Многие из свидетелей, по их психологии, были несомненно враждебны Керенскому. Тем не менее истина в их словах довольно выпукла.
Чемодуров: «Отношение Керенского к Государю и его семье было вполне благожелательное и корректное».
Теглева: «Я была невольной свидетельницей первого прибытия к нам Керенского и его первого приема Государем. Он был принят тогда Их Величествами в классной комнате в присутствии Алексея Николаевича, Ольги Николаевны и Татьяны Николаевны. Я как раз застряла тогда в ванной, и мне нельзя было пройти в первое время. Я видела лицо Керенского, когда он один шел к Их Величествам. Препротивное лицо: бледно-зеленое, надменное, голос искусственный, металлический. Государь ему сказал первый: «Вот моя семья. Вот мой сын и две старшие дочери. Остальные больны: в постели. Если Вы хотите, их можно видеть». Керенский ответил: «Нет, нет. Я не хочу беспокоить». До меня донеслась сказанная дальше им фраза: «Английская королева справляется о здоровье бывшей Государыни». Дальнейшего разговора я не слышала, так как я удалилась. Я видела лицо Керенского, когда он уходил: важности нет, сконфуженный, красный; он шел и вытирал пот с лица… Он приезжал потом. Дети высказывали мне их общее впечатление о приездах Керенского. Они говорили, что Керенский изменился в обращении с ними. Он стал относиться к ним гораздо мягче, чем в первый раз, проще. Он справлялся у них, не терпят ли они каких притеснений, оскорблений от солдат, высказывая готовность все это устранить».
Эрсберг: «Относительно Керенского я могу сказать следующее. Я видела его или в первый раз, когда он приезжал во дворец, или в одно из первых его посещений дворца. Лицо у него было надменное, голос громкий, деланый. Одет он был неприлично: в тужурку, без крахмального белья. Вероятно, общение с Августейшей Семьей, в которой он не мог не почувствовать хороших людей, повлияло на него к лучшему, и он, вероятно, потом изменился в отношениях с семьей. Я не помню от кого, но мне пришлось слышать, что перед отъездом семьи в Тобольск он, разговаривая с Государем, говорил ему, что он из добрых побуждений переселяет семью из Царского в Тобольск, как удаленный от железных дорог, тихий и спокойный город, где им будет лучше; что он, Керенский, надеется, что Государь не усмотрит в его действиях «ловушки». Государь ему ответил, что он ему верит».
Занотти: «Сама я лично не могла быть, конечно, при приеме Государем и Государыней в первый раз Керенского. Лично Керенского я видела. Он был в простой рабочей тужурке. Держал он себя прилично. С детьми я говорила про Керенского. Я вынесла такое впечатление относительно Керенского: Керенский был в первые дни его приезда к нам очень нервен. Он совершенно не понимал Их Величеств. Потом он получил от них другие впечатления. Отношения между Их Величествами и Керенским стали проще, и Их Величества безусловно не относились, в конце концов, в душе их к Керенскому так, как, вероятно, сначала… Я должна сказать, что лично Керенский относился вполне вежливо к царской семье и лично не делал ничего ей неприятного».
Волков: «Под конец царская семья, как надо думать, привыкла к Керенскому. Я по совести могу удостоверить, что Государыня как-то говорила про Керенского мне лично: «Он ничего. Он славный человек. С ним можно говорить».
Жильяр: «Керенский в Царском был несколько раз. Он приезжал к нам как глава нового правительства, чтобы видеть условия нашего режима. Его обращение с Государем носило характер сухой, официальный. На меня это его обращение производило впечатление отношения судьи к обвиняемому, в виновности которого судья убежден. Мне казалось, что Керенский считает Государя в чем-то виноватым и поэтому обращается с ним сухо. Однако я должен сказать, что все же Керенский проявлял полную корректность… Явившись после этого (после отобрания бумаг у Государя) во дворец, Керенский был другой. Его обращение с Государем изменилось к лучшему. Оно утратило характер прежней сухости и стало более мягким. Я эту перемену объясню так. Мне казалось, что Керенский, ознакомившись с содержанием отобранных им у Государя бумаг, понял, что Государь не совершил ничего плохого перед Родиной, и сразу переменился в обращении с ним».
Гиббс: «Государь мне (в Тобольске) немножко рассказывал про Керенского. Он мне говорил, что Керенский очень нервничал, когда бывал с Государем. Его нервность однажды дошла до того, что он схватил со стола нож слоновой кости для разрезывания книг и так стал его вертеть, что Государь побоялся, что он его сломает, и взял его из рук Керенского. Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что он хочет заключить сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский обыск у Государя, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя, и я понимал и видел, что, когда он рассказывал, у него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать».
Сам Керенский показал: «Я заявляю, что с того момента, когда Государь отдал себя и свою семью под покровительство Временного правительства, я считал себя обязанным по долгу чести перед Временным правительством оградить неприкосновенность семьи и гарантировать ей в обращении с ней черты джентльменства».
Найдена ли истина?
Я бы охотно поверил в джентльменство Керенского – ведь об этом говорит не только сам он, но и свидетели – если бы не существовало иных фактов.
С гордо поднятой головой вошел в жилище Царя Керенский. Он нес в себе уверенность в виновности Царя перед Россией. Ею проникнута та инструкция, которую он сам лично составил для царственных узников14. Керенский вдавался в ней в большие и совершенно излишние подробности. Указывая, какие блюда может кушать семья, он требовал, чтобы заключенный Царь был скромен, чтобы семья впредь «воздерживалась употреблять горячие закуски».
А после убийства царской семьи в Екатеринбурге были найдены военные шаровары Императора15. На них оказались маленькие заплаты, а внутри левого их кармана, на материи, оказалась надпись-пометка: «Изготовлены 4 августа 1900 года», «возобновлены 8 октября 1916 года».
Камердинер Волков, много лет знавший личную жизнь Государя, обучавший его с молодых лет военному строю, показывает: «Его платья были часто чинены. Не любил он мотовства и роскоши. Его штатские костюмы велись у него с жениховских времен, и он пользовался ими».
Своей инструкцией, чуждой, конечно, и тени джентльменства, начал Керенский общение с Царем.
Как он его закончил?
Я упоминал выше имя Маргариты Сергеевны Хитрово. Молоденькая девушка любила царскую семью, и в особенности Ольгу Николаевну. Это было чувство личного «институтского» обожания, чуждое всяких иных интересов. Ее облик был прекрасно известен Керенскому.
Как только она узнала, что царскую семью увезли в Тобольск, она сейчас же последовала за ней.
А Керенский, как только узнал об отъезде Хитрово, отправил в Тобольск прокурору такую телеграмму:
«Тобольск
Прокурору Суда
Вне очереди
Расшифруйте лично и если комиссар Макаров или член Думы Вершинин Тобольске их присутствии точка Предписываю установить строгий надзор за всеми приезжающими на пароходе в Тобольск выясняя личность и место откуда выехали равно путь которым приехали а также остановки точка Исключительное внимание обратите приезд Маргариты Сергеевны Хитрово молодой светской девушки которую немедленно на пароходе арестовать обыскать отобрать все письма паспорта и печатные произведения все вещи не составляющие личного дорожного багажа деньги обратите внимание на подушки во-вторых имейте в виду вероятный приезд десяти лиц из Пятигорска могущих впрочем прибыть и окольным путем точка Их тоже арестовать обыскать указанным порядком точка Ввиду того что указанные лица могли уже прибыть в Тобольск произведите тщательное дознание и в случае их обнаружения арестовать обыскать тщательно выяснить с кем виделись точка У всех кого видели произвести обыск и всех их впредь до распоряжения из Тобольска не выпускать имея бдительный надзор точка Хитрово приедет одна остальные вероятно вместе точка Всех арестованных немедленно под надежной охраной доставить в Москву прокурору Если (они) кто-либо из них проживал уже Тобольске произвести (обыск) доме обитаемом бывшей царской семьей тщательный обыск отобрав переписку возбуждающую малейшее подозрение а также все не привезенные раньше вещи и все деньги лишние точка Об исполнении предписания по мере осуществления действий телеграфировать мне и Прокурору Москвы приказания которого надлежит исполнять всеми властями точка 2992.
