Даже такая уступка полякам, как отказ от наследственных прав на Великое Княжество Литовское в пользу Польши и подписание фальшивого рецесса об унии, не смогла заглушить недовольные Сигизмундом Августом голоса. От имени шляхты посол Николай Сеницкий обвинял Сигизмунда Августа в том, что тот мало занимается делами королевства, отчего в Польше расцвели беззаконие, мародерство и совершается разное своевольство. Уже и сенаторы свои споры решают силой и подают этим пример младшим. От неприятелей нет никакой защиты... «Ваша королевская милость нами прославляется, но нас не почитаешь». Единственное, чем мог Сигизмунд Август заслужить хороших слов, то это привести Великое Княжество Литовское к унии, отдать ее Польше. В унии с Литвой поляки видели спасение Польши: «Если утратим Литву (такое большое государство), то придем в значительный упадок».
Паны и шляхта Великого Княжества Литовского нашли выход из сложившегося положения. На сейме в Бельске они одобрили проект нового Статута,[71] где ликвидировались статьи о наследственных правах великого князя на Великое Княжество, «в котором они, яко люде вольные, обираючи извечных стародавна из своих продков собе панов и господарей великих князей литовских». Сигизмунд Август вынужден был согласиться с этим артикулом, и 1 июня 1564 года выдал привилей: «Утверждаем всим обывателем великого князьства Литовского тот статут новый не только сим нашим привильем, але течж словом нашим господаръским за нас и за вси потомки наши, короли и великие князи Литовские, обывателем здешним шлюбуем, обецуем и прирекаем под тоюж пресегою... боронити и стеречы будем, абы во всем и во всех артыкулах цело тот статут был захован». Он обещал сохранить целостность Великого Княжества, не уменьшать его границ, «складати сеймы вальные». Но его слова и клятвы оказались обманом.
В Великом Княжестве начались конституционные преобразования. Вместо панов рады был создан избираемый шляхтой сенат, а сейм стал законодательным органом. Воеводства были разделены на поветы, в которых вводились поветовые сеймики и выборные суды. Произошла своеобразная шляхетская революция. Магнаты под требованиями «братьи своей молодшой» отказались от судебной власти и признали с ней «одно ровное право». Но политическую власть магнаты не хотели делить со шляхтой, а уния с Короной Польской, где сенаторские должности были выборными, подрывала их гегемонию на власть. Естественно, магнаты выступали против унии, хотя они и потеряли своего лидера — князя Николая Радзивилла Черного. Этот знаменитый государственный муж, к радости шляхты, умер в 1565 году. Но зря шляхта радовалась, поскольку Великое Княжество Литовское лишилось главного защитника своих «свобод». Сигизмунд Август избавился от влияния знатного вельможи и теперь чувствовал себя более уверенно. У него проснулось упрямство Ягеллонов, которые могли соглашаться, подчиняться требованиям магнатов и шляхты, но все равно оставались при своих интересах. «Не надо мне диспутировать ... Я так хочу. Если будете добро делать, тогда добро будете иметь», — говорил он теперь.
Для поляков выдался шанс привести Великое Княжество Литовское к унии с Польшей. Момент наступил как никогда благоприятный. Московская угроза вынуждала литвинов искать помощи у Польши, хотя они не хотели «невольной унии». Положение литвинов образно показал один анонимный автор в памфлете «Разговор Поляка с Литвином»: «Иван Грозный сидит на нашем горле и душит, а поляки тянут за ноги к себе. И при унии вы не только раздавите нас, но даже разорвете на части». Как он был прав!
Обе стороны — Королевство Польское и Великое Княжество Литовское договорились о совместном сейме, на котором будет заключена уния. Особый интерес к унии проявила папская курия, которая мечтала заполучить под свою духовную власть православных верующих Великого Княжества Литовского. В Польшу приехал папский легат Портикус. За унию настойчиво выступили и польские епископы.
Казалось, литвинам юридически обеспечили независимость Великого Княжества Литовского, ибо в 1566 году новый Статут был введен в действие. В том же году ливонцы на ландаге (сейме) постановили: «В будущем не отделяться от Великого Княжества». И 26 декабря на Городенском сейме была заключена уния между Великим Княжеством Литовским и Ливонией. К Литве были присоединены земли по правому берегу Западной Двины, названные Задвиньем. Но неудачи в войне с Московией осложнили положение Великого Княжества. Во многом виноват в этом был Сигизмунд Август, не проявлявший решительности и мужества. В 1567 году было собрано 60-тысячное войско для освобождения Полоцка, но Сигизмунд Август не повел его в поход, а распустил. Не на поле битвы он чувствовал себя мужчиной, а во дворце, флиртуя с любовницами. «Король думает не о том, как воевать с неверными, а только о танцах и маскарадах», — отмечал московский беглец князь Андрей Курбский. Бывший воевода русского царя сразу увидел эту поразительную разницу между агрессивным и деятельным Иваном Грозным и безвольным и ленивым правителем Польши и Литвы. А Сигизмунд Август простодушно, как ребенок, оправдывался: «Эти соколы (так он называл любовниц. — Авт.) не позволяют ни за что взяться, даже если хотел бы». Сигизмунд Август чах на глазах, как физически, так и морально.
Вот так описывал Сигизмунда Августа папский нунций Ругерри, которого он увидел в 1568 году: «Сигизмунд среднего роста, очень щуплый и худой, черноволосый, бороду имеет редкую, лицо смуглое (как почти у всех Ягеллонов). Он кажется не очень сильным, но очень деликатной конституции, поэтому не может выдержать великих трудов и испытаний жизни. Часто страдает подагрой. В жизни придерживается все время однообразного порядка в каждой поре года, но совершенно разного от повсеместно принятого иными людьми. Так в зиму встает в пять часов утра, ест обед в ночи, ужинает днем, идет спать после двух часов после захода солнца. Летом встает в семь, ест обед в одиннадцать, ужинает в двенадцать, идет в ложе в начале третьего. Ест очень мало, пьет очень часто, так, что только сядет к столу, уже начинает пить, но употребляет маленькие келихи. Пьет в основном крепкое венгерское вино без воды. Не пьет никогда пиво, как иные поляки. Ест все время один, находясь на охоте, на пирах и других веселых сборищах. Раньше очень любил ездить конно и охотиться, но теперь возраст и подагра лишили его этого наслаждения... Общение его очень милое и обаятельное, характер далекий от суровости, но постоянный и независимый от своих желаний и решений... Говорит не только по-польски, но и на латыни, по-итальянски и по-немецки. Каждым из этих языков владеет свободно. Но в разговоре не красноречив, потому что скрытный, осторожный и недоверчивый. В переговорах проявляет необыкновенные способности, потому, что в своих ответах выражается так двусмысленно, что каждый раз может придать и противоположное значение и легко его поменять, что имеет целью не отнимать никогда надежды у тех, с кем общается. Если бы король был частным человеком, имел бы больше возможности в размышлении или удовольствиях жизни, в которых мысль отдыхает, а не работает».
Читаешь эти слова и думаешь, что Сигизмунд Август был человеком, любившим пожить в свое удовольствие, но волею судьбы оказался монархом. Не было у него амбициозных планов, не мнил он себя великим и чувствовал себя счастливым среди своих книг и картин и в объятиях любовниц. Образованность и любовь к искусству считал достоинством монарха, его главной силой. В письме к английской королеве Елизавете он писал о невежестве Ивана Грозного: «До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд образованности, не знал искусств». Но образованный Сигизмунд Август был лишен целеустремленности и энергии действия, присущих Ивану Грозному, предпочитая плыть по течению жизни, отдав себя, как ветру, в угоду судьбе. Политика приносила ему огорчения, а государственные дела были в тягость. Не любил создавать себе проблем, терпел огорчения, не спешил с решениями, боясь принимать ответственность за их неудачи. Такое впечатление, что он терпеливо принимал предназначенное ему Богом. «Твердость терпением ломал», — говорили о Сигизмунде Августе. И может быть, в душе он был против унии, но понимал, что ее избежать невозможно, и подчинился неизбежному. В иной жизни он был бы благородным и щедрым покровителем искусства или светской звездой, но на свое несчастье был рожден монархом и должен был делать противное его душе — править.
Поляки наседали на Сигизмунда Августа, требуя привести Великое Княжество Литовское к унии. Поэтому он обещал литвинам, что уния будет заключена со «згоды братское» и поклялся сохранить все права Великого Княжества и его целостность, только б добиться их согласия.
В январе 1569 года литвины направили на сейм в Люблин делегацию с наказом: «Абы не от старых списов, але з милости братеское знову унею становили». Каким было разочарование поляков, когда жемайтский староста Ян Ходкевич от имени делегации ВКЛ сообщил: «Мы желаем, чтобы при заключении унии были сохранены наши права и статуты». Поляки требовали заключить унию на основе старых актов и фальшивого Варшавского рецесса. Но литвины не признавали права Ягайло на присоединение Великого Княжества к Короне, потому что он был избранным правителем и не мог самостоятельно решать судьбу государства. Не признавали они и Варшавский рецесс. С литвинами было не договориться, и поляки ухватились за последнюю надежду — за короля Сигизмунда Августа. Пусть он любыми способами, своей властью вынудит литвинов к унии. Сигизмунд Август послушно согласился: «Я рад сделать все, что ваша милость сенаторы, а также рыцарство будете мне советовать». Они добились своего: «Его милость исполнит нашу просьбу» — обрадовались поляки. Сигизмунд Август дал им полную волю: «Не покидайте из внимания ни одного средства, которым можно было бы довести до конца унию». И поляки уже не стеснялись, не пустили делегацию Великого Княжества Литовского к королю. Стало ясно, что на Великое Княжество накидывают путы неволи. Ночью 1 марта делегация ВКЛ покинула Люблин. Королю представили этот отъезд как большое бесчестье: литвины выставили его на смех перед всем светом. Сигизмунд Август, забыв, что сам выдал литвинам привилей на свободный отъезд с сейма, заявил об оскорблении его королевской власти и Короны Польской. «Что мне посоветует рада и коронное рыцарство, так и сделаю... ничего не пожалею, не сделаю никаких УСТУПОК». — пообещал Сигизмунд Август.
