Ознакомительная версия.
Рассказывая далее о скандинавском конунге Оле, участвовавшем в Бравальской битве, Саксон Грамматик отмечает, что телохранителями ему служило семь королей, к числу которых он относит и Регнальда Рутенского, внука Ратбарта (Regnald Ruthenus, Rathbarthi nepos, английский перевод — Regnald the Russian){53}. Имя последнего представляет собой, по всей видимости, искаженное написание славянского имени Ратибор. В качестве правителя Руси он упоминается в более поздней «Саге о Скьёльдунгах». Изложенная в ней родословная, равно как и степень ее достоверности, была рассмотрена нами в исследовании о «римской» генеалогии Рюриковичей. Здесь лишь отметим, что сопоставление этой саги с текстом Саксона Грамматика позволяет сделать несколько важных выводов. Во-первых, поскольку Бравальская битва происходила между данами и шведами, то, специально отмечая, что Регнальд был рутеном, Саксон Грамматик в очередной раз недвусмысленно подчеркивает отличие этого народа от скандинавов. Во-вторых, поскольку саги называют деда Регнальда Радбарда конунгом Гардарики, то есть знакомой скандинавам средневековой Руси, то, называя его внука рутеном, автор «Деяний данов», по сути, прямо указывает, что описанные им прибалтийские русы тождественны современным ему русским из Киевской Руси. Следует отметить, что это не единственное отождествление обоих групп русов у данного писателя. Еще В.П. Шушарин отмечал, что сообщение Саксона Грамматика о разграблении торгового флота русов (Ruthenoram) в Шлезвиге датским князем Свеном в 1157 г. можно сопоставить со свидетельствами новгородской летописи о гибели семи лодей, возвращавшихся «с Готъ» в 1130 г., о заточении новгородцев датчанами в поруб в 1134 г. и о нападении шведов на возвращавшихся морем купцов в 1142 г.{54} Таким образом, анализ текста «Деяний данов» показывает, что прибалтийские русы, войны которых с данами в незапамятные времена он описывал, и жители Древней Руси были для Саксона Грамматика одним народом, который обозначался им одним именем.
Однако прежде чем попробовать сделать более общие выводы из данных, содержащихся в «Деяниях данов», следует обратиться к другим источникам, которые могут подтвердить достоверность рассмотренных фрагментов данной хроники. Следует сразу отметить, что другие источники прямо не говорят о русском королевстве в Прибалтике в интересующую нас эпоху. Тем не менее, рассказывая о странствиях готов до начала их появления на Черном море, «Сага о гутах» приводит такое описание их пути: «Отправились они оттуда на один остров близ Эйстланда, который зовется Дате. И поселились там. И построили там крепость, которая все еще видно. И там не могли они себя прокормить. Оттуда отправились они вверх по той реке, что зовется Дюна (Западная Двина. — М.С.). И вверх через Рюцаланд (Ruza land — Русь) так далеко уехали они, что пришли они в Грикланд»{55}. Хоть рукопись саги датируется XIV в., однако специалисты уверены, что сам текст в его нынешней форме был создан в первой четверти XIII в. Несмотря на то что эта сага была записана достаточно поздно и ее составитель мог перенести в текст современные ему географические названия, однако она основана на фольклорном источнике, содержит подробности, отсутствующие у Иордана, и, что достаточно интересно, дает название Руси не в той форме, в которой она встречается в остальных скандинавских памятниках того времени, а через z, что соответствует древненемецкой традиции. Из текста саги непонятно, находился ли Рюцаланд непосредственно на Западной Двине или в глубине Восточной Европы, однако в представлении ее создателя Русь существовала в эпоху начала переселения готов на юг, то есть уже в III в. н.э.
Как видим, подлинные скандинавские источники не только опровергают тенденциозные построения норманистов, но и указывают на существование Руси в догуннскую эпоху. Если мы прибавим к ним еще и немецкую сагу о Тидреке Бернском, также говорящую о существовании Руси во времена Аттилы, которая будет рассмотрена ниже, то мы увидим, что германо-скандинавская эпическая традиция совершенно независимо друг от друга и в связи с совершенно разными сюжетами свидетельствует о том, что Русь уже существовала в Восточной Европе в первые века н.э. Понятно, что какой-то один автор сказания мог произвольно перенести современные ему географические и политические реалии в прошлое, однако вероятность этого значительно уменьшается для трех произведений, созданных в разных странах. Поскольку германо-скандинавские племена были ближайшими неславянскими соседями Руси на западе, от этого единодушного свидетельства немецкой саги о Тидрике, датских саг, легших в основу труда Саксона Грамматика, и шведской «Саги о гутах» нельзя просто так отмахнуться.
Глава 2.
ВЕНЕДЫ, РУСЫ, ЗНАКИ РЮРИКОВИЧЕЙ И СЛАВЯНСКИЕ БОГИ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ПРИБАЛТИКЕ
Когда Саксон Грамматик заканчивал свою хронику, немцы открыли для себя морской путь в Восточную Прибалтику и приступили к покорению этого региона. Богоугодное дело порабощения язычников и обращения их в истинную веру было описано Генрихом Латвийским (1187–1259). Если значительная часть «Деяний данов» была посвящена древним преданиям, то написанная вторым автором «Хроника Ливонии» повествовала о недавно свершившихся событиях, в результате чего рассматривается современными исследователями как гораздо более достоверный источник. При описании событий 1206 г. немецкий хронист для объяснения ситуации в регионе делает небольшой экскурс в прошлое и сообщает читателям: «Венды в то время были бедны и жалки: прогнанные с Винда, реки в Куронии, они жили сначала на Древней Горе, у которой ныне построен город Рига, но оттуда были опять изгнаны курами; многие были убиты, а остальные бежали к лэттам, жили там вместе с ними…»{56} Из этого отрывка мы узнаем, что где-то по соседству с куршами, то есть там, где, согласно Саксону Грамматику, находилась некогда Прибалтийская Русь, жило племя вендов на реке, названной, по всей видимости, в честь этого племени. Сама эта река также находится недалеко и от мыса Колка-Русбей. Вендами сначала во франкских, а затем и в немецких хрониках традиционно называли славян, и Генрих Латвийский не мог этого не знать. В другом месте своего труда он говорит о мекленбургском князе Генрихе, именуя его «Генрих Боревин, знатный человек из Вентланда»{57}, обозначая последним названием подчиненные датчанам земли западных славян на территории современной Германии. Следовательно, называя так это племя с берегов реки Винда (современная Вента) на территории современной Латвии, Генрих Латвийский указывал на его славянское происхождение. Некоторые прибалтийские археологи пытаются трактовать это племя как балтское, лишь названное по имени данной реки, однако это утверждение идет вразрез как со всей традицией немецкого летописания, так и оставляет без ответа вопрос: почему река в Латвии была названа именем, созвучным названию славян у немцев и финно-угров? Более того, переселившись на новое место, венды основали крепость, которую назвали Венден и у которой потом был построен замок немецкого ордена меченосцев{58}. На страницах «Хроники Ливонии» упоминается еще один населенный пункт, носивший название в честь данного племени, — Вендекулле{59}. Как отмечал впоследствии Я. Эндзелинь, в Цесисском уезде существуют названия Vindele, Vindeces, VintieSi, Vindeddzes; в Рижском уезде: Venezis, Vinda; в Валмиерском уезде: Vente, Vindens, Ventere{60}. Подобная настойчивость в наименовании населенных пунктов на новом месте была бы достаточно странной, если бы не река Винда получила название от жившего на ней племени, а, наоборот, сама дала название данному племени. «Вполне очевидно, — отмечает В.В. Седов, — что название города Венден произошло от этнонима венды. Эсты называли его Венолинн, что в переводе означает “город вендов”. Старый замок вендов отождествляется некоторыми исследователями с городищем Риекстукалнс и Цесисе. В «Хронике Ливонии» упоминается еще Wendeculla, в документе 1388 — Wendeculle, т.е. в буквальном переводе “деревня (или селение) вендов”. Исследователи обычно локализуют это поселение в окрестностях Турайды, где в более поздних источниках упоминаются еще топонимы Ventas и Wending.
Таким образом, есть все основания считать, что в начале XIII века остатки вендов проживали в бассейне Гауи в окрестностях Вендена-Цесиса и Турайды. Вместе с тем не подлежит сомнению, что первоначально областью их расселения был регион реки Венты. В источниках под 1253 г. называется “земля Винда”, которая надежно локализована была еще А. Биленштейном в низовьях Венты. В этой связи допустимо предположение, что венды проживали здесь не только до переселения основной массы их на берега Даугавы, потом Гауи, но и позднее. По-видимому, какая-то часть вендов осталась в низовьях Венты, образуя в XIII веке отдельную небольшую историческую область — “землю Винда”. Еще в XIX веке этнографическая группа латышей, проживавшая как раз в этом регионе Северной Курземе, именовалась “вентинами”»{61}. Окончательно устраняют все сомнения данные топонимики и гидронимии. «Название притоков Венты — Луша, Жижма, Шеркшня, Вардава — звучат по-славянски», — подчеркивал Д.К. Зеленин. Этот же ученый обратил внимание на то, что и в названии Западной Двины, главной водной артерии Латвии, также звучит славянский корень, а само это название находит разительную аналогию в Северной Двине в зоне новгородской колонизации. Говоря о названии реки, на которой первоначально жили венды, он отмечает: «Есть основания полагать, что и имя р. Вента (Виндава) в Курляндии, при устье которой расположен основанный в 1343 г. Вентспильс (Виндава), также связано с именем вендов, т.е. балтийских славян. Во всяком случае, местные предания и саги часто вспоминают о прежнем “вендском” населении этого края»{62}. Рассматривая другие заимствования из славянского языка в латвийской гидронимии и микротопонимии, В.Ф. Дамбе отмечает: «Также интересно отметить, что онимы в западной части Латвии, особенно в Курземе, иногда ближе к западнославянским, см., напр., корни kal-, lang-, malk- и др.»{63}. Следы славянского влияния в восточной части Латвии легко объясняются многовековым соседством с Русью, однако это объяснение не подходит ее западной части, никогда не бывшей зоной интенсивных русско-латышских контактов. Тем более неожиданной оказывается близость отмеченных корней не к восточно-, а к западнославянским языкам. И эти примеры далеко не единственны. Опять-таки в Курземе, в юго-западной ее части, зафиксировано название города Gruobina, связанное с рус. граб, грабима, полаб. grobe; на западе Латвии встречаются озера с названиями Kvicu, Kvicu ezeri, родники Kvices avuoti и др., лежащий в их основе корень -kvic(i)-происходит от глагола kvitet, «мерцать, блестеть», и связан с рус. цвести, др.-чеш. kvisti. В западной части, главным образом в Курземе, часто встречаются микротопонимы Puoca, Puocas и т.п. в названиях хуторов, болот, горок и долин, а корень -puoc-/-puosc- оказывается родственен др.-рус. пуща, чеш. poust, «глухое, пустынное место». Вновь в основном в Курземе отмечены хутора с названиями Remess, Remesi и т.д., производными от рус. ремесло, ст.-слав, remъstvo; в Курземе и Земгалии известны озеро Malkas ezeri и болотистый луг Malkas purvs, названия которых сопоставляются со словен. mlaka, «болото, мокрый луг», серб.-хор. mleo, «лужа, болото», словен. mlaka, «лужа», укр. mloka, «болото»{64}. Опять-таки к славянскому языку восходит название Бреславль (Breslau) в Курляндии{65}. Как видим, названия местностей и водных источников фиксируют достаточно интенсивные контакты между куршами и какими-то славянами в западной части Латвии.
Ознакомительная версия.
