Ознакомительная версия.
Экспедиция первоначально задумывалась как демонстрация силы, и именно таковой она и являлась. На марше армия была разбита на три подразделения, которыми по традиции командовали сам Генрих и два архиепископа Пильгрим Кельнский и Поппо Аквилейский. Первое подразделение под командованием Пильгрима получило приказ пройти по западным землям Италии через Папскую область в Монте-Кассино и Капую, чтобы арестовать там Атенульфа и Пандульфа от имени императора. Численность этого войска, как указывается, — хотя ко всем таким цифрам мы должны относиться с подозрением — составляла двадцать тысяч человек. Поппо предстояло провести второе подразделение, насчитывающее одиннадцать тысяч воинов, через Ломбардию и Апеннины к границе Апулии, чтобы в условленном месте соединиться с основной частью армии под командованием Генриха — более многочисленной, чем два других подразделения, вместе взятые, которая следовала по восточной дороге вдоль побережья Адриатики. Объединенные силы должны были затем войти в Апулию, чтобы в назидание грекам осадить и уничтожить Трою, эту гордую новую византийскую крепость, построенную Боиоаннесом, в которой размещался нормандский гарнизон.
Пильгрим подошел к Монте-Кассино, как ему было приказано, но прибыл слишком поздно. Настоятель понимал, как велик гнев Бенедикта, и знал, что снисхождения не будет; услышав о приближении имперской армии, он бежал в Отранто и погрузился на судно, идущее в Константинополь. Но возмездие настигло его. Незадолго до его бегства из монастыря ему явился в видении святой Бенедикт, чтобы сообщить, что он навлек на себя недовольство небес, и напомнил о расплате за грехи. И действительно, едва судно вышло из гавани, начался страшный шторм. 30 марта 1022 г. корабль пошел ко дну и Атенульф утонул вместе со всеми. Тем временем Пильгрим проследовал в Капую. Пандульф не собирался сдаваться без боя и призвал жителей защищать городские стены, но подданные настолько его не любили, что он не мог рассчитывать на их верность. По наущению нормандцев из герцогского эскорта, которые также недолюбливали своего прежнего хозяина и правильно оценили, на чьей стороне сейчас преимущество, группа горожан тайком открыла ворота имперской армии. Пильгрим вошел в Капую и принял капитуляцию у ее рассерженного правителя.
По первоначальному плану Пильгрим должен был повернуть на восток, чтобы воссоединиться с остальной армией. Однако он решил по пути завернуть в Салерно, где Гвемар, хотя его поведение было менее предосудительным, чем у его шурина, все же продолжал открыто проявлять провизантийские симпатии и явно мог доставить беспокойство в будущем, если его не приструнить. Но Пильгрим вскоре обнаружил, что Салерно представляет собой нечто совсем иное, чем Капуя. Он был намного лучше укреплен, и защитники его держались мужественно, поскольку Гвемар был столь же популярен, сколь Пандульф ненавидим, а его нормандская гвардия не отступала перед войском архиепископа. Осада продолжалась в течение месяца, но Салерно, похоже, не собирался сдаваться. Между тем Пильгриму еще предстоял долгий тяжелый путь через горы на встречу с императором. В конце концов было заключено перемирие и Пильгрим согласился снять осаду в обмен на соответствующее количество заложников. Обезопасив таким образом свои тылы, он покинул Салерно и двинулся в глубь страны.
Генрих тоже шел быстро. Несмотря на громоздкость его армии и суровость альпийской зимы, он и архиепископ Поппо, чье путешествие обошлось практически без происшествий, соединились, как планировалось, в середине февраля 1022 г. Вместе они проследовали к условленному месту около Беневенто, где их ждал папа, и 3 марта Бенедикт и Генрих торжественно вступили в город. Там они оставались четыре недели, отдыхая и, вероятно, поджидая Пильгрима. Армия пока готовилась к новому военному походу. К концу месяца союзники решили не ждать больше архиепископа и отправились в Трою.
Боиоаннес, как всегда, выполнил свою работу хорошо. Имперской армии, спустившейся с перевала на равнину Апулии, могучий отрог, на котором стояла Троя, наверное, казался неприступным; и сам город, расположенный на границе между византийской территорией и герцогством Беневенто, выглядел зловеще. Но суровая решимость папы и набожная стойкость императора сделали свое дело, и 12 апреля осада началась. Осада тянулась примерно три месяца, и за это время погода становилась все более жаркой. Удручающая монотонность военных будней была нарушена прибытием Пильгрима с новостями из Кампании и Пандульфом (все еще кипящим негодованием) в обозе. Весть о судьбе Атенульфа оставила Генриха равнодушным: по слухам, он только пробормотал стих из седьмого псалма[4] и отвернулся. Пандульфа император приговорил к смерти здесь же, на месте, но, благодаря заступничеству архиепископа, который привязался к своему пленнику за время путешествия через горы, приговор был смягчен. Пандульфа отправили в качестве пленника в земли по другую сторону Альп — жест милосердия, о котором многие в самом ближайшем будущем пожалели. Волка из Абруццо увезли в цепях, и осада продолжилась.
В отличие от своей прославленной анатолийской тезки, апулейская Троя держалась до конца. Некоторые прогермански настроенные хронисты утверждают, что Генрих сумел взять город штурмом; знаменитый своей безответственностью монах Радульф Глабер (чья безудержная фантазия соперничала с невоздержанностью в личной жизни, что позволило ему поставить своеобразный рекорд среди сочинителей XI в. по количеству монастырей, откуда его изгнали) рассказывает шаблонную малоправдоподобную историю о том, как сердце Генриха смягчилось при виде процессии из всех жителей города, возглавляемой старым отшельником, несущим крест. Но, если Троя действительно сдалась, непонятно, почему никаких упоминаний об этом нет в современных событиям южноитальянских источниках — и тем более маловероятно, чтобы Боиоаннес немедленно после этого даровал городу новые привилегии в награду, за верность.
Судя по всему, Генрих не дождался своего триумфа. Он не мог продолжать осаду бесконечно. Жара брала свое, и малярия, которая была бичом Апулии вплоть до XX в., подрывала силы имперской армии. В конце июня Генрих решил снять осаду. Лагерь был свернут, и император, который сильно страдал от желчных камней, медленно двинулся в горы во главе своего огромного, но павшего духом войска. Это был не первый случай, когда лето южной Италии победило могущественнейшую европейскую армию, и, как мы увидим, не последний. Генрих встретился с папой, отбывшим еще раньше, в Монте-Кассино, где они оставались несколько дней. Бенедикт вводил в должность нового настоятеля, а Генрих просил — успешно, как говорят — чудесного избавления от своих камней. Затем, после краткого визита в Капую, где другой Пандульф, граф Теанский, обосновался во дворце своего опального тезки, папа и император отправились через Рим в Павию, чтобы присутствовать на соборе, который Бенедикт созвал по поводу церковной реформы. Для Генриха посещение такого собрания представляло неодолимый соблазн, и только в августе он уехал в Германию.
Его военный поход оказался не слишком успешным. Пильгрим, правда, выполнил свою задачу хорошо; Пандульф и Атенульф сошли со сцены, соответственно, со стороны Капуи и Монте-Кассино не должно было грозить никаких неприятностей: заложники из Салерно и Неаполя гарантировали безопасность этой части побережья (Неаполь сам послал заложников, не дожидаясь осады архиепископской армии). Но апулийская кампания потерпела фиаско. Упрямая Троя выстояла, доказав всем редкостное бессилие имперской армии. Войско в шестьдесят тысяч человек оказалось неспособно покорить маленькую горную крепость, построенную за четыре года до этого. Еще хуже было то, что войско находилось под личным командованием императора, чьей репутации был таким образом нанесен жестокий удар — в то время как Боиоаннес, который выстроил Трою и укомплектовал ее гарнизон, снискал еще большую славу. Кроме того, катапан имел одно дополнительное преимущество, которое Генрих слишком хорошо сознавал: находясь в Апулии, он мог последовательно укреплять свои позиции и хвататься без промедления за любую возможность улучшить их. Западный император, напротив, мог действовать только через своих вассалов, которые, как показали недавние события, хранили верность только до тех пор, пока это им было выгодно. Когда император был здесь во всем своем блеске, держал двор, вершил суд и щедрой рукой раздавал дары, вассалы были вполне готовы повиноваться и служить ему. Стоило ему уехать, тут же находились недовольные и смутьяны; законы попирались, требования морали не соблюдались, запреты забывались; Боиоаннес же не упускал шансов. Что в такой ситуации могло спасти всю с трудом восстановленную имперскую структуру от нового крушения?
Ознакомительная версия.
