Взрывы домов — не первые и не последние теракты чеченских боевиков. Может, и в Буденновске были комитетчики? Салман Радуев — переодетый полковник с афганским опытом? И «Норд-Ост» — ФСБ? И 11 сентября… Ах нет, 11 сентября — это уже ЦРУ…
Кстати, идти на такое для спецслужб — колоссальный риск. Случись малейшая утечка информации — грохнет так, что от ФСБ лишь ошметки полетят…
А главное — зачем? Зачем организовывать теракты, когда при любом осложнении чеченцы их сами превосходнейшим образом организуют?
Впрочем, не то что доказательств, но даже сплетен, даже видеопленок, где замаскированный «сотрудник ФСБ» рассказывает о страшных диверсиях, и тех нет. Так, одни предположения телеканала господина Гусинского…
24 сентября в Казахстане новый премьер произнес ту фразу, которая вошла в сборники афоризмов. Тогда, отвечая на вопрос по поводу чеченской войны, он не то сорвался, не то просто не посчитался с положением, которое обязывает, и сказал: «Авиаудары в Чечне наносятся исключительно по базам боевиков и это будет продолжаться, где бы террористы ни находились. Если найдем их в туалете, замочим и в сортире». Менее умная часть окружения премьера схватилась за голову и за сердце. Однако народу, которому наплевать на протокол, зато не наплевать, упадут ли на голову стены собственного дома, высказывание понравилось настолько, что в одночасье стало крылатой фразой и, пожалуй, положило начало стремительному взлету путинского авторитета.
Его рейтинг взлетел, как на пружине. Оказывается, русский народ, несмотря на десятилетнее «промывание мозгов» в духе того, что мы перед всеми виноваты и должны смиренно просить прощения у оккупированных народов, все-таки, имеет по этому поводу свое мнение и еще способен чувствовать национальное унижение. Поэтому главному герою второй чеченской войны за одно «мочить бандитов в сортире» избиратель многое простил. Да и прощать-то было особенно нечего…
А самое главное — чеченская кампания была воспринята как долгожданное начало возврата к великодержавной политике.
В этой стремительности взлета популярности есть и еще один хитрый финт. Народ давал кредит доверия не только Путину, но я той структуре, которую он, несмотря ни на что, все равно пред— ставлял. Если бы «господа демократы» на заре «перестройки» могли такое предвидеть, они перемерли бы от инфарктов сразу, поскольку КГБ ненавидели всеми фибрами своих диссидентских душ.
Однако время шло, и десять лет спустя народ — мы с вами, они, и вон те мужики, что на другом конце страны — уже так люто ненавидел «демократов» вместе с их демократией и экономической реформой, что эта ненависть естественным образом вознесла на пьедестал тех, кого они ненавидели. Как гласит арабская пословица: «Враг моего врага — мой друг».
Они представляли КГБ страшной силой, «тайной пружиной государства», и этого было достаточно — та страшная сила, которая враждует с «демократами», может быть, спасет страну от их реформ.
…На фоне Чечни другие намерения нового премьера были менее заметны. Но на самом-то деле она была далеко не главной трудностью на пути российского правительства. Главная — дела наши скорбные, горестная наша экономика. Несмотря на десять лет разграбления, в стране было еще достаточно того, что можно украсть, продать, перевести деньги за границу. А потом бросить уже окончательно разворованную страну на произвол судьбы…
Кто может сказать, где бы мы сейчас были, если бы во главе государства оказалась марионетка олигархов?
…Уже осенью 1999 года Путин наметил те пути, по которым впоследствии пошел. Все, в общем-то, просто. Так, новая политика правительства по отношению к внешним долгам пришлась по душе избирателям, хотя не сулила им на ближайшие годы сытой жизни — больше долгов не брать, а то, что должны, — платить. Уже в 1999 году Россия, несмотря на отсутствие международных кредитов, выполнила все финансовые обязательства этого года. Без новых кредитов как-то обошлись, и ничего — экономика не рухнула. Может быть, «надежда и опора» реформы, наши магнаты промышленности с перепугу меньше налогов воровать стали?
А ведь надо еще смотреть, на каких условиях давались эти пресловутые кредиты. Проценты-то по ним шли не только денежные. Так, по поводу одного из траншей МВФ немецкая газета «Вельт» писала: «Этот широкий жест имел под собой чисто политические причины и явился своеобразной премией России за сдержанность в косовском конфликте». (Это когда мы братьев-югославов продали). Как может быть непопулярной у народа политика, при которой никто больше не осмелится обратиться к России с предложениями покупки политических решений?
Новая нотка прозвучала и в том, что касалось налоговой политики. Власть дала понять предпринимателям, что будет неукоснительно собирать налоги. Был отменен целый ряд налоговых льгот, предприняты некоторые экономические методы против утечки капиталов.
А теперь о самом больном вопросе — о приватизации и национализации. Всевозможные олигархи, говоря о смене кремлевских хозяев, в один голос говорили о «преемственности власти». Что это такое, по их пониманию? А это очень простая вещь. Программа-максимум — чтобы при новой власти было бы так же вольготно воровать, как и при старой. Программа-минимум: чтобы новая власть хотя бы не трогала того, что они успели нахапать.
Путин с самого начала успокоил трепещущих «приватизаторов»: воровать так, как раньше, больше не получится, но «речи о деприватизации и переделе собственности сегодня идти не может». Съезд промышленников и предпринимателей откликнулся на это такими аплодисментами, какие в советской истории только Сталину доставались. Чуяла кошка, чье мясо съела…
Коммунисты по-прежнему повторяли заклинания о тотальной национализации. Путин обозвал это требование «идеологическим тараканом» партии и заявил: «Вот этого точно не будет. Не будет очередной крупномасштабной трагедии. Если были произведены в предыдущие годы какие-то неправомерные действия, и это установлено и доказано судом, то другое дело. Ну, а сама по себе национализация и конфискация вне судебной процедуры — это катастрофа».
Любой мало-мальски понимающий в экономике, да и просто наделенный здравым смыслом человек с этим согласится. Еще одного перехода из рук в руки наша многострадальная промышленность попросту не выдержит, тем более, что управляющие промышленностью советские структуры за десять лет были практически разрушены. Есть, конечно, такие ревнители справедливости, которым хоть весь мир рухни, лишь бы все было «по правде». Но в таком случае куда проще, чем гробить промышленность, попросту вызвать санитаров.
Впрочем, как я уже говорил, даже на основе судебных решений деприватизировать можно все, что угодно… Хорошая дубинка для непослушных богачей, вы не находите?
Что касается общего развития промышленности, здесь общее направление было следующим: в сфере экономики следует создать единый народнохозяйственный комплекс, в основу которого положить высокие технологии военно-промышленного комплекса. Допустить прямые иностранные инвестиции в российскую промышленность, зато закрыть внутренний рынок для зарубежных конкурентов отечественных производителей. То есть, политика, прямо противоположная практике экономической реформы, нацеленной на атомизацию промышленности, разрыв существующих связей, уничтожение военной промышленности, а также создавшую благоприятнейшие условия для скупки иностранцами российских предприятий (вместо инвестиций) и открывшую рынок для иностранных товаров.
…Интересно, присутствовал ли Ходорковский на том совещании в Белом Доме, где говорилось об управлении государственным имуществом в Российской Федерации? Путин заявил собравшимся, что отныне ничего от государства нельзя будет получить задаром. «А жаждущим ответим: Бог подаст!» Собственность должна приносить доход.
«В речи премьера было два ключевых момента — писал „Коммерсантъ“ — жесткое противодействие попыткам пересмотреть итоги приватизации и господдержка эффективного собственника, как частного, так и государства».
—По намеченному тогда пути он и пошел впоследствии, избавившись от приставки и. о. так легко и безболезненно, словно бы никакой избирательной кампании и не было вовсе. К полному обалдению политологов, так и не понявших: а что, собственно, произошло?
Не понявших до такой степени, что в совершеннейшей растерянности главный национал-патриотический теоретик страны — Проханов печатно взмяукнул ни много, ни мало — о происках самого Сатаны, который-де и «превратил чиновника провинциального масштаба в диктатора».
Поневоле вспоминается герой «Угрюм-реки», в схожей ситуации восклицавший: «Мистик мохнорылый, тварь!»
Ну, у Проханова все это было от бессильной обиды перед лицом напрочь поменявшейся жизненной ситуации, когда, хоть тресни, страна никак не желала приглашать А. П. в пророки и вожди, как ни старался. А самое, по-моему, для него обидное — это то, что «диктатор» наотрез отказывался собственными руками создавать «страдальцев». Проханов орал о происках Сатаны — а «оргвыводов» не последовало. Накропал истерически взвинченный антипутинский романчик «Господин Гексоген» — а его не то что не посадили, но и на червонец не оштрафовали. Лобызался с Березовским и, воодушевленный скорым приходом лондонских денежек, обещал всех раскатать — «диктаторский режим» опять-таки сохранял олимпийское спокойствие.
