает деятельность Всероссийской комиссии, считающей себя по-прежнему правомочной. Частное собрание постановило продолжать свои совещания до того дня, когда съедутся в достаточном числе избранные депутаты и тогда установить день открытия "первого пленарного заседания". Были избраны комиссии организационная, редакционная, - и разошлись.
На это самочинное выступление большевики ответили введением в Таврический дворец внешнего и внутреннего караулов и закрытием доступа во дворец депутатам, которые не зарегистрировались предварительно у Урицкого, - не подверглись "урицизации", как я писал в "Деле народа". Раскассирована была 2-го декабря и Всероссийская комиссия по выборам - после четырехмесячной усердной работы - за отказ работать с Совнаркомом.
