них, по имени Грилл, изображал патриарха, причем с аккомпанементом цитры он пел непристойные песни. Поступок почти невероятный в столице православия, хотя о нем свидетельствуют некоторые византийские историки. Дядя императора по имени Варда, старавшийся поддерживать порочные наклонности племянника с целью проложить себе путь к престолу, особенно возненавидел патриарха за его смелые обличения. Он убедил наконец императора свергнуть Игнатия и поставить другого патриарха. Выбор Варды пал на одного светского сановника, дальнего родственника царствующей фамилии, человека знаменитого громадною ученостью и литературными трудами, но не отличавшегося высокими нравственными доблестями. Это был Фотий. В несколько дней он прошел духовные степени и был посвящен в патриархи. Но так как Игнатий ни за что не соглашался отречься от своего сана и за него стояла значительная часть духовенства, то Фотий обратился в Рим к папе Николаю с просьбою объявить низложение Игнатия и подтвердить избрание его, Фотия. Это обращение, сделанное в личных видах, оказалось великою политическою ошибкою со стороны Константинополя. Папа воспользовался случаем принять решающий тон в делах всей христианской церкви. Он не признал избрания Фотия и потребовал восстановления Игнатия. Отсюда возникла великая распря, сопровождаемая взаимными отлучениями; началось явное разделение церкви на Восточную и Западную.
Между тем при византийском дворе вокруг беспечного и погруженного в свои развлечения Михаила III кипела неусыпная крамола; злые ковы и заговоры скрещивались и перепутывались между собою. Варда, носивший титул цезаря, приготовлялся занять место своего племянника; но против него уже действовала рука более искусная и ум более изворотливый. То был новый любимец Михаила, Василий Македонянин, знаменитый основатель Македонской династии. Впоследствии, по воцарении этой династии, не замедлили сложиться легенды, которые украсили историю ее основателя. Род его начали производить с отцовской стороны от армянских Арзакидов, а с материнской — от Константина Великого. Уже детство его будто бы сопровождалось чудными знамениями и предсказаниями великой будущности. Он был сын бедных родителей и молодым человеком пришел пешком из родной Македонии в столицу искать счастья в службе какого-нибудь вельможи. Наступила уже ночь, когда Василий подошел к Золотым воротам. Усталый от долгого пути, не имея где приклонить голову, он прилег на ступенях у входа в монастырь Святого Диомеда. Здесь нашел его монастырский вратарь, сжалился над ним и дал ему приют. Молодой человек был умен, статен и обладал замечательною физическою силою; он умел нравиться и приобретать покровителей. Благодаря пособию монастырского начальства, он действительно вступил в службу одного вельможи, двоюродного императорского брата Феофила, и скоро своею ловкостью и усердием сделался его любимцем. Однажды был пир у сына помянутого Варды. В числе приглашенных находились и болгарские послы; они хвастались силою одного из своих слуг, которого дотоле никто еще не мог одолеть в единоборстве. Феофил велел позвать Василия; последний схватился с болгарином и, с помощью своей ловкости, тотчас бросил его на землю. Этот подвиг заставил много говорить о нем в столице, сделал его известным самому императору. Потом Василию удалось однажды во время охоты укротить царского коня, с которым не могли справиться царские конюхи. Тогда Михаил взял его в свою службу, и Василий быстро начал возвышаться. Он достиг важной должности паракимомена (начальник внутренних покоев) вместе со званием патриция и, чтоб еще более угодить Михаилу, женился на бывшей его любимице, отослав от себя свою первую супругу.
К этой-то эпохе относится первое, известное в истории, появление наших предков под стенами Константинополя. Михаил III, пожелавший вдруг отличиться военными подвигами, в сопровождении своих любимцев и приближенных отправился в Малую Азию, в поход против сарацин, куда увел с собою византийские легионы; а начальство в столице поручил патрицию Никите, прозванием Орифа. Последний носил еще звание друнгария флота, и хотя до того времени не отличился какими-либо особыми заслугами на военном или гражданском поприще, но, по-видимому, был человек не без достоинств.
Последующее событие происходило приблизительно в мае 860 года.
День склонялся к вечеру, когда в Царьград явились беглецы из селений, расположенных по берегам Фракийского Боспора, и принесли страшную весть: многочисленные корабли варварского народа рось вошли в Боспор и плывут прямо к столице. Эта неожиданная весть поразила жителей цареградских, которые дотоле беспечно предавались своим занятиям и своим удовольствиям. Вмиг брошены все мелкие заботы и попечения, все забавы и суетные помышления; повсюду распространились ужас и смятение.
Варвары, очевидно, имели верные сведения об отсутствии императора с легионами и почти беззащитном положении столицы. Дело в том, что за несколько времени греческое правительство нарушило свои торговые договоры с русским народом и допустило избить многих русских торговцев, проживавших в Византии; ссора с ними возникла из-за какого-то незначительного долга. Тщетно Русь требовала удовлетворения за обиду. Византийцы не обращали внимания на эти требования, и вот теперь, когда они ничего не ожидали, варвары воспользовались удобным временем и внезапно нагрянули на Византию, прежде нежели корсунские или синопские греки могли известить столицу об их походе. Они, конечно, надеялись не только отомстить за смерть товарищей, но и обогатиться несметною добычею, которую сулило взятие такого богатого и великого города, каков был Константинополь.
Впечатлительные византийцы легко переходили из одной крайности в другую; их высокомерие и презрение к варварам тотчас сменились робостью и страхом близкой смерти или жестокого плена. Между тем Орифа и его помощники, по всем признакам, приняли зависящие от них меры: они заперли городские ворота, расставили по башням находившуюся в их распоряжении стражу и поспешили отправить гонцов к императору.
Наступившая ночь, мрачная и бурная, еще усиливала тревогу и смятение в городе. Наиболее робким умам ежеминутно представлялось, что враги уже перелезли стены, завладели городом, — и настал всему конец. Но вот мрак рассеялся, ветер утих, морские волны улеглись, и тогда жители Византии увидали вереницу судов, которые обступали Константинополь со стороны Боспора и Пропонтиды. Варвары, держа в руках обнаженные мечи свои, грозили ими городу и испускали дикие крики. Это были большею частию статные люди со светло-русыми волосами и серыми, острыми глазами. Наиболее знатные между ними отличались бритыми подбородками и длинными усами; остроконечные шлемы покрывали их чубатые подстриженные кругом головы; сверх кольчуги на них наброшены были плащи, углы которых застегивались пряжкою на правом плече. Вооружение этого народа составляли стрелы, копья, секиры и мечи с широким, обоюдоострым лезвием; а щиты, суживающиеся книзу, были так длинны, что закрывали почти все тело.
Окружив город со стороны моря, русы высадились на берег и, по обычаю своему, начали насыпать вал вдоль стен, защищавших город с суши, чтобы тем легче завладеть ими. В то же время часть их рассеялась по
