В Испании присутствие вестготов было узаконено лишь одним юридическим документом — fаedus от 453–454 гг., поручавшим им искоренение багаудов в районе Тараконы. В 475 и 477 гг. этот договор был подтвержден от имени императоров Одоакром; прочие же провинции были попросту оккупированы. В Африке положение вандалов узаконили договоры 435 и 442 гг.; в 455 г. они распространились на Мавританию и Триполитанию. В Далмации Рим сохранял определенные права вплоть до исчезновения Непота в 480 г.; впоследствии эта область была уравнена в статусе с Италией. Реция, Норик и Паннония или, по крайней мере, все то, что там еще сохраняло организацию, также разделили с Италией участь, постигшую ее после 476 г.
Таким образом, до самого конца продержались четыре оплота Рима: зоны действия мобильных армий и «гражданский редут» на юго-востоке Галлии. В течение последнего века они пережили бесчисленные государственные перевороты, осуществленные под предлогом возведения на трон того или иного претендента, на деле же с целью обеспечить мимолетный успех какой-либо партии, как правило, поддерживаемой одним из варварских народов. Именно в результате такого переворота, совершенного открыто и без всяких претензий на императорский трон, и был свергнут Ромул Августул в 476 г. Империя была взорвана изнутри, а не затоплена нашествием извне.
На этот раз плоды этой акции достались варвару. Своим переворотом он перебросил мост от римского правительства к власти германских королей, которым он передал некоторые выработанные им решения. Одоакр (Odovacar), без сомнения, был скиром[36]. Его отец, Эдика, принадлежал к окружению Аттилы и был убит в 469 г. Тиудимиром, отцом Теодориха; его старший брат, Гунвульф, сделал блестящую карьеру в Восточной империи. Сам же Одоакр по смерти отца прибыл в Италию вместе с другими беженцами-скирами и стал телохранителем императора Анфемия. Нам неизвестно, какие именно качества этого человека побудили войска избрать его королем в Павии 23 августа 476 г.
Государственное устройство, которому он положил начало и которое в точности воспроизвел его кровный враг Теодорих, заключало в себе любопытный дуализм: с одной стороны, Одоакр, являющийся королем в силу принадлежности к княжескому роду и избрания своими воинами; он именует себя Odoacrius rex (король Одоакр), и не более того, так как его войска очень разношерстные[37] — таким образом, речь идет о власти короля над армией, а не над народом. Одоакр разместил свои войска в Северной Италии вокруг нескольких городов (Равенна, Верона и Милан), распределив их между земельными крупными владениями в соответствии с уже известными формами «режима гостеприимства» — то есть присутствие варваров было не более заметным, чем до 476 г., — и контролировал их напрямую. Но, с другой стороны, патриций Одоакр, который к концу своего правления принял императорское родовое имя Флавий, следуя примеру последних императоров Западной империи, царствовал с помощью ведомств Равенны и Римского сената. Аристократия, которую больше заботило сохранение придворной и бюрократической традиции, чем сама личность императора, постоянно демонстрировала ему верность и благодарность[38].
Король единолично контролировал назначения в армии, окружил себя слугами-германцами и остался арианином, однако уважал гражданские римские власти и поддерживал сносные отношения с ортодоксальной Церковью. Таким образом, строй, введенный этим «разрушителем Империи», представлял собой консервативный компромисс, который защищал римские интересы лучше, чем император, бывший объектом для насмешек. Он принес с собой внутренний и внешний мир, а также обещал не допускать в Италию крупные варварские народы, бесконечно более алчные, чем скромные племена, составлявшие армию Одоакра. Ради этого ему пришлось заплатить хорошую цену: уступить Прованс готам в 477 г., уйти из Норика в 488 г.; но эти меры практически не смутили общественное мнение в Италии. Одоакр позволил себе выйти за эти благоразумные рамки только в самом конце своего правления, когда Зенон натравил на него остготов[39]. Это не имело последствий. Одоакр погиб 15 марта 493 г., но из своей могилы он завещал Италии форму правления, которая оставалась в силе вплоть до завоеваний Юстиниана и послужила образцом для переустроенной после 507 г. Испании. Герулы, скиры, руги и тюркоязычные жители Италии погибли в той же катастрофе, что и избранный ими вождь, а плоды их трудов пожали готы.
Глава II
СУХОПУТНЫЕ НАШЕСТВИЯ: ПЕРВАЯ ВОЛНА (IV–V вв.)
С конца IV до конца VI в. по Европе прокатились три великие волны переселения народов. Только первая, настоящая волна, всколыхнувшая человеческое море до самого дна, захлестнула ее всю, от Каспия до Гибралтара и даже дальше, и донесла до самой Африки народ, зародившийся на берегах Балтики. Последующие волны были менее высокими, а их водовороты все более слабыми; если же речь идет об арьергардах, например о баварах, то едва ли вообще можно говорить о настоящем нашествии. Однако в то время как государствам, порожденным первой волной, не удалось пережить 711 г., следующая волна, более или менее непосредственным образом, положила начало одному из современных государств — Франции.
Около 375 г. гунны напали на готов в понтийской степи; Римская империя, примерно веком раньше восстановленная Диоклетианом, как казалось, на надежном фундаменте, в то время еще была единой, от низин Шотландии до первого нильского порога. В 439 г. Гензерих вошел в Карфаген, и западная половина империи свелась до нескольких искалеченных обломков, между которыми свободно передвигались варвары. За период между этими двумя датами небывалая цепь катастроф, отмеченная двумя высшими точками — битвой при Адрианополе в 378 и прорывом варваров на Рейне в 406 г., — завела римскую цивилизацию на край пропасти. Тем не менее она еще долго оборонялась, а на Востоке настолько успешно, что в конце концов Константинопольская империя похоронила всех своих врагов. На Западе тронутые тлением римские политические формы исчезли после долгой агонии, однако социальным структурам удалось изнутри навязать себя государствам, основанным завоевателями. Когда эта первая волна улеглась, можно было констатировать, что ни одна часть римского мира на континенте не уничтожена; что некоторые народы-победители готовы к искреннему воспринятию цивилизации побежденных, а грубая сила не везде одержала верх. Можно усомниться в том, что, не будь последующих волн, средневековая Европа коренным образом отличалась бы от Европы римской.
Движущей силой этого первого миграционного взрыва стала причудливая группа из трех народов — тюрок (?), иранцев и восточных германцев. Маршруты их путешествия по Европе остались самыми длинными и замысловатыми; они безостановочно рикошетировали друг от друга и очертили поле для всей истории IV и V вв.
Было бы неверным полагать, что гунны, даже сыграв решающую роль в начале великой миграционной волны конца IV в., при первом же появлении предстали в качестве непременных и непримиримых врагов Рима. Первый тревожный сигнал, грянувший в 375 г. — нападение на украинское государство готов и его уничтожение, — римлянами не был услышан. Восточно-римская империя сначала поддерживала мирные отношения с новоприбывшими и, возможно, поспособствовала их закреплению в Паннонской равнине около 390 г. В то время как на Балканах основную угрозу представляли вестготы Алариха, дружелюбие гуннов являлось ценным козырем. Размолвка произошла только после ухода готов в Италию, когда около 408 г. гуннский король Ульдин попытался обосноваться во Фракии и Мезии. Что же касается Запада, то, не чувствуя себя в непосредственной опасности, он мог в течение еще почти полувека проводить политику союза с гуннами. Наибольшим искусством в этой области обладал Аэций: будущий магистр войска провел свою молодость (начиная с 406 г.) в качестве заложника у гуннов; помимо личных контактов он привез с собой живое восхищение их военными талантами. В решающие моменты своей карьеры Аэций прибегал к помощи гуннов — против вестготов в 427 г., франков в 428 г., бургундов в 430 г. — и именно у них искал убежища во время своей опалы в 432–433 гг. В благодарность он помог им утвердиться в Панно-нии. Гунны оставались друзьями и союзниками Рима или отдельных римлян куда дольше, чем «бичом Божьим», если прибегнуть к одному слишком высокопарному эпитету.
До тех пор пока в 425–434 гг. гунны не образовали в Паннонии настоящего государства — перемена, которой они, видимо, были обязаны королям Мундзуку и Руге, отцу и дяде Аттилы, — они не представляли серьезной опасности. Имеются достаточно веские основания полагать, что за образец было принято государство Сасанидов, чье влияние на искусство гуннов не вызывает сомнений. Ритуалы, которые соблюдались в присутствии короля, вроде падения ниц или жертвенного возлияния, по-видимому, были заимствованы из иранского церемониала, как и диадема, служившая символом единоличной власти. Социальная трансформация, начавшаяся с появлением наследственной королевской власти, заменила древнюю племенную структуру господством придворной знати, обогащавшейся за счет добычи. Этот класс, очевидно, был достаточно неоднородным: кроме настоящих гуннов он включал германцев и, по крайней мере, одного паннонского римлянина, Ореста (отца будущего императора Ромула Августула), главу королевской канцелярии. По свидетельству Приска, посла, прибывшего из Константинополя в 449 г., при Аттиле даже делались попытки создать что-то вроде столицы королевства: кроме своего передвижного лагеря король имел деревянный дворец и каменные термы, построенные из материала, привезенного из империи.
