Те кельты, что были в римском стане, видели перевес на стороне карфагенян, а потому сговорились между собою напасть на римлян. Когда после ужина находившиеся на укреплениях римляне пошли спать, кельты большую часть ночи ждали спокойно, потом в пору утренней смены взялись за оружие и напали на римлян, находившихся в ближайших палатках; многих перебили, немало ранили, наконец отсекли головы убитым и удалились к карфагенянам в числе тысяч двух человек пехоты и немного менее двухсот конницы. Ганнибал радушно принял явившихся кельтов, тотчас ободрил их, обещал каждому приличные дары и отослал их в родные города с тем, чтобы они уведомили о случившемся своих граждан и склонили их к союзу с ним. Ганнибал был убежден, что кельты вынуждены будут примкнуть к нему, когда узнают о вероломстве своих братьев по отношению к римлянам. Вместе с ними явились к Ганнибалу и бойи; они доставили ему трех римских граждан, которые отправлены были из Рима для раздела полей, и которых они предательски захватили в начале войны. Ганнибал похвалил боев и вступил по договору в дружбу и союз с явившимися; пленников он отдал им и приказал стеречь, дабы согласно первоначальному решению бойи могли взамен их получить обратно собственных заложников.
Огорченный вероломством кельтов и уверенный в том, что в силу давнего нерасположения их к римлянам все окрестные галлы перейдут на сторону карфагенян, Публий сознавал, что необходимо принять меры предосторожности. Поэтому в следующую ночь к рассвету он снялся со стоянки и направился к реке Требии и к близлежащим высотам, рассчитывая на укрепленность этого места и на близость союзников.
Битва при Требии
Узнав о выступлении римлян из лагеря, Ганнибал тотчас выслал за ними нумидийскую, а потом и остальную конницу; сам он с войском следовал за нею по пятам. Нумидийцы ворвались в покинутый лагерь и предали его пламени. Это было очень выгодно для римлян; ибо, если бы нумидийцы следовали за ними неотступно и настигли обоз их, римляне на открытом месте потеряли бы много убитыми при нападении конницы. Теперь же большинство римлян успело заблаговременно переправиться через реку Требию и только отставшие воины были частью перебиты карфагенянами, частью взяты в плен.
Перейдя реку, Публий разбил свой стан на ближайших высотах, окружил лагерь рвом и валом и дожидался Тиберия с войсками. Ганнибал расположился лагерем в расстоянии стадий сорока от неприятеля. Между тем кельтское население равнин, вставшее заодно с карфагенянами, снабжало их в изобилии нужным продовольствием и готово было делить с карфагенянами всякую опасность.
Находившиеся в городе римляне по получении известий о сражении [19] удивлялись неожиданному для них исходу, однако имели достаточно оснований к тому, чтобы не считать его поражением. Одни взваливали всю вину на опрометчивость полководца, другие на нерадивость кельтов. Вообще до тех пор, думали римляне, пока пехота их не пострадала, ничего еще не потеряно. Поэтому, когда явился Тиберий и вместе с легионами проходил через Рим, они убеждали себя, что один вид его решит сражение в их пользу. Когда воины собрались в Аримин, Тиберий двинулся с ними вперед, поспешая соединиться с войсками Публия. Пришедши к Публию, Тиберий расположил свои войска и дал отдохнуть им, потому что люди его шли пешком непрерывно в течение сорока дней от Лили-бея до Аримина; тем временем делал все приготовления к битве. Сам он часто беседовал с Публием, обсуждая вместе с ним настоящее.
В это самое время Ганнибал увидел, что некоторые кельты, обитающие между Падом и рекою Требией и вступившие с ним в дружественный союз, поддерживают сношения и с римлянами считая, что таким образом они обезопасят себя с обеих сторон. Он отправил две тысячи человек пехоты и около тысячи кельтской и нумидийской конницы с приказанием вторгнуться в их землю. Когда посланные исполнили приказание и собрали большую добычу, то вслед за этим явились в лагерь римлян кельты и просили у них помощи. Тиберий давно уже ждал случая к действию и послал в дело большую часть своей конницы, вместе с нею около тысячи человек метателей дротиков. Они поспешно перешли Требию и сражались с неприятелем из-за добычи с таким успехом, что кельты и нумидяне оборотили тыл и отступили к своим укреплениям. Карфагенские воины, поставленные для охраны лагеря, заметили это, покинули свои посты и поспешили на помощь теснимым воинам; тогда римляне поворотили назад и отступили к своему стану. При виде этого Тиберий послал в наступление всю конницу и всех метателей дротиков. Кельты снова подались назад и отступили к своему убежищу. Между тем вождь карфагенян не был приготовлен к решительной битве, притом, как свойственно хорошему полководцу, он держался правила, что без заранее составленного плана, по ничтожному поводу не следует отваживаться на решительное сражение, а потому теперь ограничился тем, что остановил своих воинов и снова оборотил их лицом к неприятелю; но не дозволил им преследовать римлян и вступать в битву. Римляне, прождавши некоторое время, отступили; потери их были не велики, гораздо больше пострадали карфагеняне.
Тиберий, ободренный и сильно обрадованный удачею, горел желанием дать решительную битву возможно скорее. Так как Публий все еще был не здоров, то ему можно было бы действовать по собственному усмотрению; однако Тиберий желал иметь за себя и голос товарища, а потому совещался с ним об этом деле. Но Публий был противоположного мнения. Он полагал, что военные упражнения в течение зимы принесут большую пользу легионам, что, с другой стороны, кельты при непостоянстве нрава их не останутся верными карфагенянам и снова обратятся против них, если карфагеняне приостановят военные действия и вынуждены будут оставаться в покое. Он убеждал Тиберия не предпринимать ничего. Тиберий сознавал верность и основательность доводов товарища; но побуждаемый честолюбием и преисполненный слепой самоуверенности, он спешил дать решительную битву прежде, чем Публий в состоянии будет принять участие в деле, а вновь избранные консулы вступят в должность: тогда было время выборов. Тиберий должен был неминуемо потерпеть неудачу, ибо в выборе времени для битвы руководствовался собственными выгодами, не сообразуясь с положением дела.
Ганнибал старался поскорее сразиться с неприятелем, чтобы, во-первых, воспользоваться не остывшею еще воинственностью кельтов; во-вторых, чтобы вступить в битву с неиспытанными, недавно набранными легионами римлян; он желал этого и больше всего потому, что не хотел терять времени в бездействии. В самом деле, для человека, вторгнувшегося с войском в чужую страну, единственное средство спасения — непрерывно питать все новые и новые надежды в своих соратниках. Ганнибал знал, как горячо желает битвы Тиберий, и потому принял следующий план действия:
Давно уже высмотрел он место между двумя лагерями, ровное и чистое, но весьма удобное для засады благодаря ручью с высоким берегом, густо поросшим терном и кустарником, и готовился применить против неприятеля военную хитрость.
Любой ручей с приподнятым берегом, там и сям растущий тростник, папоротник или какой-нибудь терновник могут скрыть не только пеших солдат, но иногда и конных, если только принять некоторые меры предосторожности, положить бросающееся в глаза оружие на землю, а шлемы спрятать под щитами. Ганнибал призвал к себе брата своего Магона, человека молодого, но пылкого и с ранних лет обученного военному делу, и ночью послал в засаду в числе тысячи человек конницы и столько же пехоты; брату он дал необходимые указания относительно времени нападения. Сам же на рассвете собрал нумидийскую конницу, народ замечательно выносливый, ободрил их речью, обещал награды за храбрость и приказал переправиться через реку, подойти к неприятельскому валу и метанием дротиков вызвать неприятеля на бой: он желал захватить римлян до завтрака, не приготовленными к сражению. После этого он созвал прочих начальников, к ним также обратился с ободряющей речью, велел всем завтракать и внимательно осмотреть вооружение и лошадей.
