Где также было лингвистическое чутье таких мастеров как Быков, Акунин, Парфенов — нельзя было предположить, что "Болото" приклеится навечно, отчасти за то и выбрано?
Пока вопросы власти задаются в жанре "после драки кулаками", и не для результата, а для умственной разминки ("Пусси не отдадим" — отдали, Осипову отдали, Развозжаева отдали, Лузянина отдали… выборы отдали!!) — с чего бы ей вообще отвечать на какие-то вопросы.
svechin
Сравнивать Ходынку и Болотную по манере поведения властей — некорректно. Николай Александрович был всё-таки легитимный монарх из трёхсотлетней династии. А нынешний "гарант конституции" кто? Какая тут легитимность? Поэтому монарх спокойно сдал Власовского. Провинился — ответь. Найти другого подданного на должность московского обер-полицмейстера задача простая. А Путин боится сдавать своих. Поскольку это повлечёт за собой угрозу незаконно захваченному трону… Ребята вдруг поймут, что им не всё можно! Где ж тогда новых костоломов набрать?
demonid
Как участник 6 мая, не помню, чтобы рамки были в месте, указанном на схеме. Я вообще рамок при входе на Болотную, честно говоря, не помню, готов списать это на то, что детали забываются. Если они и стояли, то точно подальше, по крайней мере, совершенно точно не там, где это на схеме показано. Я помню, что проход был, не очень уж широкий, но в общем, двигаться по нему люди смогли бы. И это уж точно было бы лучшим рещением, чем остановка и сидение на асфальте. Также, как и призывы Фейгина со сцены идти присоединяться к сидящим на мосту — тоже ошибка считаю.
Прямо передо мной Дмитрий Быков с моста на площадь прошел, Игорь Иртенев там был тоже. Григорий Шалвовия, вы же общаетесь с ними, спросите их пожалуйста, где были рамки металлоискателей?
Да, конечно, власти виноваты, да они создали взрывоопасную ситуацию. Никто не спорит. Но все-таки, давайте будем объективны и не будем только власти во всем винить.
ludmilapsyholog
Те, кто были справа по ходу колонны, те и могли пройти. Так и устроено "бутылочное горлышко": проход есть, но узкий. Колонна туда не могла пройти в принципе. А все, кто был левее (мы, например), оказались наглухо заперты, спереди цепь, сзади наседает толпа. Было реально страшно, и прорыв стал просто спасением от давки. Перед этим час их уговаривали отойти на несколько шагов.
mewild
Линия рамок была в районе Лужкова моста, а вовсе не в самом узком месте. Некорректная информация сильно портит пост, верный по смыслу и пафосу. Эта вторая линия возмутила людей, которые до этого уже проходили долго и нудно через металлоискатели на Калужской пл., и это возмущение сыграло свою роль, но не было главной причиной событий.
Главное во всей этой истории то, что давка была создана цепью полиции, именно той, что оставила узкий проход на набережную. Именно эта цепь была сознательной провокацией, я уверен. Прорыв этой цепи был вынужденным — цепь просто не выдержала давки. Дальше было избиение демонстрантов ментами, а люди защищались, как могли и умели. Сидеть должны менты, а их начальники — долго сидеть.
17 ноября, 10:56
Когда-то я уже писал, и даже дважды, о том, как меня возмущает черный юмор судьбы, играющей с человеком в кошки-мышки: то прижмет когтистой лапой, то вроде бы отпустит и даст побегать, но в конце обязательно сделает цап-царап, да иногда еще с особым цинизмом.
Есть люди, вся жизнь которых — сплошное сальто-мортале. Расскажу про одного из них.
На фотографии — студент Петр Карпович:
Он принадлежал к прекрасной — или опасной (в зависимости от точки зрения) породе молодых бунтарей, которая у нас в России не переводится: пассионарный борец с несправедливостью. Сейчас такие ходят тридцать первого на Триумфальную или дерутся на демонстрации с ОМОНом. На рубеже ХХ века они повалили в боевики и террористы.
Виновата, как обычно в подобных случаях, была власть. На усиление общественного протеста она реагировала неадекватно, особенно нервно относясь к студенческому движению. К исходу XIX столетия террор, казалось, ушел в прошлое, тогдашнее «гражданское общество» училось бороться с самодержавием не бомбами и пулями, а словом. Но тут в правительственных кругах взяла верх партия «закручивания гаек». (Я не подмигиваю с намеком на сегодняшнюю ситуацию, сейчас всё иначе и страна совсем другая. Просто описываю, как было).
Политически активных студентов стали выгонять из учебных заведений, отправлять в ссылку «в административном порядке» (то есть без суда и следствия). Кто-то ушел в подполье, кто-то сбежал от ареста за рубеж. Среди последних был и 25-летний Карпович, исключенный из Юрьевского университета за противоправительственную агитацию.
Зимой 1900 года министр просвещения Боголепов подписал приказ, по которому 183 студента Киевского университета были не только отчислены, но и отданы в солдаты. Эта идиотская мера подняла всю оппозиционную Россию на дыбы. Терпение кончилось.
В студенческих кружках и ячейках заговорили о возмездии. Травоядных либералов больше никто не слушал. Тон стали задавать молодые и горячие проповедники «добра с кулаками». Именно с боголеповского приказа, не столь уж кровожадного по меркам более поздних времен, и началась эпоха большого революционного террора, в конце концов приведшая к революции.
(Удивляться, собственно, нечему. Вообразите, что завтра приказом министра образования где-нибудь в МГУ составят списки студентов, которые ходили на Болотную, и одним росчерком пера всех исключат, а заодно лишат отсрочки от армейской службы и развезут под конвоем по военкоматам. Представляю, что началось бы).
Бывший студент Карпович, который томился в Берлине от бездействия и мечтал о Самопожертвовании во Имя Великого Дела, немедленно выехал в Россию. Теперь он знал, что нужно делать.
Четыре дня спустя он вошел в приемную министра — якобы подать прошение, и выстрелил в Боголепова, смертельно ранил. Бежать убийца не пытался, он торжественно сдался безо всякого сопротивления.
Бедный Боголепов, в прошлом профессор римского права, пал жертвой собственного дуболомства и общественного ожесточения.
Самое печальное, что большинство передовых людей страны, в том числе и травоядные либералы, отнеслись к Карповичу как к герою. Эти рукоплескания вскружили тогда голову многим юным брутам, которые вскоре ринутся вступать в «боевые группы».
За терроризм Карпович должен был предстать перед военным судом, который безусловно приговорил бы преступника к виселице. Он был готов, даже мечтал о такой героической участи. Но правительство побоялось еще больше обострять ситуацию, и дело передали в суд гражданский, в юрисдикции которого смертная казнь отсутствовала.
Так судьба провела Карповича в первый раз: он жаждал красивой смерти, а вместо этого получил ненужный подарок — жизнь.
Правда, приговор скорее выглядел как замена быстрой смерти на медленную: 20 лет каторги мало кто выдерживал, а Карповича гноили даже не на каторжных работах, а в казематах зловещего Шлиссельбурга. Потом перевели в еще более страшный Акатуй. Казалось, он обречен и судьба его все-таки слопает, только сначала помучает.
Однако пришел 1905 год с октябрьским манифестом и амнистиями. В 1907 году, отсидев за убийство министра всего шесть лет, Карпович был выпущен на поселение. Конечно, тут же сбежал и вскоре уже был за границей.
Но герою-революционеру очень хотелось пожертвовать собой. Он вступил в легендарную «Боевую организацию эсеров», готовившую покушения против «сатрапов», и стал самым активным помощником великого, ужасного, тщательно законспирированного руководителя Б.О.
В то время эсеры собирались убить самого царя. Карпович просил обожаемого руководителя доверить подвиг ему, ибо нет ничего прекрасней столь возвышенной гибели. Обожаемый руководитель обещал, лишь просил набраться терпения. Звали этого человека Азеф.
Не знаю, как эсеры могли доверять типу с такой физиономией
Когда поползли слухи, что Азеф — агент Охранки, пылкий Карпович грозился застрелить всякого, кто посмеет порочить это славное имя.
Когда Азеф скрылся, Карпович поклялся теперь уже застрелить подлого предателя и застрелиться сам — смыть кровью вину перед товарищами.
Не нашел. Не застрелил. Не застрелился.
Судьба упорно отказывала пассионарию в пассионарной смерти.
Тогда он разочаровался в революции и революционерах. Отошел от политики, потух, приготовился прожить долгую, скучную, обыкновенную жизнь.
Поселился в Лондоне, событиями на родине не интересовался. Научился ремеслу массажиста, тем и существовал. Бывшие товарищи по борьбе говорили: «опустился».
