Какая же информация содержится в этих текстах? Каким образом и в какой степени мы сможем ее использовать, чтобы лучше понять жизнь обитателей Месопотамии и их обычаи? Не тот ли это материал, о котором мечтают историки права и экономики? Может быть, эти тексты наконец, расскажут нам, о чем думали жители Месопотамии, как они представляли себе мир и своих богов?
К сожалению, четких и простых ответов на все эти вопросы ожидать не приходится. Потенциальные возможности данного источника информации серьезно ограничиваются целым рядом факторов. Эти тексты имеют широкие географические рамки распространения и охватывают весьма длительный период времени, и поэтому, если исследователь захочет сосредоточиться на каком-то более конкретном периоде или на определенной проблеме, в его распоряжении окажется совсем немного документов. Кроме того, они неравномерно распределены во времени и пространстве. Большие периоды и территории по многим причинам выпадают целиком; крайне редко появляется возможность охватить процесс развития в течение большого промежутка времени или уяснить себе местные отличия в один и тот же период. Картина, которая возникает перед исследователем, пользующимся таким материалом, состоит из отдельных ''высвеченных мест''. Впечатление такое, будто узкий луч света бродит по стране на протяжении двух тысячелетий и изредка, без всякой системы, выхватывает из темноты и освещает то один, то другой город, лежащий между Персидским заливом и Средиземным морем, оставляя все вокруг в сплошном мраке. Правда, в тех местах, куда падает луч света, перед нами предстает разнообразнейший фон, на котором создавалась история. Мы можем увидеть всю сложность общественных институтов и политических связей: чиновников, устанавливающих повинности для населения и собирающих налоги; купцов, занятых бурной коммерческой деятельностью; земледельцев и ростовщиков, ведущих бесконечные споры из-за долгов. Возникают отдельные образы, можно даже проследить за возвышением и падением некоторых семей, но в большинстве случаев лишь на протяжении двух-трех поколений... и тут все снова окутывает мрак. Только там, где раскопки были продолжительными и плодотворными или нам особенно повезло, мы имеем сплошную освещенную полосу истории - это относится к таким городам, как Ниппур, Ашшур, Ур и в какой-то степени Сиппар.
Не менее существенное препятствие на пути к освоению этого богатейшего материала лежит уже в области филологии. И в письмах, и в отчетах ассириологи сталкиваются с трудностями лингвистического характера. Административные документы составлялись только для внутреннего пользования: их терминология сжата, изобилует сокращениями и полна загадочных специальных выражений. Установить правильное значение терминов - нелегкая и тонкая задача: на протяжении времени они неоднократно изменялись, и поэтому для их точного понимания необходимо сначала реконструировать экономический и правовой фон соответствующего периода. Лишь таким способом можно вдохнуть жизнь в эти скучные, написанные канцелярским языком перечни, расписки и бухгалтерские отчеты. Без предварительного установления значения терминов и понимания того, кто передавал и кто получал, каким словом обозначались и на основании какого права истребовались товары или повинности, - без знания всего этого из административных текстов можно извлечь лишь известное количество личных имен, набор специальных терминов, педантично описывающих отдельные товары и виды сырья, и мутный осадок в виде малопонятных слов из бюрократического жаргона того периода.
Совсем иные, но столь же труднопреодолимые филологические препятствия встают при изучении писем. Как правило, и адресаты, и авторы писем - различные официальные лица до царя включительно; письма составлялись или собственноручно или от их имени. Содержание писем сводится к докладам, просьбам и правительственным распоряжениям по всякого рода правовым и административным вопросам; их стилистический характер разнообразен - от многоречивых возражений и неискренних извинений до язвительных замечаний и инвектив. Среди всех клинописных документов лишь в частных письмах встречается живой разговорный язык вместо формул, характерных для религиозных текстов, специального жаргона научной литературы или тщательно архаизованного и стилизованного многословия исторических текстов. Почти все фразы в письмах содержательны и насыщены эмоциями; вводятся и тут же оставляются различные темы; пишущий ссылается на какие-то обстоятельства, известные лишь адресату. Тайный смысл некоторых слов, эмфаза, ирония, риторические вопросы, скрытые угрозы, незаконченные предложения при одновременном разнообразии синтаксических средств делают язык писем столь выразительным, что он выходит за пределы знаний филолога, привыкшего к малосодержательной фразеологии обычных литературных текстов.
То, что говорилось выше, относится ко всем видам клинописных документов, кроме одной довольно большой группы - исторических текстов. Этим термином обычно обозначают царские надписи, на которых основывается почти все, что мы знаем об истории Месопотамии. Данные надписи действительно важный и ценный источник - возражать против этого не приходится. Однако если исследователь хочет знать не только имена царей и названия территорий, стремится получить более полное представление об истории страны, чем-то, которое содержится в многократно повторяющихся сообщениях о победах и в помпезных описаниях триумфов царя, то эти надписи, несомненно, его разочаруют. Причина кроется в двух важных стилистических особенностях текстов, на которые обычно не обращают внимания.
Во-первых, лишь небольшая часть документов предназначалась для передачи определенной информации; напротив, надписи замуровывались в фундаментах храмов и дворцов или высекались на скалах в недоступных местах. Во-вторых, обычно они составлялись в виде отчета царя покровительствующим ему богам и рассказывали о военных походах и строительной деятельности царственной особы. Такая форма характерна, прежде всего, для поздних вавилонских и ассирийских царских надписей, представлявших собой искусное подражание древнему прототипу, который был, по существу, вотивной надписью. В этом качестве исторические тексты чрезвычайно интересны, но информация, в них содержащаяся, весьма небогата. В сочетании с царскими списками и договорами надписи позволяют в общих чертах представить ход исторических событий, но возможности приблизиться к пониманию истории Месопотамии они все же не дают. Что было социальным, экономическим или каким-либо иным источником агрессивного пыла Ассирии или, скажем, на чем основывалась непреходящая мощь Вавилонии? Что постоянно стимулировало стремление обеих цивилизаций обеспечить себе приемлемую форму существования, при которой они могли бы воплотить свои духовные и политические притязания и добиться стабильности - извечного, но недостижимого идеала?
Документальные свидетельства, о которых шла речь до сих пор, могут быть использованы двояко: их можно либо последовательно рассматривать на определенном, ограниченном уровне, выявляя те или иные данные и затем детально их анализируя и интерпретируя; либо идти путем более общего синтеза, добиваясь осмысления и переосмысления картины всей месопотамской цивилизации, исследуя ее идисинхронически, или диахронически. Последний способ должен указать направление и дать толчок для дальнейших исследований и, в конечном счете, способствовать созданию целостной картины деятельности ассириологов, где были бы четко очерчены ее границы и ясен объем работы уже проделанной, ведущейся сейчас и той, которая еще предстоит. В этом нуждаются как ассириологи, так и другие ученые, интересующиеся ассириологией.
И на том, и на другом пути мы пока приложили мало усилий и достигли немногого. Что касается первого способа, то нельзя забывать, что в распоряжении ассириолога не так уж много материала. Любые новые раскопки или какая-нибудь неожиданная находка могут поставить под сомнение, а то и опровергнуть результаты, которых ему удалось достигнуть. Это обстоятельство сдерживает творческую активность и научный пыл исследователей, которые мучительно переживают крушение выводов, добытых с таким трудом. Конечно, ученый, занимающийся классическими эпохами Греции и Рима, тоже может столкнуться с новыми и неожиданными фактами, но лишь в редчайших случаях эти данные по объему и значению можно сравнить с теми, которых по праву может ожидать ассириолог. Другая опасность, о которой мы говорили выше, связана с трудностями обобщения фактов, восходящих к чуждой цивилизации - цивилизации, отразившейся лишь в тусклом и кривом зеркале документов, написанных на уже мертвом языке. Исследователю необходимо, хотя это и трудно, освободиться от собственных привычных взглядов, чтобы иметь возможность привести в систему данные, относящиеся к чуждой цивилизации. Каким еще образом сможет западный ученый оценить сущность, дух и искренность политеистической религии или представить тонкости в деятельности чуждых институтов, которые лишь по чистой случайности могут пролить свет на многочисленные вопросы, встающие перед ним? А если сами вопросы формулируются неправильно, то и ответы будут неверны или, по меньшей мере, ненадежны.
