Л. Пио Моа возмущается: «Республиканцы не проявили и капли щедрости в отношении тех, кто предоставил им власть. Они поставили монарха вне закона, конфисковали его имущество… Гораздо хуже было масштабное сожжение религиозных и культурных зданий, до которого консерваторы проявляли меньшую враждебность по отношению к режиму»[47]. Но церкви-то поджигали не комиссары либерального режима, а возненавидевшие старый режим массы. Они видели в церквях штабы реакции (причем не без оснований), и решали проблему не тонкими рассуждениями, а доступными грубыми методами. Либеральный режим сдерживал поджоги, и до начала Гражданской войны это явление не стало массовым. Так что если кто-то и проявил черную неблагодарность, то это консерваторы по отношению к либеральному правительству, которое как могло сдерживало нарастающий социальный протест против старых институтов, включая даже помещичье землевладение.
«Специалистами» по врачеванию социальных язв считались социалисты. В июне 1931 г. Ларго Кабальеро добился прекращения стачки астурийских шахтеров, им была повышена зарплата. С согласия чрезвычайного съезда ИСРП в июле 1931 г. Ларго Кабальеро стал министром труда. По его инициативе были введены минимум оплаты труда, ниже которого зарплата не должна была опускаться, арбитражные суды, 8-часовой рабочий день, обязательная оплата сверхурочной работы, страхование от несчастных случаев и пособие по беременности. Это вызвало недовольство собственников, которые жаловались на государственное вмешательство в их отношения с работниками.
В период пребывания у власти ИСРП руководство ВСТ, ссылаясь на предусмотренную новым законом систему переговоров между работниками и предпринимателями, отрицательно относилось к стачкам, которые то и дело перерастали в насилие: «Забастовка в настоящий момент не разрешит ни одну из проблем, которые могут нас интересовать, а лишь все запутает»[48], — говорилось в манифесте исполкома ВСТ в январе 1932 г.
Войдя в правительство — впервые за свою историю — испанские социалисты пребывали в эйфории. Идеолог левого крыла ИСРП Л. Аракистайн писал: «Испания идет к государственному социализму, опираясь на профсоюзы социалистической тенденции, используя демократическую форму правительства, без насилия, которое компрометирует внутри страны и вне ее наше дело»[49].
Вот-вот капиталистическая эксплуатация исчезнет, и государство станет разумно управлять производством и распределением. Как эта картина была далека от реальности, в которой капитал руководил промышленностью как мог, вызывая отчаянное сопротивление рабочих, а деревня оставалась во власти помещиков и нищеты.
Не все социалисты разделяли оптимистический взгляд на Республику. Комитет ИСРП Малаги обличал «испанский капитализм, архаический и порочный», который действует против Республики. В результате «остаются без обработки поля, закрываются фабрики»[50]. Мадридская организация ИСРП выступила за выход партии из правительства, действия которого направлены против рабочих.
Вскоре эйфория прошла и у вождей ИСРП. На XIII съезде партии в октябре 1932 г. Ларго Кабальеро признавал, что очень трудно добиться выполнения социального законодательства «при капиталистическом режиме, поскольку касикам, хозяевам, представителям власти и т. д. удается препятствовать этому»[51]. На этом съезде даже Х. де Асуа, бывший руководитель конституционной комиссии Учредительных кортесов, выступил за выход из правительства, поскольку союз с либералами компрометирует ИСРП и придает силы конкурентам партии слева. Но Прието возражал: если уйти из правительства, оно станет откровенно правым и разрушит даже те реформы, которые удалось провести. Они оба были правы.
* * *
Начавшаяся накануне Великая депрессия нанесла удар по промышленности и экспортно-ориентированной части сельского хозяйства Испании. До кризиса в экономику страны был вложен миллиард долларов, прежде всего английских и французских. Добывающая и текстильная отрасли были ориентированы прежде всего на внешние рынки. Теперь инвестиции прекращались, рынки «закрывались». В 1929–1933 гг. промышленное производство упало на 15,6 %. При этом производство чугуна упало на 56 %, а стали — на 58 %. Уровень безработицы достиг полумиллиона человек, а с учетом частично занятых — втрое больше. Частичный отток населения в деревню обострял социальную ситуацию, и там толпы безработных батраков стояли на улицах провинциальных местечек и вглядывались в лица вербовщиков на работы со смешанными чувствами надежды и ненависти.
В первые месяцы революции крестьяне захватили небольшую часть арендуемой ими помещичьей земли. Правительство решительно остановило дальнейшие захваты и пыталось решить проблему нехватки земли, приняв 9 сентября 1932 г. закон об аграрной реформе. Он предусматривал выкуп государством помещичьих земель, находящихся в аренде свыше 12 лет и размером свыше 400 га (как правило необрабатываемых), и распределение их между крестьянами, а также переселение избыточной рабочей силы на государственные земли. Запрещалась субаренда полученной от государства земли. На селе вводилось трудовое законодательство. Однако, проведение реформы предполагало большую работу по учету земли, и она велась медленно. Затем нужно было согласовать многочисленные интересы, включая мнения помещиков, желающих продать государству неудобья, и крестьян, желающих получить участки, достаточные для сытой жизни. В итоге темпы реформы заметно отставали от задуманных десяти лет.
«По мере того, как шло время, всяческие ограничения росли, а масштаб проведения реформы уменьшался»[52]. Было переселено 190000 человек. Государству удалось выкупить немногим более 74 тыс. га в пользу 12260 семей (а нуждались сотни тысяч). Это лишь незначительно снизило остроту кризиса. По замечанию Д. П. Прицкера, «реформа превращалась в выгодную для помещиков сделку, позволявшую им за большую сумму продать необрабатываемую и не приносящую никакого дохода землю»[53].
* * *
Принято считать, что «гражданская власть в Испании была слабой не потому, что военная была сильной, напротив, власть военных была сильной, потому что гражданская власть была слабой»[54]. Однако революция уже на либеральном ее этапе изменила эту ситуацию. Гражданская власть демонстрировала свою силу в отношениях с военными. Был снят с должности командующий гражданской гвардией, монархист Х. Санхурхо. Правительство Асаньи принялось за модернизацию армии, начав с сокращения генеральских кадров (в Испании 1 генерал приходился на 538 солдат, и по этому показателю Испания была рекордсменом Европы).
Неудивительно, что либеральному режиму приходилось постоянно оглядываться на угрозу военного переворота. 10 августа 1932 г. генерал Санхурхо поднял мятеж в Севилье. Но он был плохо подготовлен, заговорщики не заручились поддержкой консервативных политических сил и были быстро разгромлены. Провал переворота привел к новому полевению Испании, деморализовал правый политический лагерь, что позволило наконец протолкнуть через кортесы аграрный закон.
Санхурхо оставалось обвинить в поражении своих осторожных коллег — прежде всего генерала Франсиско Франко, который предпочел пока выжидать. В тюрьме Санхурхо повторял стишок: «Франкито эс ун кикито, ке ба а ло суйито»[55] (Франкито — это такая тварь, которая идет только за собственной выгодой). Алкала Самора помиловал неудавшегося каудильо, и в 1934 г. Санхурхо был выслан из Испании. Он уехал не далеко — в Португалию, где стал ждать своего часа.
Поражение военной реакции в то же время привело к консолидации правого лагеря, который теперь попытался использовать против Республики ее собственные институты. Лидером правого лагеря стала возникшая в октябре 1932 г. консервативная Испанская конфедерация автономных правых (СЭДА), в которую вошли ведущие правые партии и движения в спектре от консерватизма до авторитарного национализма. Ее лидер Хосе Хиль Роблес утверждал: «СЭДА родилась, чтобы защитить религию, собственность и семью»[56]. На момент создания СЭДА насчитывала 619 тыс. членов — представителей самых разных социальных слоев, прежде всего — деревенских. Вопреки более раннему и более позднему авторитаризму испанских правых, на этот раз они подчеркивали право на автономию течений и групп. Разбитая консервативная армия стремилась к собиранию сил, и ее вожди были готовы терпеть плюрализм в своих рядах.
По мнению Л. Пио Моа, «СЭДА, не будучи ни республиканской, ни демократической партией, обладала качеством, которое позволило бы осуществить гражданское сосуществование: умеренностью»[57]. Эта умеренность сохранялась, пока консерваторы сидели в обороне, но она стала улетучиваться, как только СЭДА получила шанс на получение власти.
