Ознакомительная версия.
Большая часть того, что было известно о заговоре, основывалась на напечатанном вскоре после его раскрытия официальном правительственном отчете. То, что он лжет во многих существенных вопросах, не вызывает сомнения. Спорить можно лишь о том, в каких вопросах и в какой степени отчет искажает истину.
Да и на чем основывается сам отчет? Прежде всего на показаниях арестованных, в большинстве случаев данных под пыткой или под угрозой пытки (официально пытке был подвергнут только Гай Фокс, но в переписке Сесила обнаружены доказательства, что пытали и других обвиняемых). Ученые внимательно исследовали протоколы допросов и убедились, что верховный судья Кок нередко сам, своей рукой «исправлял» показания, вычеркивая казавшиеся почему-либо «неудобными» места и вставляя нужные ему фразы. Эти факты приводят многие исследователи: Е. Черняк, С. Цветков, Джейн Фильямс, Мартин Пью и другие. В большинстве случаев причины этих подчисток и вставок довольно прозрачны, но в ряде мест мотивы Кока невозможно понять, и это окутывает туманом неясности, уверток и лжи сохранившиеся протоколы допросов.
Но протоколы допросов – это не все первоисточники наших сведений о заговоре. Самый важный и полный документ – исповедь, написанная в тюрьме Томасом Винтером, единственным еще остававшимся в живых руководителем Порохового заговора. Из нее-то и стало известно все самое существенное об истории Порохового заговора и о планах заговорщиков.
Но была ли эта исповедь подлинной? Е. Черняк пишет об этом следующее: «8 ноября Винтер был захвачен в Холбич-хаузе. Он был ранен стрелой в правую руку и поэтому не мог защищаться (если верить его «Исповеди», он получил также другое ранение во время сражения, а позднее ему были нанесены дополнительно еще несколько ран). В результате Винтер перестал владеть правой рукой и во время первого допроса шерифом Вустершира не мог подписать свои показания. Однако через неделю, 21 ноября, Уэйд сообщил Сесилу, что у находившегося в Тауэре Винтера рана на руке настолько зажила, что он собирается записать все сообщенное министру в ходе состоявшегося незадолго до этого их разговора, а также все, что он, Винтер, сумеет дополнительно припомнить.
Оригинал «Исповеди» куда-то исчез, и все попытки его разыскать в архивах пока остаются безуспешными. Этот подлинник должен был служить основанием написанного на десяти страницах текста «Исповеди», датированного 23 ноября 1605 года. Почерк этого документа напоминает почерк Винтера, каким он был до ранения. Однако в нем имеется одна настораживающая деталь. Известно, что правописание фамилий тогда было еще очень нечетким (вспомним, что сохранилось много написаний фамилии жившего в эту же эпоху Уильяма Шекспира, подававших не раз повод к самым различным, нередко фантастическим предположениям и теориям). Но, вообще говоря, разное написание одной и той же фамилии было в начале XVII века скорее исключением, чем правилом. Винтер во всех его сохранившихся и не вызывающих сомнения в подлинности подписях неизменно и очень четко писал «Wintour». В тексте же «Исповеди» стоит подпись «Winter», так, как обычно писали фамилию Винтера другие, но не он сам. Сравнение подписи в «Исповеди» с другими сохранившимися автографами Винтера почти исключает предположение, что она получилась такой вследствие того, что перо случайно скользнуло по бумаге и две буквы «ои» превратились в «е». Конечно, подделыватель тоже должен был стараться точно воспроизвести подпись Винтера. Но ошибка со стороны подделывателя все же более вероятна, чем ошибка самого Винтера».
Многие исследователи, занимавшиеся анализом так называемой «Исповеди» Винтера, указывают на множество несоответствий, выявленных в оригинале (мы на них не будем останавливаться), и на этом основании делают вывод, что этот документ – фальшивка или, в лучшем случае, подвергался значительной редакции со стороны государственного секретаря Сесила.
Следует лишь оговориться – даже выявленные методы работы фальсификатора или фальсификаторов говорят, что эти «редакторы» не «изобретали» показания, а переделывали подлинные слова арестованного Винтера (в соответствии с намерениями Сесила, разумеется). В противном случае подделка была бы слишком грубой, она вряд ли могла бы ввести в заблуждение современников, которые все-таки были больше знакомы с деталями этого шумного события, чем мы. Да и не было нужды в полной подмене сведений, надо было лишь опустить факты, которые в интересах Сесила следовало скрыть, и вставить сообщения, которые Сесил имел намерение приписать заговорщикам.
Итак, относиться к «Исповеди» надо с осторожностью, «особенно к тем ее местам, которые Сесилу было явно выгодно ввести в текст, – пишет Е. Черняк. – Но вообще обойтись без нее нельзя, только с ее помощью возможно изложить сколько-нибудь связную историю Порохового заговора, а то, что этот заговор существовал, нет никаких оснований сомневаться».
Другой вопрос – какую роль сыграла в его организации правительственная провокация. Если считать, что подлинность «Исповеди» Томаса Винтера вызывает сомнение, то многие действия заговорщиков могут быть истолкованы совсем иначе и вполне безобидно.
Существует две основные группы гипотез относительно того, кто стоял у истоков Порохового заговора.
Первая называет Пороховой заговор «заговором патеров», настаивая на том, что он лишь эпизод в целой серии интриг, известных в истории под названием англо-испанского заговора. Целью этого великого заговора, как уже было сказано выше, было подчинение Англии испанской политике. Хотя король достаточно лояльно относился к католикам и не допускал реализации жестких английских законов против католиков (при дворе Якова I даже сформировалась прокатолическая партия во главе с Говардами), однако иезуиты и радикальные католики не были этим удовлетворены.
И вторая группа гипотез говорит о «черном пиаре Якова I», т. е. о правительственной провокации. Заговор был придуман в недрах королевской тайной канцелярии Робертом Сесилом и тайно одобрен королем. Это был железный аргумент в борьбе с католиками, в стране начались репрессии против них. Участники заговора были казнены. Причем сами заговорщики или ничего не знали о тайных пружинах переворота, или, наоборот, были слишком хорошо осведомлены о них, и от них избавились как от лишних свидетелей.
Исторические последствия порохового заговора
Вскоре после раскрытия Порохового заговора парламент принял специальный закон, предписывающий отмечать 5 ноября как «радостный день благодарения за спасение». Закон действовал до 1859 года. Однако и после этого традиция празднования 5 ноября сохранилась. Теперь этот праздник известен как «Ночь Гая Фокса», или «Ночь фейерверков». Во всех городах страны вечером 5 ноября слышен непрерывный грохот от фейерверков, а воздух наполнен пороховым дымом.
Со временем эта традиция усложнилась: появилось чучело Фокса – соломенное чучело в старых одеждах, которое стали сжигать на костре. Так, Чарльз Диккенс неоднократно упоминает этот обычай, например, в 39-й и 42 главе «Посмертных записок Пиквикского клуба». Иногда аналогичным образом сжигают чучело Папы или даже современных политиков. В этот день также принято устраивать фейерверки и запускать петарды, для покупки которых дети выпрашивают у взрослых монетку «для хорошего парня Гая Фокса». Во время Второй мировой войны, вероятно из-за режима затемнения, праздник был отменен, однако потом возобновлен, но за это время подросли дети, не знавшие, что это такое. И именно поэтому в полном издании «Мэри Поппинс» Памела Трэверс объясняет читателям суть праздника.
Некоторые считают Гая Фокса первым идейным террористом на земле Туманного Альбиона. Сюжет 400-летней давности актуален и по сей день, особенно в свете возрастания террористической угрозы. Вот уже более 400 лет подряд здание парламента ежегодно перед каждой церемонией торжественного открытия с тронной речью монарха обыскивают йомены (стражники), чтобы убедиться, что никакие современные Фоксы не спрятались в подвалах, хотя в данном случае это скорее костюмированный обычай, а не серьезная антитеррористическая мера. Церемония осуществляется либо вечером накануне, либо непосредственно утром в назначенный день – 5 ноября. Для ее проведения в Вестминстерский дворец из Тауэра прибывает отряд лейб-гвардейцев, облаченных в парадную форму. Им вручают пылающие факелы и приказывают провести обыск всех подвалов под зданием парламента. И хотя помещения давным-давно электрифицированы, никому в голову не приходит изменить букве обычая, соблюдаемого уже четыре века.
А вечером по всей стране устраивается Ночь костров с фейерверками и сожжением чучела Гая Фокса. Празднования «Ночи Гая Фокса», хотя и в меньших масштабах, проходят и в других англоязычных странах.
«Буддийский переворот» заговор монаха Докё
Ознакомительная версия.
