Впереди отдельных частей в надежных руках знаменоносцев развевается красное знамя Свободы. <…> Толпа все растет. Солдаты некоторых продефилировавших частей присоединяются к толпе. Останавливаются трамваи. Скоро и трамваи как внутри, так и на крышах переполняются народом…
– восторженно сообщал газетный корреспондент. С балкона думы собравшихся приветствовали представители Исполнительного комитета. Солдаты и народ восторгались их словам. Когда же на балкон вышел член комитета барон Штейнгель, в толпе воцарилась тишина…
«[Штейнгель] заявляет: “Сейчас сделано постановление об аресте генерала Мёдера”… Клики “ура” и шумные аплодисменты покрывают это известие. “Браво”, да здравствует исполнительный комитет, – раздается с различных углов собравшихся». Тут же Штейнгель объявил и об аресте Афнера, старшего адъютанта Мёдера, что вновь вызвало восторженную реакцию {57}.
Петр Мёдер, комендант киевской крепости
Предыстория этого эпизода такова.
1 (14) марта, когда в Киеве уже была получена телеграмма Бубликова, будущий комиссар военного округа полковник Оберучев был арестован и посажен на гауптвахту. Через два дня, когда стали известны подробности ликвидации старой власти, генерал-лейтенант Пётр Мёдер, комендант киевской крепости, посетил полковника в камере. На вопрос Оберучева о причине ареста Мёдер смущенно ответил: «Не знаю, это по распоряжению из Петрограда»… после чего связался с генералом Ходоровичем, который приказал доставить Оберучева к нему. Адъютант Мёдера препроводил полковника в дом на Александровской, 3 (ныне Грушевского, 32 – особняк, в котором расположено посольство Китая {58}). В просторном, роскошном кабинете посетителя встретил сам Ходорович. Здесь же, в кабинете, у телефона сидел генерал-майор Бредов.
Оберучев описал состоявшийся диалог:
Поговорив немного на тему дня и обменявшись с генералом Ходоровичем несколькими фразами, я задал ему вопрос.
– Скажите, Ваше Превосходительство, за что я посажен и почему я сижу под арестом?
– Видите ли, полковник, я получил о вас очень нелестную аттестацию от департамента полиции с предложением вас немедленно арестовать и выслать в Иркутскую губернию. И вот, во исполнение этого распоряжения мною уже подписан приказ о вашей высылке, и для выполнения этого вы и арестованы, – ответил он мне прямо.
– Но, ведь, теперь, пожалуй, не существует уже и самого департамента полиции, и, думаю, его распоряжения для вас необязательны.
Генерал подумал с минуту, и обращаясь ко мне, сказал:
– Хотя я не имею права вас освободить, но я беру на себя и освобожу вас. Идите на гауптвахту, а я прикажу написать распоряжение об освобождении и сегодня, или, быть может, завтра, вы будете свободны.
Как полагал Михаил Грушевский, непосредственной причиной ареста Оберучева было то, что он опубликовал в «Киевской мысли» сведения о революции, «котрих місцева адміністрація не пускала, думаючи, що все се, можливо, тільки проминаючий епізод, і стара власть [щ]е поверне собі свої позиції» {59}. Однако документы свидетельствуют об ином. Через два с лишним месяца было опубликовано рассекреченное «Дело об отставном полковнике Оберучеве», из которого явствовало, что полковник попал «под колпак» имперских властей во второй половине 1880‑х годов (!). Его обвиняли в принадлежности к революционному кружку, арестовывали, заменяли ссылку разрешением на выезд за границу (с тем, чтобы он не мог продолжать подрывную деятельность в империи)… Наконец, 6 (19) февраля 1917 года штаб Киевского военного округа уведомил охранное отделение, что «дальнейшее пребывание [Оберучева] в Киеве является крайне опасным в политическом отношении <…> Главный начальник округа по представлению начальника киевского губернского жандармского управления приказал выслать в спешном порядке названного Оберучева» {60}. Следовательно, Ходорович не лукавил.
По возвращении на гауптвахту, через четверть часа, полковник был немедленно освобожден. Тогда же он узнал о предстоявшей смертной казни двух человек и передал генералу Ходоровичу просьбу отменить казнь, на что тот без колебаний согласился. Именно об этом случае Оберучев впоследствии рассказал на заседании Исполнительного комитета.
Прошло еще два дня. Вечером 5 (18) марта в квартире Оберучева раздался телефонный звонок…
– Алло. Кто у телефона?
– Генерал Ходорович! Здравствуйте!
– Здравствуйте, Ваше Превосходительство, что прикажете?
– Я слышал, – говорит генерал, и в голосе его слышна тревога, – что Вы собираетесь арестовать меня и генерала Медера (Комендант).
– Нет, Ваше Превосходительство. И не думаю, – ответил я, смеясь.
И я поехал немедленно к нему, чтобы успокоить его и снять всякую тень подозрений и сомнений в этом отношении. Мы просидели с ним часть вечера, и я успокоил его. Во время моего визита к нему позвонил генерал Медер с таким же запросом, и он успокоил его заявлением:
– У меня сидит полковник Оберучев, и он утверждает, что ничего подобного не предполагается. Собирайтесь и уезжайте завтра на фронт.
Действительно, в свежеобразованном Исполнительном комитете возникло предложение арестовать и Ходоровича, и Мёдера. Против последнего были выдвинуты обвинения со стороны офицеров и солдат – по словам Оберучева, «недовольных, главным образом, потому, что он был педант, и не один воинский чин претерпел от его педантизма и стремления к внешнему порядку». (Не в немецкой ли фамилии генерала дело?..) Однако Комитет решил было не арестовывать Мёдера, а попросить Ходоровича немедленно заменить его другим лицом, что тот сразу же и сделал. Мёдер был снят с должности коменданта 5 (18) марта и заменен генералом Мурзичем {61}. Дебатировался и вопрос об аресте самого Ходоровича, но за него решительно вступился Оберучев, категорически заявив: если командующий округом будет арестован, то он, Оберучев, немедленно уйдет с должности комиссара. На этом вопрос об арестах был закрыт… ровно на один день, до уже упомянутого митинга перед зданием думы.
Но уже на следующий день перед думой собралась толпа солдат, а впереди нее два человека, – один в форме военного врача, другой в казачьей, забайкальского казачьего войска; и оба по очереди произносили речи о необходимости немедленного ареста генерала Медера, так как он «кровопийца» и «мучитель» солдат.
Этих речей, повторявшихся несколько раз в самой истерической форме, было достаточно, чтобы до такой степени наэлектризовать толпу, что требования «арестовать Медера» раздавались всё настойчивее и настойчивее.
Исполнительному Комитету пришлось внять требованиям толпы и, во избежание возможного самосуда над Мёдером, вернуться к вопросу об его аресте {62}. Вопрос был тут же решен, а решение – приведено в исполнение. В два часа дня того же 6 (19) марта уполномоченные комитета С. П. Шликевич и К. С. Паламарчук явились к Ходоровичу и сообщили ему о постановлении комитета об аресте Мёдера. Поехали на квартиру к бывшему коменданту, но там его не нашли. Решили уже уходить, но
