Как видите, вся будущность юго-запада была заключена в речных системах. Даже войны за Смоленск, который переходил как красное знамя от Московии к Литве и от Литвы к Московии в более позднем времени, историк тоже связывал с системой водных путей. Почва в Смоленском княжестве, говорил Соловьев, не самого лучшего качества, в северной части княжества она так и вовсе не плодородная, зато речная система очень способствует торговле – то есть Смоленск тоже был городом сугубо торговым.
Волго-Окская земля
Но главное внимание Соловьев обратил на северо-восток, на будущие земли Московии. Они в качестве ядра наилучшим образом подходили для государства. Важное место он отводит Ростовскому княжеству, которое имело тесные связи с Новгородом. По Соловьеву выходило так, что на этих землях издревле жили финские племена, которые вместе с новгородцами сбросили «иго» неких первоварягов и призвали на княжение варяжских князей, дабы положить предел грабительским набегам и грабительской дани. Поскольку «Начальная летопись» ни словом не упоминает о завоевании этих финских народов, он делал вывод, что племена эти не только не были покорены славянами, но совместно принимали решение о призвании князей. Тесную связь Ростова с новгородцами он объясняет все теми же речными системами:
«Белоозеро связано с Ростовом водною нитью, эта нить есть река Шексна, которая вытекает из Белоозера и впадает в Волгу у нынешнего Рыбинска; Ростов же находится при озере Неро, из которого течет Которость, впадающая в Волгу при Ярославле. Варяги, овладевшие Белоозером, необходимо должны были спуститься вниз по Шексне к Волге, отсюда вниз по Волге до Которости и ею вверх до Ростова». Лежащие по Волге области и становятся истоком будущей государственности. Соловьев замечает, что «историческое деление Русской государственной области на части условливается отдельными речными системами, ясно, что величина каждой части будет соответствовать величине своей речной области; чем область Волги больше области всех других рек, тем область Московского государства должна быть больше всех остальных частей России, а естественно меньшим частям примыкать к большей – отсюда понятно, почему и Новгородская озерная область, и Белая, и Малая Русь примкнули к Московскому государству».
Такое «географическое» объяснение русской истории, конечно, в наши дни выглядит наивным и забавным, тем более что действительности оно не соответствует. Но в середине XIX века мнение Соловьева было почти что революционным. Ведь до этого география как фактор развития страны никак не учитывалась, самое большее, что делалось, так рассматривались взаимоотношения между отдельными княжествами. И принятие тех или иных решений, политика, которую эти княжества вели, объяснялись личными качествами князей. Соловьев попытался подойти к вопросу объективно. Эта объективность завела его в соперничество речных систем и природных особенностей русских земель. Так что не удивительно, зная развитие событий в нашей истории, он нашел объяснение, почему именно Москве было суждено начать объединительный процесс и породить государство. По поводу Москвы и ее географического чуда он говорит следующее:
«Что касается природы московского центрального пространства, то оно представляет обширную открытую равнину с умеренным климатом, эта равнина не везде равно плодородна и в самых плодородных местах уступает южным пространствам империи, но зато она почти везде способна к обработанию, следовательно, везде поддерживает деятельность, энергию человека, побуждает к труду и вознаграждает за него, а известно, как подобные природные обстоятельства благоприятствуют основанию и развитию гражданских обществ».
Вот так, не больше и не меньше.
Прочтешь и подумаешь, что Москва – это не дикий медвежий угол, как позднее считал Ключевский, а тот благодатный Эдем, откуда вышло все человечество. Историк живописует события из истории московской Руси, особенно напирая на то, что именно этим северо-восточным князьям приходилось бороться с разного рода варварами, будь то кочевники или своя, родная, околомосковская мордва. И в итоге «ядро» выходит полным победителем, справившись и с монголами, и с западной Литвой, и это «ядро» постепенно стягивает вокруг себя земли, соединяет их, утверждает на них единообразие закона и единую московскую власть. Укрепившись на всех речных системах и связав их между собой, Москва начинает подчинять и восточные речные системы, а вместе с оными и «малочисленные, разбросанные на огромных пространствах дикие народцы».
«Природа в удобстве водных сообщений, – делает Соловьев вывод, – везде дала предприимчивым русским дружинам средство с необыкновенною быстротою отыскивать новые землицы для приведения их под высокую руку великого государя, и скоро русские грани касаются берегов Восточного океана».
Такая вот славная получается у нас история речных систем, сама собой порождающая государство.
Природа, порождающая государство
Ведь что получается?
Южные князья ничего хорошего создать не могли, поскольку жили они в замечательно плодородном районе, где природа является не врагом, а добрым товарищем.
«Природа роскошная, – пишет ученый, – с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную. Пробужденный раз вспышкою страсти, он может оказать чудеса, особенно в подвигах силы физической, но такое напряжение сил не бывает продолжительно».
Учитывая природу Приднестровья, можно только горько вздохнуть: не повезло южным князьям. Это из-за природы у них слабо трудились крестьяне, мысли в головах были праздные, а сердца вспыхивали от страсти, но на непродолжительное время. Словом, зря они перебрались из северного Новгорода в южный Киев, потому что расслабились и про государство не думали – усыплена у них была мозговая деятельность. Зато северо-восточные собратья поступили разумно, они перебрались в край, где «природа, более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда в возбужденном состоянии», то есть пришлось им много думать, и додумались они до создания государства. Суровая действительность заставила этих северо-восточных князей выбрать единственно верный путь, и создали они, конечно, не такое праздное и свободное общество, как на юге: «среди природы относительно небогатой, однообразной и потому невеселой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельного, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с успехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым, склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к искусству, к украшению жизни слабее, общественные удовольствия материальнее, а все это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение женщины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще к большей суровости нравов». Если перевести это на более понятный язык, так общество, созданное на северо-востоке, окажется ближе не к патриархальной пасторали, а к функциональной казарме. Для государства оно, конечно, хорошо. Для человека, естественно, гадко.
Но разве Соловьев говорит о человеке, о его благе?
Нет, он говорит о государстве.
А благо государства разительно отличается от блага человека.
По страницам древних книг
Дунайский исход
Славяне, которые пришли на днепровские земли, были некогда выходцами из Азии. Они утратили воспоминания и о пути, который проделали, и о вождях, которые их вели. В силу того, что письменностью они не обладали, то они и не оставили никаких записей об этом великом походе. В более близкое историческое время они оказались на Дунае – об этом имеются свидетельства античных историков. На Дунае обстоятельства сложились так, что у славян оказалось немало врагов: с севера их теснили германцы, с запада – кельты, с юга – римляне, с востока – новые азиатские переселенцы, двигавшиеся на запад. Соловьев пишет, что в силу этих причин, то есть постоянных военных конфликтов, славянам пришлось искать путь для отступления. Единственное направление, куда они могли уйти, был северо-восток. «Начальная летопись» сохранила предание об этом переселении.
«Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные – мазовшане, иные – поморяне. Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянской. Когда же поляне жили отдельно по горам этим, тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет, и направляется на север, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине – в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра».
