Дискуссия не прекращается, но Поделякин внес в нее тревожную персональную нотку, проявил открытую принципиальность революционных времен. Пахнуло холодком, как из подвальной двери.
Обстановка снаружи тем временем накаляется. Расходимся. Личному составу дан приказ покинуть здание, опечатав сейфы и двери, остаться на местах лишь начальникам подразделений и заместителям; искать поддержки у московских властей и милиции, оперативную картотеку вывезти на временное хранение за город... (Эхо Тегерана - вой толпы, звон разбиваемых стекол, запах гари...)
Звонок. Голос Президента: "Появитесь у меня через полчаса!"
В четырнадцать ноль-ноль я в той же приемной на третьем этаже. Там М. А. Моисеев, И. С. Силаев и В. П. Баранников.
Вызывают Моисеева. Входит в комнату заседаний, выходит через полминуты, останавливается, внятно говорит: "Я больше не заместитель министра обороны и не начальник Генерального штаба". Делает два шага к окну, глядит на зеленые крыши кремлевских зданий. (Вот еще один человек, по которому проехало колесо!) Поворот кругом, и четким солдатским шагом уходит генерал армии М. А. Моисеев из высших сфер. Всей своей душой я желаю ему стойкости и спокойствия (о самоубийстве маршала С. Ф. Ахромеева, предшественника Михаила Алексеевича, в тот момент известно не было).
Вызывают меня. В комнате заседаний (раньше там совещалось Политбюро ЦК КПСС) М. С. Горбачев, Б. Н. Ельцин, руководители республик. Президент коротко говорит: "Я назначаю председателем КГБ товарища Бакатина. Отправляйтесь сейчас в комитет и представьте его".
Испытываю такое облегчение, что начинаю улыбаться: "Большое спасибо! Сегодня ночью буду спать спокойно".
Здесь не до улыбок. Президент говорит: "Ну, спать спокойно еще рано". (Пропускаю это мимо ушей и лишь потом начинаю улавливать в этом зловещий оттенок.)
Б. Н. Ельцин собирается ехать на Лубянку, успокаивать народ. Это значит, что принятый на совещании вопль о помощи дошел до обоих президентов.
В пятнадцать ноль-ноль В. В. Бакатин прибывает в КГБ. Мое командование закончилось.
Председатель проводит первое совещание в КГБ. Он раскован, прост. Его первое замечание: "Я человек не военный. Вот даже воротничок как-то не так застегнут", сказанное задушевным тоном, могло бы даже настроить на лирический лад. К сожалению, среди собравшихся нет женщин лирического возраста.
Меня председатель сажает по правую руку (вновь дружелюбные улыбки в моем направлении) и держит короткую и внятную речь. Вот такими пометками обозначилось в моем блокноте ее содержание:
23. 8. 91
Разведка - это святая святых, на это никто не посягает. Не политизировать, не пугать граждан.
Не нужны общие рассуждения о мохнатой руке империализма. Идеологическая война нас не касается.
Полная департизация. Переход от партийно-государственной к государственной системе. Партий не должно быть ни в одном учреждении. Никаких парткомов.
Самостоятельность отдельных ведомств: погранвойска.
Должны профессионалы заниматься своими делами.
Нам обещана защита, чтобы мы могли спокойно реорганизоваться.
Автономность и координация.
Борьбу с коррупцией надо взять на себя, видимо.
М. б., служба антикоррупции?
Войска КГБ: расследование на уровне руководящего состава.
Нужна концепция работы КГБ на республики - информацию каждому президенту.
Уйдет Литва, только лучше будет.
Не втягиваться не в свои дела.
Давать информацию без идеологии.
Наладить инфо для всех президентов.
Заходит речь о кадровых изменениях. "Вот и первый заместитель у нас есть", - говорит председатель, делая раскованный жест в мою сторону. Я категорически и громко протестую, остаюсь после совещания и протестую еще раз: "...а то приму решительные меры".
- Какие же? - любезно спрашивает Бакатин.
- Совершу государственный переворот!
Шутка, надо сказать, совершенно глупая, но она помогает завершить тягостный разговор. (Простак я, простак! Воспринял бакатинский жест, не подозревая подвоха.)
Через какое-то время Вадим Викторович выступил на большом совещании с более развернутыми тезисами.
Запись:
5. 9. 91
Бакатин
Ситуация крайне нестабильна.
Победа демократии - прорыв зашедшей в тупик революции.
Было сопротивление реформам центральных структур власти - результат развал и хаос.
Оно не устранено, а ослаблено. Появилась реальная перспектива политики действия, а не приверженности измам.
Главное препятствие не устранено - речь идет о сохранении Союза. Путчисты сорвали новоогаревский Союзный Договор. Их действия активизировали процесс распада Союза. Идиотизм идеологов сохранения Союза силой.
Прежнего Союза нет. Сверху не восстановить. Есть лишь один путь добровольный союз.
Съезд должен прорваться через сопротивляющуюся часть депутатов и принять правильное решение.
Оценить степень нарушения законности, но в то же время не спускаться слишком далеко вниз. Не искать виноватых среди подчиненных.
Должны решить взаимные вопросы. Не должны, а с другой стороны должны очиститься. Сохранить профессионалов. Реорганизовать структуру, очиститься, но не потерять кадры, продолжать выполнять задачи. (Они продолжают усложняться! Как и все прошлые годы...) При этом соблюдать законность, работая в правовом вакууме.
Из ведомства, которое снискало себе печальную славу пресечением политического инакомыслия, перестроиться в систему, где обеспечивается безопасность Союза республик на основе и в условиях демократического и т. п. общества.
Архивы. Не допустить раскрытия агентуры. Никогда такие архивы на агентуру не раскрывать, но ничего не жечь. Не надо в панику бросаться. Пока есть время для цивилизованных решений. Калиниченко с Эстонией все решили.
Нечего каждой республике создавать свою внешнюю разведку. Не должно быть никакого двойного подчинения. Надо сохранить, но, м. б., пересмотреть идеологию, структуру, расходы и т. п. Но сохранить единой.
Удалось немного приглядеться к новому начальнику, поговорить, а вернее, послушать его указания по телефону. Впечатление - абсолютно компетентен даже в тех вопросах, о которых имеет приблизительное представление, абсолютно категоричен, привычно груб. Тон разговора - строевой сержант с туповатым рядовым из отдаленного национального округа.
Говорят, что секретарь обкома это не должность, а перманентное состояние души.
Во всяком случае, телевизионный облик заметно отличается от оригинала. Печальный факт печальной действительности.
24 августа.
День во всех отношениях неприятный. Жизнь сдвинута с привычных устоев, даже милые осины и березы выглядят необычно печальными, незнакомыми. Механические движения продолжаются. Те же звонки, те же обращения за указаниями. Служивый люд сбит с толку и, не чая пробиться к новому председателю, обращается к обломку старой власти. Старая власть распоряжается в меру своего разумения.
Все же жизнь не без светлых моментов. Звонят знакомые и приятели, поздравляют с освобождением от тяжкой ноши, сочувствуют, просто отмечаются, что они есть и меня помнят. "...Перед этим сонмом уходящих..." Коллеги встревожены. Вызван в прокуратуру и задержан В. Ф. Грушко. (Боюсь ошибиться. Возможно, это произошло на следующий день.) Пока только задержан. Трудно представить себе этого чрезвычайно осторожного, не любящего всякой ответственности человека в роли заговорщика. В роли исполнителя при Крючкове - вполне возможно. С трудом дотягиваю до вечера. Никаких срочных указаний нет. Сказано - только документы не уничтожать и, несколько загадочно, не перемещать. Перемещаю, тем не менее, бумаги со стола в сейф.
Делать временно нечего. По указанию Президента еще 22 августа я написал справку о своих действиях в дни 19-21-го. Положил ее вместе со справками других зампредов в конверт и направил М. С. Горбачеву лично. Тогда же рукописный оригинал этой справки передал главе комитетской комиссии Г. Ф. Титову. Никто с меня большего не спрашивает, а инициативу проявлять нет резона.
Вечером играем на даче в шахматы с Николаем Сергеевичем Леоновым и понемногу, но упорно пьем водку, настоянную на рябине. Последнее утешение русского человека, неудержимая потребность огорченной души. Пьем, играем, говорим о жизни, вспоминаем недавнее прошлое. Год назад об эту пору, вернувшись из Краснодара после неудачной попытки помешать избранию Калугина в депутаты, мы с Н. С. направились на прием к Крючкову. Мы говорили ему, что народ не приемлет власти и ненавидит ее. Мы говорили, что КПСС мертва и обречены все, кто думает связывать с ней свою судьбу. Мы говорили, что пока власть у тех, кто еще вчера сидел в президиумах и лишь переместился из вторых рядов в первые, народ ее не поддержит. Крючков внимательно слушал, сочувственно кивал и с полной доброжелательностью с нами расстался. Многое другое вспоминалось, а хмель не приходил. Захлестывала злость и обида. Но, видимо, рябиновка оказывала свое действие. Излагаю яростно тезисы о гнусности предательства, жертвой которого мы стали, о паскудности нашего мира, о невыносимости этого существования. Надо уходить, рвать с этой системой, с этой службой. Собеседник старше меня, мудрее, добрее. Он меня понимает.
