Ольга ответила сыну: «Видишь – я больна. Куда хочешь уйти от меня? Похоронишь меня – и иди, куда хочешь».
Неожиданной человечностью веет от этих жалобных слов. Это не бывшая правительница державы обращается к отнявшему власть сопернику. Это не глава и знамя киевских христиан говорит с врагом и гонителем веры христовой, заклятым язычником.
Старуха-мать просит повзрослевшего сына.
Ольга действительно была больна. Только три дня она прожила после этого разговора. Может, близость смерти и помогла ей освободиться от самого сильного чувства к сыну-язычнику, которое до тех пор испытывала будущая святая, – от страха. Возможно, она поняла, что есть вещи и люди куда страшнее ее сына, когда вокруг Киева задымились костры степных полчищ. Перед смертью она просила Святослава о последней милости – позволить ей уйти к ее богу по христианскому обряду. Без буйной тризны с хмельными ковшами, со звоном мечей и обильными жертвами, без надменно вздымающегося к небесам кургана. Лечь в могилку вровень с землей. Ольга, сообщает летопись, исповедовала христианство втайне и очень боялась, что по смерти ее похоронят по языческому обряду.
Сын пообещал. И исполнил. Хоронил Ольгу ее «презвутер» – священник. Плакали по ней привыкшие к бабке внуки. Плакали люди киевской христианской общины. Плакал и Святослав. Так говорит летопись, и возможно, это не просто литературный трафарет описания смерти праведного правителя. Люди той эпохи гораздо меньше стеснялись выражать свои чувства. Нелепое табу на мужские слезы – суеверие много более поздних времен. Не стеснялись проливать слезы – по крайней мере, от горя – суровые и беспощадно-жестокие люди. Плакали патриархи Ветхого Завета и герои Гомера. Не прятали слез герои былин, саг и рыцарских романов. Плакали русские князья и монгольские ханы. Им не приходило в голову, что «мужчины не плачут», – может, потому, что у них не было оснований сомневаться в собственном мужестве?
Нарушили завещание Ольги много позднее. Уже после смерти Святослава. Не язычники – единоверцы Ольги. Молодой русской церкви требовались реликвии. Могилу разрыли, извлекли кости и поместили их в шиферный саркофаг в Десятинной церкви, украшенный розетками и пентаграммами. Даже после смерти не получила она покоя. Хотя как знать, может, ее и утешило бы, что она и по смерти послужит делу Христовой веры на Руси.
Теперь больше ничто не мешало Святославу в осуществлении его помыслов. Ничто не держало князя в городе, который в его глазах уже перестал быть столицей. Земли Киева и Искоростеня, Новгорода и Тмутаракани обрели юных князей, наместников своего отца. Теперь у русов и местных сторонников Рюриковичей будет вокруг кого сплотиться в случае беды. А большего пока и не надо. Ни на одной из границ нет врага, способного напасть на державу Сынов Сокола. По Волге Русь вроде бы граничит с Хорезмом, но на деле там дикая, пустая степь, по которой кочуют орды торков-гузов и половцев-кипчаков. Предкавказье после хазарского похода – «выжженная земля». На Тьмутаракань долго еще не посягнет никакой враг. Что до запада, где княжат сын Олег и два данника-союзника под рукою Святослава, полочанин Рогволод и дрегович Турый, – там попросту нет врагов. Тесть Волисуд, шурин Мешко-Мечислав. А между ними и Русью – полоса диковатых лесных и болотных народцев, от Карпат до Варяжского моря. Белые хорваты, дулебы, мазуры, ятвяги, литва, жмудь, летьгола с земьголой, пруссы. Не враги и не друзья, не нужные ни как данники, ни как союзники. Печенеги теперь мирные. На Руси все спокойно – кроме новых земель. Место его там, на переднем краю, в передовом полку. В его новой столице – Переяславце Дунайском.
И князю напомнили об этом очень скоро. Ольга, согласно преданию церкви, преставилась 11 июля – за несколько дней до столь важного для Святослава праздника – Перунова дня. Князь, судя по всему, и в первый поход на болгар вышел после праздника своего небесного покровителя, Метателя Молний, Бога Побед. Неизвестно, успел ли он его отпраздновать на сей раз или черные вести, идущие уже с Дуная, настигли его за распределением престолов между сыновьями.
Вести эти гласили – в Болгарии мятеж против русов, воевода Волк собрал все войска в Переяславце и держит оборону. Святослав, не дожидаясь окончания сборов ополченцев, возложил это дело на воевод и поспешил с отдохнувшей в Киеве дружиной и новыми союзниками – легкими на подъем печенегами – в Болгарию.
Мертвые сраму не имут. Гроза над Византией
«Варвары!» – в хрип переходит крик,
Фыркнула кровь из груди часового.
Всадник к растрепанной гриве приник,
Вслед ему – грохот тяжелого слова:
«Варвары!» Вздрогнул седой Ватикан.
Тяжесть мечей и нахмуренных взглядов,
Боли не знают, не чувствуют ран,
Не понимают, что значит – преграда.
Город ли, крепость, стена ли, скала —
Что бы ни стало, едино разрушат.
И византийских церквей купола
Молят спасти христианские души.
Только сам бог что-то бледен с лица.
Страх, как комок перепутанных нервов.
И под доспехами стынут сердца
Старых и опытных легионеров.
Хмурое небо знаменья творит,
Тучи в движенье томительно-сером.
«Варвары!» Посуху плыли лодьи
К окаменевшим от ужаса стенам.
Андрей Белянин, «Варвары»
1. «Тот, кто крепко строил замок…»
Хитрости Цареграда,
А и мудрости Ерусалима…
Былина «Соловей Будимирович»
Пока дружины Святослава шли на Киев, пока разгоняли от русских границ кочевничьи шайки, пока делил великий князь престолы-наместничества своей огромной державы между сыновьями и хоронил мать, в Болгарии люди цесаря Никифора Фоки не теряли времени даром. Очень скоро – быть может, Святослав еще не покинул страны – болгарское «посольство» стояло в Константинополе перед престолом того самого цесаря, который столь недипломатично обошелся с их предшественниками. Болгарские бояре «с воздетыми руками умоляли императора защитить их» от злого язычника.
Кого могло представлять посольство? Болгарское государство? Но «царем болгарам», как мы помним, в то время считался Святослав, на основаниях не менее и не более законных, чем те, на которых сам Фока занимал престол Царя городов. Проще говоря – по праву сильнейшего. Он княжил над болгарами, чеканил монеты и облагал данью пограничные греческие города. Западной Болгарией, выделившейся в отдельное царство, правили Комитопулы – четверо братьев, сыновей комита покойного царя Петра, Николы, – Давид, Самуил, Моисей и Аарон. Братья, с их ветхозаветными именами, были христианами. Их земли частично соседствовали, частично включали в себя земли сербов и хорватов, уже три века к тому времени принявших христианство. Но при этом, на протяжении всей истории Западно-Болгарского царства, оно будет непримиримым врагом Восточного Рима. Болгарский народ? Но многие болгары до конца, до «освободительной» резни Цимисхия и страшных дней Доростольского сидения, будут биться бок о бок с русами против «освободителей» из Второго Рима.
Так кого же представляли люди, что, «воздев руки», стояли той весною перед императором? Надо полагать, то был, так сказать, актив христианской партии Болгарии, верные сторонники Константинополя, из тех, что окружал беспомощного Петра Сурсувула. Вовсе не обязательно все они были родственниками несчастных заложниц – «невест» малолетних царевичей. Разве болгарские христиане, за сто лет до того открывавшие ворота родных городов полчищам Михаила III, делали это из-за каких-то родственниц-заложниц? Нам, знавшим Россию ХХ века, легче – нет, не простить – понять таких людей. Разве германский генштаб держал ствол у виска маленьких дочурок большевиков-пораженцев? Разве Андрей Дмитриевич Сахаров юродствовал на трибунах из-за родни, взятой в заложники ЦРУ или Моссадом? Разве ковалевы или новодворские и их опогоненные «братья по разуму» унижали Россию перед крохотным племенем горных бандитов ради близких, сидящих в чеченских зинданах? Космополитическая идея делала их бескорыстными пособниками врагов своей нации. Идея «общечеловеческих ценностей», носивших в начале ХХ века имя коммунизма, в конце его – демократии, а в далеком Х столетии – христианства.
И в «посольстве», явившемся к Никифору, тоже были и болгарские сахаровы с ковалевыми. Конечно, император принял это посольство куда ласковей прежнего. Куда подевались «нищее, грязное и во всех прочих отношениях низкое племя» и его «одетые в шкуры вожди, грызущие сырые кожи»?! Император внезапно «вспомнил», что болгары – братья ромеев по вере, и проникся величайшим сочувствием к бедствиям соседа. С послами обошлись в высшей степени любезно, но… никакой реальной помощи не обещали. Войска империи увязли на арабских фронтах. Все лучшие силы направлены туда. Вы, как христиане, должны понять…
