— Н-нету, ребята, н-нету! Вот у-у-убьют кого, тогда возьмете.
К утру новобранцы вместе с учителем получили винтовки. А к вечеру двоих не стало. Теперь Васька Гвоздев, оставшийся из молодых, высокий, худой, сумрачный, молча вглядывался в горизонт, где скученно лепились избы.
— Небось, домой тянет? — посочувствовал Иван, искосо глянув на молодое безусое лицо. — Вот он, рядом.
— А у меня там нету никого, — ответил Гвоздев. — Мать с госпиталем эвакуировали. Сестренку убили. Отец как ушел на фронт, так ни одной весточки. Погиб, наверное. А может, в плен попал? Одна надежа осталась.
Говорил он просто, без выражения. А ледяной холодок не таял в серых глазах. Иван подумал, что на войне возраст не имеет значения. Этот безусый паренек пойдет сейчас на нож, на штык, на пушку, лишь бы достать врага. И эта одна забота теплит в нем жизненный интерес.
— Плен хуже смерти, — заметил Иван.
Васька медленно повернул голову, сощурил припорошенные инеем ресницы. На скулах, стянутых морозом и побелевших, вскипели желваки.
— Для меня — да! — быстро ответил он. — А представить, что отец еще живой, не убитый, — это сказка. Когда пойдем?
Иван скосил на него глаз и ничего не ответил. Солдатская жизнь приучила его делать то, что было полезно в данный момент. Не отвлекаться по пустякам. Вопрос, который от него не зависел, был именно таким. В мыслях он уже давно дошел до Минска, а приходилось сидеть тут, в подмосковных лесах. Ну да теперь недолго, подумал он. И еще одна мысль, уже не бесполезная, засела в мозгу. Он подумал, что в будущей атаке надо приглядеть за местным пареньком. Хотя бы в первый раз, если дойдет до рукопашной. А то ведь сгорит в момент, даже не дотянувшись до врага. Силенка в нем есть. Но драки бывают, как говорила бабка Лукерья, не по силе, а по удаче. Надо бы ухватить эту самую удачу. За другого — не за себя. Своей близкой смерти Иван не чуял, а за Ваську беспокоился.
— У них, небось, на церкви пулеметы, — послышался голос взводного Леньки Гукова, злого, цыганистого мужичка. С ним Иван воевал почти целый месяц, когда из пяти полков сделали один.
— Ночью отступали, и брать ее будем ночью, — рассудил Коля Беленко, пшеничный хохол с Полтавщины, налитой, розовый, смешливый. Смеялся так, будто на фронте не был и огня не видал. А в бою злющий, расчетливый.
Иван мысленно согласился с ним, только что не кивнул. Он вообще привык в последнее время так общаться. Не разжимая губ, соглашался, насмешничал, негодовал — все молча. Кричал, как и другие, только в атаках:
— А-а-а-а…
В газетах говорилось, будто бежали с криками: «Ура! За Родину, за Сталина!» А в мозгах и места для таких слов нету. Это сочиняют те, кто в атаку не ходил. И не чуял штыка под ребром.
Рассудив про себя, что до темноты их не поднимут, Иван мигом задремал, чтобы еще раз увидеть Надежду. Вместо этого представилось, как они с Ущековым возвращаются домой. Село, будто в прежние времена, многолюдное. И все живые их радостно встречают. Очнулся — подумал, что от Ущекова давно нету вестей и он уже, наверное, вряд ли отзовется. Или, наоборот, притаился в таких вот неизвестных местах. Только что под Москвой.
— Да! — сказал старик-учитель, словно подслушав Ивановы мысли. — Мало кто знает, а места тут знаменитые. Недалеко, в деревне Бабкино, Чехов жил, Антон Павлович. Охотился в лесах возле Бужарова. В письмах об этом упоминал. Тогда село называлось не Бужарово, как сейчас, а Божарово. И это естественно. Левитан, художник известный, жил недалеко от Чехова, в Максимовке. Наверное, тут, на Истре, он писал картину «У омута». По времени совпадает. Только называлась тогда речка не Истра, а Иордан. Патриарх Никон ведь строил здесь точную копию Иерусалимского монастыря. И все названия дал такие же. Отсюда — Иордан. И гора — насыпная. Вручную мужики насыпали. Между прочим, тут и Пушкин мог жить. Предки его жены Натальи Гончаровой владели деревней Ламишино. Отсюда — рукой подать! Если бы предки не проиграли эту деревню в карты, то Болдинская осень была бы у нас!
Сумерки основательно завладели пространством, когда за спинами пехоты грохнули орудийные залпы. И — загудело! Село, лежавшее перед бойцами, захлебнулось дымом. Пехота изготовилась. Иван мельком глянул на Гвоздева. Ресницы у парня вздрагивали от грохота орудий, точно били по нему. Уж он-то знал, на чьи дома обрушились снаряды. Когда сигнальная ракета подняла в атаку, он вырвался первым. Иван достал его перед самым селом.
Артиллерия не зря потрудилась. Возле колхозного правления горел подбитый танк. Пожар переходил от избы к избе. Люди либо попрятались, либо ушли. Зато за селом видно было, как черные фигурки немцев, скопившиеся на берету реки, быстро перебирались на другую сторону под защиту своих батарей.
Выбежавшие из села бойцы вынуждены были залечь, такой плотный огонь накрыл подхода к берегу. Но и наши не дремали, зря, что ли, их столько скапливалось. Через несколько минут картина боя изменилась. У немецких артиллеристов прыти поубавилось.
Подгадав затишье, Иван поднялся. Следом за ним начали сбегать к реке другие бойцы. Вражеские батареи почему-то замолкли, будто выдохлись, хотя напротив немецкого берега видно было спускающееся по склону огромное войско. Пробиваясь в сугробах, кони волокли легкие пушечки. Немецкий берег молчал. «Какой “немецкий”? — выругался Иван. — Наш! Будет наш!»
Вдоль остекленевшего русла промчался танк, вздымая гусеницами снежную россыпь. И все это на виду, безо всякого огня и препятствий.
«Либо ушли фрицы, либо какую-нибудь гадость придумали?» — продолжал размышлять Иван, внимательно следя за небом, за молодым пареньком-новобранцем, за дальними всполохами на противоположной стороне.
Они перебрались через реку первыми, не встретив сопротивления. Васька, наверное, раньше него уловил неясный грозный гул, поднявшийся над холмами справа. Когда Иван услышал и посмотрел на Ваську, тот уже сделал предостерегающий знак.
В речной излучине над плакучими ивами сумрак уже сгустился, и не понять было, что за рев доносится оттуда. Металлического звука там не было, а живьем — будто многотысячная толпа буйствовала и негодовала.
Внезапно заснеженные шапки деревьев взлетели, и Латов не поверил своим глазам, увидев ледяной вал высотой с дом, катившийся в брызгах и пене во всю широту долины.
Танк, спустившийся к берегу Истры, был мгновенно проглочен. Лошади, тащившие пушки, забились, переворачиваясь. В нахлынувшей пучине гибли машины, люди, кони. Ни криков, ни выстрелов нельзя было различить. Под диким напором несущихся льдин деревья разлетались, как игрушки. Бессильны оказались броня и огонь. В мгновение ока набегающий ледяной вал прокатился дальше. И вот они остались — горстка бойцов, успевших переправиться на вражеский берег. Много войска пропало без следа. Остальные отступили.
Рядом с Иваном, тяжело дыша, остановился Гвоздев.
— Откуда? — бешено крикнул Иван, будто местные люди оказались виноваты. Ему хотелось спросить: откуда взялось столько воды и почему не предупредили?
Васька понял с одного слова.
— Плотину взорвали. Тут недалеко Истринское водохранилище. Для Москвы. Источник питьевой воды. И там ее пропасть.
Пулеметная очередь прижала их к земле. А за спиной начал бушевать огненный ад. Не успевшие переправиться войска попали под обстрел. Немец бил по пристрелянным квадратам, наверняка.
Когда Иван унял пулеметчика, начали подползать мокрые, вымученные бойцы. На плотах и бревнах, на связанных заборных плетях и воротах они переправлялись через ледяной бушующий поток. Связки соломы, резиновые лодки и камеры — все, что могло держаться на плаву, было пущено в ход. Сколько не добралось под огнем и волнами, страшно было подумать. И все же из тьмы, удивляя природу-мать, появлялись все новые пловцы. Страшные, скрюченные, с горящими лицами. Пар от дыхания валил, как из бани, а мокрую одежду раздирал хрустящий лед.
Едва бойцов поднакопилось, рванули дальше безо всякой команды. От ледяного плена спасение было в бою. Немцы продолжали гвоздить по пустому берегу, когда обезумевшая яростная масса ворвалась в их окопы. Иван Латов и Гвоздев Василий врезались плечом к плечу. Иван краем глаза поспевал следить за молодым новобранцем. Васька бил расчетливо и точно. Видел кругом себя пространство, двигался свободно. Многих хватало на одно движение, на один удар. Против автоматов были штыки. И еще — темнота. При свете дня о такой атаке нечего было думать. Во второй линии окопов Васька справился с большим немцем. Другого, который прыгнул на Ваську сбоку, Иван остановил. Да и Васька ему помог, когда насели трое фрицев. Бой кончился в один миг, а бежали к нему долго. Из ошалелой дерущейся массы на ногах удержались единицы. Большинство лежали поверженные. Как в Куликовской битве, на сотню погибших ратников трое уцелевших. Но подходили новые бойцы, и надо было двигаться дальше.
