Ознакомительная версия.
Знал ли Пётр сколько–нибудь подробно, какую роль сыграл Меншиков в судьбе его отца? Знал ли, что Александр Данилович Меншиков последовательно интриговал против его бабушки и очень поддерживал Петра в стремлении сослать в монастырь постылую первую жену? Знал ли о том, какие интриги плел Меншиков в 1725— 1726 годах, сразу после смерти Петра? Понимал ли, благодаря чему оказался на троне он сам?
Конечно, отравление Петра Меншиковым и Екатериной — это только не доказанная, хотя и очень логичная версия. Но как знать, а если все–таки преступление было, то очень может статься, Пётр II что–то знает и об отравлении своего дедушки? То, о чем мы смутно догадываемся, вполне могло быть хорошо известно современникам. Это, конечно, тот случай, когда и смутной догадки более чем достаточно, но ведь Петра было кому просветить…
Есть очень разные мнения о том, как относился Пётр к своей бабушке, Евдокии Фёдоровне Лопухиной. По сведениям С.М. Соловьева, был он к ней безразлично прохладен, виделся всего раз, и интерес к бабушке ограничился тем, что император вытребовал у Верховного тайного совета денег на содержание её двора. И только.
По другим же сведениям, в частности, по отзывам иностранцев, Пётр бабушку любил, и судя по всему, она имела огромное влияние на внука.
Заточенная сначала в монастырь в Суздале, потом — в Ладожский Успенский монастырь, в 1725 году Евдокия переведена в Шлиссельбургскую крепость. Любопытно — Меншиков решил перевести Евдокию Лопухину в крепость, то есть усугубил её положение после смерти Петра. Для чего? Хотел «держать под рукой», чтобы через нее воздействовать на внука? Но ни одной попытки переговорить с Евдокией Федоровной Меншиков не сделал; тем более не было от него никаких предложений делового свойства. И попыток шантажировать Петра Алексеевича изменениями в судьбе бабушки тоже не предпринималось.
Тогда — зачем изменили «форму пресечения» для Лопухиной, перетащили её в Шлиссельбургскую крепость?! Зачем вообще обратили на нее внимание, заметили, что она есть на свете?! Трудно отделаться от мысли, что Меншиков затевал еще одно преступление, хотел «убрать» еще одного свидетеля и еще одного возможного мстителя.
А вот не успел Пётр II Алексеевич стать императором, как тут же бабушку выпустили из заточения, перевели в Москву, в Новодевичий монастырь, и дали ей приличное содержание! 3 июня «инокиню Елену» освобождают, а 26 июня Верховный тайный совет издает именной указ о том, что отзываются царские манифесты 1718 года по делу царевича Алексея, Глебова, Евдокии Лопухиной. Не велено держать эти манифесты в коллегиях и канцеляриях, не велено читать в церквах, а если текст манифеста сохранился у частных людей, то велено сдавать его властям. Напомню, о чем именно идет речь.
В 1718 году в судорожных поисках компромата на царевича Алексея следователи добираются и до матери страшного преступника Алексея, Евдокии Лопухиной. К радости следователей, за ней обнаружено чудовищное преступление — отправленная в ссылку в 26 лет, она завела милого друга, майора Глебова. Это не есть измена царю, вообще не прелюбодеяние — Евдокия давно уже не мужняя жена. Но далеко не все решения Петра можно считать решениями вменяемого человека. Пусть Евдокия ему не нужна и в помине, но на его собственность совершено покушение!
Глебова пытают раскаленным железом и углями, истязают кнутом, но он не дает следователям новых ниточек заговора. Может быть, он и рад спастись от мук, но сам не знает, кого называть; не понимает, чего от него хотят?! И Глебова сажают на кол под окнами кельи Лопухиной: чтоб видела! А чтобы Глебов не умер чересчур быстро, на него лично Петром, столь любившим вникать в детали, велено надеть шапку и шубу, чтобы жил и мучился. Глебов умирает 18 часов под окнами Лопухиной, постылой царицы и матери постылого царевича Алексея.
Знает ли эту ужасную историю Пётр Алексеевич? Не могу допустить, что не знает. А если знает, то давайте не забудем — ведь речь идет о его родной бабушке и о человеке, которого она любила и который вполне мог быть отчимом его отца Петра Алексеевича.
Примем даже версию, что Пётр к бабушке был холоден и что Пётр и его сестра Наталья стеснялись оболганной бабушки, чувствовали себя неловко в её присутствии. Но и в этом случае речь шла об их ближайшей родственнице, и к тому же о человеке, с которым очень нехорошо обошлись. Сам по себе отзыв легендарных манифестов доказывает только одно: что обвинение было от начала до конца облыжным. А к тому же была Евдокия носителем очень интересных сведений о петровской эпохе… Не случайно же во время первого свидания с ней тут же присутствовала Елизавета, на случай, если старушка будет вспоминать что–то очень уж неофициозное, чего Петру знать никак не полагается.
Одновременно, кстати, отобран устав о наследовании российского престола 1722 года. Тем самым Верховный тайный совет показывал, что Пётр II — законный император по праву наследования, а указ о престолонаследии, по которому каждый император должен был назначать себе наследника, потерял силу. Незавидна она, судьба петровских указов!
С легкой руки Алексея Толстого, с его «Петра Первого», полагается считать Евдокию Лопухину чуть ли не клинической дурой, а ведь это далеко не соответствует действительности. Лицо Евдокии на всех портретах, может быть, и не отражает колоссального ума и силы духа, но это и не лицо дуры или ничтожества. Есть её портреты с книгой… а дур с книгами не рисуют! Дуры и в наше–то время не особенно любят читать книги…
Если же о её душевных качествах… Сохранились любовные письма Евдокии к майору Глебову, очень теплые, заботливые, добрые и показывающие далеко не пустую душу этой, как пишут в брачных объявлениях, «обыкновенной», но совсем не глупой и уж, конечно, вовсе не скверной женщины.
Пётр переписывается с бабушкой, а летом 1728 года встречается с ней в Москве. Встреч было несколько, и мы, конечно же, знаем далеко не все, что было сказано на этих встречах.
На мой взгляд, переписка Петра с Евдокией Федоровной, участие Петра в судьбе бабушки хорошо объясняют, почему подросток Пётр II «переиграл» умного, невероятно хитрого интригана Меншикова: он попросту был очень душевно здоров. И в силу этого выдавал реакции, которых никак не мог ожидать от него Меншиков.
Александр свет Данилыч психологически и от Петра II Алексеевича ждал поступков в духе Шафирова или Толстого. А мальчик внезапно оказывался совершенно глух и тому, что считал страшно важным сам Меншиков, но вдруг проявлял интерес к «какой–то там» бабушке… которую, может быть, Меншиков потому и не успел отравить, что возможность интереса к ней Петра ему просто не приходила в голову.
Ко времени встречи в Москве Толстой догнивал на . Соловках, Меншиков ехал в Березов. Но ведь и вернуть их было еще не поздно! Но тут трудно сомневаться: свидетельница многих событий Евдокия Федоровна снабжала его такой информацией, что Пётр окончательно становился глух к любым словам и обещаниям Данилыча и хотел только законопатить его так, чтобы он уж точно не вернулся. И уж конечно, если и имел намерение вытащить Толстого из каменного мешка, то тут уж точно это желание потерял.
ОТКАЗ ОТ НАСЛЕДИЯ ДЕДУШКИ
Историки часто не в силах простить Петру одной–единственной, хотя и, правда, очень хлесткой, фразы: «Не хочу ходить по морям, как дедушка». Мол, вот оно! Вот он, отказ от великих завоеваний деда!
Еще худшее впечатление производит на них, от С.М. Соловьева до составителей современных школьных учебников, перевод двора в Москву.
«Интрига Долгоруких!
— глубокомысленно поднимают палец историки. —
Император по малолетству оказался в лапах древней боярской аристократии, консерваторов, которые хотят погубить великие реформы великого Петра!»
Не будем доказывать очевидного, что Долгорукие были кем угодно, только не маниакальными консерваторами, никакими не «реакционерами» и уж во всяком случае далеко не глупцами. Это одна из самых культурных и самых передовых семей тогдашней России. Их влияние на императора было далеко не положительным, но глупо видеть в этом «борьбу старого с новым» или «влияние консервативных бояр».
В сущности, что такого сверхконсервативного совершил Пётр II? Перевел двор в Москву? Но ведь и не было никакой необходимости делать столицей именно Петербург. Столицей вполне могла оставаться Москва или сделаться… ну хотя бы Тверь, например, и это не стало бы помехой любым реформам.
Существовала, конечно, уже наметившаяся политическая «партия Петербурга», которой очень хотелось бы отождествить самое себя со «всем новым», с «делом Петра Великого» и с дико понимаемой Европой. Уже пошло соревнование «двух столиц», и для этой борьбы придворных группировок было немаловажно, перенесет Пётр двор из Петербурга в Москву или нет. Но давайте уж назовем вещи своими именами, не дадим обмануть себя трескучей фразеологией: это именно борьба придворных группировок, а не «прогресса» и «реакции».
Ознакомительная версия.
