Стоит отметить и еще один немаловажный момент. Гибель Цзиньской империи и державы Хорезмшахов, сильнейших государств Азии, да, пожалуй, и всего мира, создавала впечатление, что самое трудное для монголов уже позади. Сунская империя, сама долгое время бывшая вассалом Цзинь, за серьезную военную силу не считалась. Таким же было отношение и к еще остававшимся независимыми исламским государствам, и к не раз битым монголами кыпчакам-половцам. Пожалуй, лишь государства Европы воспринимались монголами как действительно серьезный противник, и в этом, видимо, одна из причин того, что именно Европа была избрана приоритетным направлением дальнейшего монгольского наступления.
Надо сказать, что решение курултая о походе на Европу вовсе не было неотвратимым. Всерьез рассматривались все три основных направления: исламское, европейское и китайское. Особенно привлекательным казался захват Южного Китая, известного своими неисчислимыми богатствами. В пользу этого направления говорила и его сравнительная близость к Монголии — в отличие от далекой Европы или Египта. К тому же уже во второй половине 1234 года произошло несколько крупных стычек между монгольскими и сунскими войсками. В этих столкновениях монголы одержали легкие победы, что, казалось, подтверждало мнение о том, что захват Сунской империи станет детской игрой для железных монгольских туменов. Но, похоже, эта кажущаяся легкость сыграла с продолжателями дела Чингисхана злую шутку (а для Руси эта «шутка» оказалась куда как злее!). Нойоны и хан уверили себя в том, что Сунский Китай неспособен оказать серьезного сопротивления, и потому для его завоевания будет достаточно и одного монгольского корпуса. Такой корпус из двух или трех туменов, под общим командованием Кучу, сына Угедэя, и был отправлен в Китай. Жизнь очень быстро показала ошибочность такого решения. Монголы по-прежнему легко били сунские войска, но для завоевания огромной страны этих побед было явно недостаточно. К тому же в Сунском Китае практически отсутствовала «пятая колонна», которая сыграла такую большую роль в борьбе с чжурчжэнями Цзинь. В конце концов монголы удовлетворились заключением в 1238 году мирного договора, по которому Сун обязалась платить ежегодную дань, и Южный Китай получил передышку еще на четырнадцать лет.
Сходной была ситуация и на юго-западном, мусульманском, театре военных действий. Чормагану были направлены значительные подкрепления, что позволило ему уже в следующем, 1236 году, окончательно покорить Закавказье. Однако для тотального наступления на исламский мир этих войск оказалось слишком мало, и война приняла затяжной характер. Новый, и последний, всемонгольский поход состоялся только через двадцать лет.
В итоге на курултае было принято решение нанести главный удар на западе, где войскам Субэдэй-багатура активно сопротивлялись булгары, а также половцы, к тому времени почти оправившиеся от поражения на Калке. В этот Великий Западный поход был направлен весь цвет монгольского воинства. Общим вождем похода назначили преемника Джучи, его сына Батыя, а «дядькой» при нем стал многоопытный Субэдэй, полномочия которого едва ли уступали Батыевым. В поход отправлялся и еще десяток царевичей-Чингизидов, самыми влиятельными среди которых были старший сын Угедэя Гуюк, внук и потенциальный наследник Джагатая — Бури и не по годам рассудительный сын Тулуя — Менгу. Сам Угедэй участия в походе не принимал, предпочтя остаться в только что отстроенном Каракоруме и наслаждаться жизнью.
Но к Великому Западному походу мы еще вернемся. Пока же рассмотрим, как обстояли дела в монгольской державе во второй половине правления Угедэя, оценим роль и место этого преемника Чингисхана в монгольской и мировой истории.
1235–1241 годы стали временем дальнейшего укрепления и развития монгольской государственности. Под влиянием Елюй Чуцая и при полном одобрении хана упорядочивалась система управления, которая все более ориентировалась на китайские образцы. Причем основы построения государственной модели зиждились на идеалах конфуцианства — горячим поклонником этого знаменитого китайского философа и государственного деятеля был сам великий хан Угедэй. По указу монгольского владыки строились храмы, посвященные Конфуцию; постепенно начала внедряться система экзаменов для занятия чиновничьих должностей. Она еще не приобрела при Угедэе всеобъемлющего характера, однако тенденция такого рода прослеживается достаточно очевидно. В рамках этой же конфуцианской модели шли и другие изменения внутри державы монголов. Были окончательно отрегулированы налоговые отношения, которые в завоеванном цзиньском Китае во многом копировали чжурчжэньскую систему, которая, в свою очередь, базировалась на более ранних, проверенных временем образцах. В 1236 году по указу Угедэя в империи были введены, параллельно монетной системе, бумажные деньги. Для Монголии и исламских стран это было серьезным новшеством, которое, заметим, в итоге здесь так и не прижилось, в том числе и из-за непонимания их роли монгольскими владыками — преемниками Угедэя.{После смерти Угедэя, в период регентства его вдовы Туракины-хатун и затем, в правление Гуюка, эмиссия бумажных денег превысила все возможные пределы и сильно ударила по общеимперской денежной системе, которая вскоре фактически перестала существовать.}
В эти же годы среди монголов, при негласной поддержке Угедэя, начинает распространяться буддизм, также импортированный из Китая. Он далеко еще не приобретает характера государственной религии, и в ближайшие полвека большинство монголов хранят верность родной религии бон. Однако известное равнодушие монголов к религиозным вопросам, их ярко выраженная веротерпимость весьма облегчали путь буддизму. Тысячелетняя философская система, довольно тщательно продуманная, оказывала весьма значительное влияние на души людей. Особенно серьезным явилось ее воздействие на монгольскую элиту, и в первую очередь в новой ханской ставке — Каракоруме. Здесь жили и работали сотни, если не тысячи, китайских чиновников-буддистов. Через них буддизм распространялся по всей новой чиновничьей среде. Не случайно, правда в чуть более позднее время, уже при Менгу-каане, Рубрук отмечает, что четыре пятых всех храмов Каракорума составляли буддийские. Благоволил буддизму и сам великий хан Угедэй, вообще отличавшийся добротой и щедростью, совершенно в духе буддийской морали. Сам он, однако, буддистом не стал и неоднократно подчеркивал, что для него все религии хороши, если они идут на благо людям. К тому же, как и для любого монгола, религия была для него отнюдь не на первом месте. Куда более важным было выполнение заветов Чингисхана, поддержание порядка в колоссальной державе или, наконец, строительство великой степной столицы — Каракорума.
Строительство Каракорума вообще занимает особое место в деяниях Угедэя. Этому вопросу он уделял огромное внимание. Для возведения столицы были согнаны десятки тысяч людей из покоренных народов. Большинство из них были весьма квалифицированными ремесленниками — практика угона в Монголию лучших мастеров хорошо известна. Благодаря этому, Каракорум рос как на дрожжах и сразу приобретал подлинно столичный облик. Уже в 1235 году были закончены стены вокруг города, а в следующем, 1236 году, окончено строительство грандиозного ханского дворца, который с этих пор стал почти постоянным местом обитания первого преемника Чингисхана. Угедэй вообще, похоже, недолюбливал кочевую жизнь, и знаменитый завет Чингисхана об обязательном кочевании постарался превратить для себя лишь в необходимую, но неприятную формальность. Позднее в этом грехе — тяге к оседлой жизни — он даже каялся перед своими соратниками. Однако для нормального управления империей постоянное присутствие хана в столице или вблизи нее, безусловно, являлось благом. И действительно, при Угедэе эта четкость управления, быстрота исполнения ханских приказов просто поражает.
Каменная черепаха Каракорума. Современное фото
Не последнюю роль в установлении столь строгого порядка в империи сыграло еще одно важнейшее нововведение — учреждение ханом общеимперской ямской службы. Уже при Чингисхане возник и развился институт ханских гонцов — очень важный элемент государственной структуры. Однако рост империи требовал намного более четкой конструкции и максимального упорядочивания этой ключевой службы. Подобную масштабную реформу и провел Угедэй. В «Сокровенном Сказании» приводятся его собственные слова, сказанные по этому поводу: «Не будет ли поэтому целесообразнее раз и навсегда установить в этом отношении твердый порядок: повсюду от тысяч выделяются смотрители почтовых станций — ямчины и верховые почтари — улагачины; в определенных местах устанавливаются станции — ямы, и послы впредь обязуются, за исключением чрезвычайных обстоятельств, следовать непременно по станциям, а не разъезжать по улусу» (§ 279). Тут же началось массовое строительство ямов и прокладка маршрутов до самых отдаленных рубежей Монгольской державы. В результате резко возросла скорость передачи ханских указов, быстрота передвижения гонцов, послов и торговцев. Для столь огромного государства это было исключительно важным. Так, за счет одного упорядочивания структуры, при прежних средствах передвижения, удалось добиться увеличения мобильности в несколько раз. Позднее эта небывалая скорость передвижения по степному бездорожью чрезвычайно поразила европейских посланников к хану — Плано Карпини и Гийома де Рубрука.
