Они засмеялись, заговорили о чем-то между собой.
Тогда я продолжал:
- Ребята, мне сказали, что вы боитесь слов "романс" или "ария". А вы подумайте, кто авторы этих романсов и арии, которые вы сегодня услышите? Ведь это наши русские гениальные композиторы, гордость не только нашей страны, но и всего культурного мира.
И я рассказал ребятам, что русские композиторы писали свою музыку на сюжеты гениальных писателей и поэтов. К примеру, Глинка сочинил оперу "Руслан и Людмила" на пушкинские стихи. Мусоргский создал "Бориса Годунова" на пушкинский текст. Бородин для своей оперы "Князь Игорь" использовал "Слово о полку Игореве". Римский-Корсаков также положил в основу своих опер пушкинские произведения: "Сказку о царе Салтане", "Сказку о золотом петушке", "Моцарта и Сальери". Я напомнил, что в основу "Снегурочки" легло произведение Островского, на гоголевские сюжеты Римским-Корсаковым написаны оперы "Майская ночь" и "Ночь перед Рождеством". Сказал, что либретто лучших опер Чайковского - "Пиковая дама", "Евгений Онегин" и "Мазепа" - созданы по произведениям Пушкина. А оперу "Черевички" Чайковский написал на гоголевский сюжет. Рахманиновские оперы "Алеко" и "Скупой рыцарь" также написаны на пушкинские сюжеты.
- Так неужели,- продолжал я,- арии из этих опер, написанные величайшими композиторами на такие изумительные по красоте и силе тексты, вы не хотите слушать или не понимаете? Мне это просто обидно и непонятно. Ведь и большинство романсов написаны на тексты наших лучших поэтов, не говоря уже о Пушкине, Лермонтове, Некрасове. Многие романсы созданы на тексты Алексея Толстого, Кольцова, Фета, Есенина, Ротгауза, Голенищева-Кутузова, Маяковского. Вы только подумайте, какая поэзия и какая музыка! Сейчас во всем мире,- закончил я,- проявляется необыкновенный интерес к русской музыке и особенно к русской опере. Поэтому у меня возникает вопрос, как же мы, русские люди, не воспринимаем такого богатства, такого щедрого наследия, какое оставили нам наши великие деятели культуры!
Потом я сказал своим юным слушателям, что перед исполнением каждого произведения буду о нем рассказывать. И моя аудитория слушала меня, затаив дыхание, бурно реагируя на каждую спетую вещь. А когда закончился концерт, то буквально весь зал пришел ко мне за кулисы. Тут не было конца благодарностям. И больше всего мне было приятно, что все единодушно решили - такие концерты с рассказами о произведениях и с пояснениями могут по-настоящему привить любовь к серьезной классической музыке.
А однажды мы с Семеном Климентьевичем выступали в колхозном клубе. Когда мы приехали в колхоз и вышли из машины, то очутились перед старой, почерневшей от времени избой. Она вмещала, может быть, сорок или пятьдесят человек. Но никого еще не было, за исключением нескольких девчонок и мальчишек. Нам сказали, что сейчас, прямо с прополки, придут колхозницы. И через несколько минут мы увидели группу женщин, которые шли, волоча за собой по земле большущие корзины. Когда они подошли к клубу, я услышал такой разговор:
- Дусь, а Дусь, а куда денем корзины-то; ведь внести их в клуб неудобно.
- Да не бойся, никто их не тронет, оставим здесь, под окошком.
Они сложили корзины, и под окном образовалась целая гора. Прежде чем начать концерт, мы спросили у наших слушательниц, что им исполнить, и получили ответ:
- Пойте, что сами хотите, нам интересно все.
Однако мы решили провести концерт так же, как это делали с учащимися ПТУ. И мы вместе со Стучевским стали давать пояснения к исполняемым произведениям, а после концерта спросили наших слушательниц, понравился ли им концерт. "Концерт очень интересный,- ответили они.- Не все, может быть, мы поняли так, как полагается, но слушали с большим удовольствием".
А пел я программу разнообразную. Тут были и романсы, и арии из опер, и русские народные песни, и песни советских композиторов. От этого концерта у нас тоже осталось чудесное воспоминание. Ведь мы внесли свою лепту в дело воспитания хорошего вкуса у людей, занятых тяжелым трудом.
Концерты, которые мы давали в музыкальных школах, училищах, а подчас и консерваториях, для нас были тоже очень интересны и ответственны. Ведь на этих вечерах присутствовали молодые люди, профессионально занимающиеся музыкой и пением. Поэтому мы более придирчиво строили программы своих выступлений: такая публика - наиболее требовательная и строгая. Как правило, концерты проходили хорошо, с подъемом, а после них почти всегда возникали беседы. Нам приходилось очень долго отвечать на вопросы, чаще всего связанные с интерпретацией произведений. Говорили мы и о технике вокала, бывало обсуждали житейские темы.
Я любил петь сольные концерты. Это необыкновенно интересно, но и необыкновенно трудно. Ведь певец стоит на сцене без костюма и грима, без всяких атрибутов и один на один разговаривает с аудиторией. Причем нужно спеть два отделения да еще несколько произведений на "бис" - то есть более двадцати вещей. Конечно, каждому певцу приятно, когда публика награждает его горячей овацией, но у меня был и такой случай оценки моего творчества.
Я закончил концерт и уже принимал поздравления от публики, подписывая за кулисами программки и раздавая автографы, как вдруг ко мне подошел довольно уже не молодой человек и сказал:
- Иван Иванович, знаете, за что я вас хочу особо поблагодарить?"
- Нет, не знаю, но очень интересно.
- Ведь вы сегодня в этот вечер своим голосом, своей дикцией, нюансировкой нарисовали нам, зрителям и слушателям, более двадцати прекрасных картин.
И такая оценка была для меня дороже всех шквальных аплодисментов. Ведь в ней было подчеркнуто то, к чему я всегда стремился: в каждом произведении как можно глубже проникнуть в его стиль, замысел, образ и донести этот сложный мир до слушателя.
"Всадник без головы"
Однажды я отправился с очередными гастролями в город на Неве. Подхожу на вокзале к "стреле" и замечаю, что рядом со мной идет невысокого роста щупленький человек в сером плаще и кепке. Он неожиданно мне улыбнулся и поздоровался. Я, конечно, ему ответил, а он говорит:
- Вы учились с моей женой, Надеждой Салахитдиновой. Помните такую?
- Конечно,- отвечаю,- я даже с ней на одной парте сидел
- Вот видите, а мы часто вас вспоминаем. Моя фамилия Вайншток. Я кинорежиссер. Еду в Ленинград на Ленфильм. А вы?
- А у меня концерт в Зале имени М. И. Глинки.
Разошлись мы по вагонам и поехали по своим делам.
Возвращаюсь в Москву, вдруг раздается звонок. Звонит Надя Салахитдинова.
- Ваня, здравствуй. Володя мне рассказал, что встретил тебя на перроне, и ты ему очень понравился. Он хочет тебе что то сказать. Что-то приятное. Можешь поговорить с ним?
Берет трубку Вайншток и начинает рассказывать:
- Я снимаю фильм по роману Майн Рида "Всадник без головы". Уже сценарий готов, и труппа набрана, но у нас нет одного персонажа. Ищем актера на роль охотника Зеба Стампа. Помните такого?
- Конечно.
- И вот, вы знаете, когда я с вами поговорил на перроне, у меня возникла мысль, а не попробовать ли вас на эту роль? Уж очень вы подходите.
- Владимир Петрович,- отвечаю,- я никогда не снимался в кино. Только однажды в фильме "Евгений Онегин" я играл и пел Гремина, но ведь это опера.
- Это ничего. Мы вам пришлем приглашение с "Ленфильма", приезжайте на пробу.
И они мне прислали приглашение. Я приехал. Приспособили мне какой-то невероятный костюм (ведь мой размер так трудно найти!), дали выучить кусочек текста из разговора Зеба Стампа с Луизой Пойндекстер, и этот эпизод сняли. Я чувствовал себя неуверенно, потому что кругом суетилась масса народу: и осветители, и декораторы, и гримеры, и актеры, и неизвестно откуда взявшиеся посторонние. Поэтому я ужасно стеснялся, хотя и привык к сцене, кулисам. После пробы я решил, что ничего не вышло, и уехал. Вдруг раздается звонок.
- Иван Иванович, вы очень понравились. Ваша кандидатура прошла на художественном совете. Будете сниматься.
- И что же дальше? - спрашиваю.
- Дальше вы должны приехать в Ленинград на примерку костюмов и заключить договор.
Назначили число, я приехал, сделали примерку костюмов, обуви и заключили договор с "Ленфильмом".
- А теперь,- сказали мне,- ждите. Когда для всех персонажей будут сшиты костюмы и все будет готово, мы начнем съемки. База - в Ялте, а сниматься будем в Алуштинском заповеднике и в городе Белогорске недалеко от Симферополя.
Вскоре я вылетел в Симферополь, а из Симферополя на вертолете - в Ялту, где меня поместили в гостинице "Украина", очень комфортабельной, тихой, окруженной парком. По плану за пятнадцать дней я должен был сняться раз семь, так что у меня оставались свободные дни. Я мог пойти на море, позагорать и искупаться. В общем, совместить полезное с приятным.
Начались съемки. После первых двух дней работы я еще не был уверен, что роль у меня получается, но вдруг ко мне подошли самые строгие критики осветители и декораторы.
