Манифест был обнародован 14 декабря.
В этом смутном междуцарствии офицеры — члены тайных обществ решили покончить с самодержавием и подняли в Петербурге восстание. Они вывели на Сенатскую площадь свои полки и потребовали "Константина и конституции", имея в виду если и сохранить монархию, то лишь конституционную, как в Польше.
Ни митрополит, ни великий князь Михаил не смогли образумить восставших. Когда же губернатор Петербурга — доблестный генерал Милорадович был смертельно ранен поручиком Каховским, Николай приказал дать залп из картечи.
Назначенный декабристами в диктаторы князь С. Трубецкой так и не появился, а остальные были рассеяны огнем.
Расследование заговора было поручено начальнику Главного штаба генералу И. Дибичу, который начал массовые аресты по всей России.
Волны репрессий докатились до Кавказа. И среди прочих унесли бы в бездну каторги Александра Грибоедова, если бы не гигантская фигура Ермолова, заслонившая будущего классика от почти настигшей его беды.
Грибоедову шел тридцатый год. Его комедия "Горе от ума" была широко известна и строжайше запрещена и вполне могла бы служить нравственным манифестом декабристов. Декабристы были среди ближайших друзей Грибоедова, но в их фантастических проектах мгновенного превращения державы в общество всеобщего благоденствия Грибоедов находил лишь горький-комизм пустого мечтательства.
Грибоедов возвращался в Тегеран, где он служил в русском посольстве. По долгу службы ему приходилось часто бывать в Тифлисе, где он и сблизился с Ермоловым. Грибоедову пришлось принять участие и в походах против кавказских горцев. Свои противоречивые впечатления он передал в "Путевых записках": "…Об Ермолове мы говорили… Нет, не при нем здесь быть бунту. Надо видеть и слышать, когда он собирает здешних или по ту сторону Кавказа кабардинских и прочих князей… как он пугает грубое воображение слушателей палками, виселицами, всякого рода казнями, пожарами; это на словах, а на деле тоже смиряет оружием ослушников, вешает, жжет их села — что же делать? — По законам я не оправдываю иных его самовольных поступков, но вспомни, что он в Азии, здесь ребенок хватается за нож…"
Испытывая все большее отвращение к войне и насилию, Грибоедов по-своему осмыслил идеи Ермолова о переустройстве кавказской жизни. В предлагавшихся им «проектах» он доказывал необходимость культурного воздействия на горцев в целях их свободного развития в лоне империи и обоюдной пользы.
Идей Грибоедова Ермолов не разделял, но любил его за беспощадные сатирические образы, в которых узнавал своих недругов. Узнав, что Грибоедова велено арестовать, как ближайшего сподвижника декабристов, Ермолов предупредил его об опасности. Грибоедов едва успел избавиться от компрометирующих его писем и прочих свидетельств неблагонадежности, как был схвачен.
В следственной комиссии к нему отнеслись на удивление благосклонно. Видимо, комедия его пришлась по вкусу не только либералам из литературных салонов. Помогло Грибоедову и то, что в суде принимал участие генерал-адъютант И. Паскевич, женатый на кузине Грибоедова. Генерал пользовался особым доверием императора: когда Паскевич командовал дивизией, великие князья Николай и Михаил командовали ее бригадами.
Тем временем персидская армия вновь вторглась в Закавказье. Намеревавшиеся вернуть утраченное, персы в результате лишились еще большего. Но поначалу успех был на их стороне. Ермолов был растерян. Неудачные действия его привели к тому, что персы, пройдя Армению, подступали уже к границам Грузии.
Император был в гневе, который был усилен подозрениями в связях Ермолова с декабристами.
Командовать войсками в войне против шаха Николай послал И. Паскевича. Формально он должен был воевать под началом Ермолова, но мог при необходимости и отстранить его от дел, на что имел тайные полномочия. Паскевич также обязан был докладывать государю свое мнение о действиях Ермолова, но предпочел доносам битвы с неприятелем. Генерал он был опытный, добывший славу в сражениях Отечественной войны и заграничных походах. Паскевич бросился навстречу персам и разбил их под Елисаветполем. Затем взял Эривань. За эти подвиги государь пожаловал ему графский титул и приставку к фамилии "Эриванский".
Ермолов чувствовал себя обойденным. Между генералами возникли трения, переросшие в открытое противостояние. В столицу полетели рапорты со взаимными обвинениями. В 1827 году для расследования возникших противоречий на Кавказ был послан генерал Дибич, только что завершивший процесс по делу декабристов.
Помирить генералов Дибичу не удалось, но расследование он произвел столь тщательно, что получил по возвращении графский титул. Ермолов подал в отставку. Паскевич заступил на его место.
Назначив генерала И. Паскевича главнокомандующим на Кавказе, император Николай I велел ему "усмирить навсегда горские народы или истребить непокорных".
Паскевич взялся за дело основательно. Для начала он заново разделил Кавказ на несколько частей.
1. Собственно Грузия (шесть уездов).
2. Пять «татарских» дистанций.
3. Семь провинций: Карабахская, Шекинская, Ширванская, Бакинская, Кубинская, Дербентская и Ахалцыхская.
4. Четыре области: Армянская (из провинций Эриванской и Нахичеванской), Имеретия, Мингрелия и Гурия.
5. Ханство Талышинское.
6. Земли разных горских народов вдоль Главного Кавказского хребта и земля Джарского вольного общества, из которого была образована Джаро-Белоканская область (Закатальский округ).
Сверх того, под надзором царских чиновников управлялись собственными владетелями: Абхазия и Сванетия, а в Дагестане — шамхальство Тарковское и ханства Казикумухское, Аварское и Мехтулинское.
Однако начавшаяся война с Турцией вынудила Паскевича этим ограничиться и перейти на самом Кавказе к "пассивной обороне". Он больше воевал с турками, решившими заместить персов в кавказских делах Паскевич воевал успешно, взял Карс и Эрзерум, а в довершение дела заставил турок подписать Андрианопольский мир, после чего был произведен в генерал-фельдмаршалы
Пока он воевал, административные дела пришли в полное расстройство, так как гражданские начальники вели дела по собственному усмотрению
"Везде учреждения временные; странная смесь российского образа правления с грузинским и мусульманским, — доносил Паскевич в своем рапорте императору. Нет единства ни в формах управления, ни в законах, ни в финансовой системе. От сего происходит, кроме запутанностей и неудобств, еще другой немаловажный вред. Народ, видя одни временные распоряжения, приучается сомневаться в прочности нашего правления и не доверять самым благодетельным мерам правительства".
При всей своей воинственности Паскевич считал гражданское управление горцами делом более надежным, чем военное: "Управление гражданское скорее умягчит нравы и вернее приучит к познанию взаимных отношений, общественных обязанностей и законов". Он предлагал повсюду ввести единые российские законы и образ управления: "Находясь под покровительством одних законов, пользуясь одинаковыми преимуществами, они менее будут отчуждены от прочих частей государства; между тем как ныне, старые обычаи, образ прежнего управления и тот же порядок — все напоминает им отдельное их существование и различие от россиян"
Странствия то сводили Шамиля и Магомеда, то вновь разводили их пути. Оставаясь близкими друзьями, они шли к знаниям разными тропами, полагая, что таким образом постигнут больше. И всюду Шамиль слышал о необыкновенных дарованиях Магомеда, а тот — об удивительном ученом Шамиле. Встречаясь, они делились постигнутым, жарко спорили и вновь расходились.
Но однажды, вернувшись в Гимры, Шамиль нашел своего друга в весьма возбужденном состоянии Магомед уже целый месяц маялся от нетерпения, желая посвятить Шамиля в свои отнюдь не отшельнические намерения
Убедившись, что знаний в Дагестане — целые горы, а веры, добра и справедливости становится все меньше, что родники истины высыхают, не успев утолить черствеющие души, Магомед вознамерился расчистить благодатные источники, чтобы спасти гибнущий в грехах и невежестве народ.
Магомеду не пришлось долго убеждать друга, который давно уже был готов к подобному повороту дела. Тем более что беды и нашествия, обрушившиеся на Дагестан, оба считали наказанием Аллаха за ослабление веры.
Божественная воля, избравшая Магомеда своим орудием, преобразила доселе кроткого алима в яростного обновителя веры.
Первым делом Магомед обрушился на адаты — древние горские обычаи, которые не только противоречили шариату — мусульманскому праву, но и были главным препятствием к объединению горцев. Как писал хронист аль-Карахи: "На протяжении последних веков дагестанцы считались мусульманами. У них, однако, не имелось людей, призывающих к проведению в жизнь исламских решений и запрещающих мерзкие с точки зрения мусульманства поступки".
