Естественно, таким, как Вессель (и Али Хейер), вовсе не нужны были как раз «жемчужные зерна» расовой теории. Нужнее всего для них оказались те стороны расовой теории, о которой и не подозревали отцы-основатели. Эти «нацисты с улицы» начали с того, что довели расовую теорию до нужной стадии упрощения, чтобы сделать ее положения понятными любому «арийцу». В том числе и тому, кто уж никак не отягощен «иудейской химерой интеллекта».
Кстати, провозгласив курс на самые простые и примитивные эмоции и упрощенное видение мира, нацисты поневоле оказались отступниками от своих отцов-основателей. Для Гобино и Чемберлена арийцы тем и были хороши, что очень интеллектуальны и, что называется, с закрытыми глазами одолеют менее интеллектуальные расы.
Но то, что казалось важным старой европейской профессуре, вовсе не было значимым для дорвавшихся до власти люмпенов и полуучек. Одно объявление Иозефа Геббельса доктором философии — с его шестью классами гимназии — таит за собою просто океаны пресловутого комплекса неполноценности. Для наглых выскочек самым важным в арийской расе оказались не бездны интеллекта, — к ним-то как раз нацисты испытывали крайнее подозрение, и всякий умник казался им тайным евреем.
Для нацистов арийцы сделались воплощением «нерассуждающей воли», «отвращения к интеллигентской рефлексии», «презрения к болтовне», «творцами и разрушителями» с «прекрасным огнем дикого зверя» в глазах. На место, где идеалом был интеллектуал, совершавший творческие акты, нацисты поставили какое-то дикое создание… и даже, пожалуй, не дикое, а одичавшее.
Их идеалом стал человек даже не дикий, то есть живущий до цивилизации, а человек, сознательно отказывающийся от всего, что цивилизация в состоянии ему предложить. Сами себе они казались грозными и прекрасными и сделали своим символом роскошного дикого зверя — могучего серого волка. Но если разобраться, гитлеровский «сверхчеловек», предпочитающий «напряжение воли» напряжению интеллекта, а пинок ноги — чтению книги, напоминает даже не дикого волка, обитавшего когда-то в нетронутых германских лесах по соседству с древними германцами, а скорее одичавшую дворнягу. Эдакого немецкого Шарикова, тявкающего из своей подворотни на «всякого там в семи комнатах».
Интересно, понимал ли Геббельс, что, провозглашая интеллигенцию «отбросами нации», зачисляет в «отбросы» и собственных «отцов-основателей»? Что восстань из гроба Гобино и даже Чемберлен, они бы этих высказываний Геббельса, мягко говоря, не похвалили бы?
Впрочем, быть профессором при нацистах стало куда менее почетно, чем когда-либо в прошлой истории Германии. Адольф Гитлер всерьез предлагал «не пичкать ученика никчемными знаниями», а учить его «строить здоровое тело». Ведь «гении никогда не смогут появиться из нации дегенерировавшей!»
Полуграмотный функционер Юлиус Штрайхер выступал перед студентами Берлинского университета и нарисовал две чаши весов:
— Вверху — содержимое мозга фюрера, — вещал Штрайхер. — А в нижней чашке — дерьмо профессорских мозгов.
Что бы ни изучал студент, он должен был в первую очередь ознакомиться с расовой теорией во всей красе, а его настольной книгой должна была стать книга Германа Гауха «Новые основы расовых исследований».
«Животный мир следует классифицировать на представителей нордической расы и низших животных… — всерьез писал герр Гаух, и, пожалуй, самое удивительное в творениях полупочтенного господина Гауха — это его пионерская серьезность. — Не существует ни физических, ни психологических отличий, которые могли бы подтвердить отличие человека от животного мира. Единственное различие, которое существует, — это различие между представителями нордической расы, с одной стороны, и животными, в основном представителями ненордической расы и недочеловеками, представляющими переходный вид, с другой стороны».
Если даже студент еще мог стоять на ногах после таких сногсшибательных открытий, герр Гаух добивал его в других местах своего объемистого творения. Например в этом: «Нордическая раса остается единственной, которая способна издавать звуки изумительной чистоты, тогда как у неарийских рас произношение нечистое, отдельные звуки спутаны и больше напоминают крики животных, скажем, лай, хрип, фырканье или писк. То, что птиц можно научить говорить лучше, чем других представителей животного мира, объясняется тем, что их голосовой аппарат является нордическим по своей природе — сильный, узкий, с коротким языком».
И этот бред надлежало изучать, повторять, воспроизводить на экзаменах, чуть ли не заучивать наизусть.
Все начиналось в детстве, когда детям 8 или 9 лет от роду внушались совершенно анекдотические представления о себе как об арийцах, которые должны преодолеть в себе «химеру интеллекта» и отринуть «выдумки французов и иудеев про необходимость культуры».
То же самое продолжалось и в гимназии, где строевая подготовка и физкультура потеснили дурацкие предметы, усвоению которых придавали такое значение всякие обыватели: математику, историю или французский язык. Тем более, что преподавали ведь не «историю», а «арийскую историю», и не «биологию», а «нордическую биологию».
Создать арийскую математику было особенно непросто, но и тут образование давалось с однозначным уклоном к чему угодно, только не к самой математике, как ни странно. Содержание почти всех задач сводилось к определению скорости шагающих колонн, числу сброшенных бомб и количеству убитых врагов. Интеллигентные немцы смеялись, что, читая учебники сыновей и дочерей, они сразу начинают собираться на фронт. Так что университет с учебниками герра Гауха лишь венчал многолетний учебный маразм Третьего рейха.
Конечно же, дорвавшиеся до власти неудачники приложили все усилия, чтобы свести на нет мир, породивший Аммона, Гобино и Гальстона. Какими бы рациональными причинами это ни объяснялось (война, нужно побольше солдат, страна окружена врагами…), трудно отделаться от мысли, что в борьбе с интеллигенцией был и чисто эмоциональный заряд. Ну очень уж раздражали «всякие там умники» Гиммлера, Йодля и их поделыциков по Нюрнбергскому процессу. «При слове «культура» я хватаюсь за пистолет!» А ведь и правда хватались.
До Второй мировой войны Германия оставалась страной университетов, а вся мировая наука разделялась на две почти равные части: немецкая и вся остальная.
За двенадцать лет правления Гитлера под трескучие вопли о величии немецкой науки биографии ученых проверялись, и до трети цвета немецкой науки было отстранено от преподавания за каплю еврейской, французской, славянской или цыганской крови в их жилах. А треть оставшихся лишали кафедр и лабораторий за то, что они оказались не в силах постигнуть глубину расовой теории или всю бездну премудрости космической борьбы горячего и холодного. Даже ученые, когда-то поддержавшие нацистов, были не в силах вести курсы «нордической геометрии» или «арийской физики твердого тела», и от них старались избавляться.
Не говоря уже о том, что сами университеты закрывались, а в оставшихся число студентов сокращалось последовательно и закономерно. Скажем, в Лейпцигском университете в 1938 году осталось всего 1928 студентов против 7348 в 1932, — главное ведь было вовсе не во вбивании в юношей глупостей и не в насыщении профессорским дерьмом их юных арийских мозгов.
А ПРИ ЧЕМ ТУТ ВООБЩЕ ЕВРЕИ?
Действительно, а почему евреи оказались жертвами расовой теории? Почему это они «неарийцы», какая-то «особая раса»? Чего это к ним прицепились? Ведь евреи — европейцы, и тут ничего не поделаешь. Но во что хочется, в то и верится. В Германии шел к власти национальный социализм, и он требовал, во-первых, «научного» обоснования. А во-вторых, требовал создать образ врага. Такого врага, против которого могли бы сплотиться жители Германии… большинство жителей.
Явление это многоликое и непростое, но самое главное — влиятельные люди в Германии, многочисленные слои немецких жителей хотели, чтобы немцы и евреи были бы как можно дальше друг от друга. Политика сделала заказ, и наука старательно взяла под козырек, выдала то, что требовалось: «арийскую» и «семитскую» расы.
Расовая теория применительно к евреям стала способом сводить счеты, убирать неугодных людей, «разбираться» с врагами режима… И неукоснительно лепить образ врага — коварного, чудовищного, подлого.
Тогда же было изменено законодательство: ведь задуманное нацистами никак невозможно было осуществить согласно законам и морали цивилизованного общества. Отменить законы? Нет, мы в Германии… Нацисты стали изменять сами законы.
«Закон о защите народа и государства» от 18 февраля 1933 года фактически аннулировал Веймарскую конституцию, дал Гитлеру и его партии исключительные права и возможности.
