Николай уже увидел контуры антироссийского выступления всей Европы, которую Россия могла бы победить только быстротой и решительностью, но генералы все еще мыслили категориями большого европейского мира. Парализован даже Паскевич, который когда-то решительным броском занял столицу азиатской Турции Арзрум и взял Варшаву лихим переходом по правому берегу Вислы, лишив западные державы какой-либо зацепки для вмешательства. Не только груз лет, но груз нового и непонятного давит на наших генералов.
Лишь после месячного промедления 4 (16) мая русские войска подошли к Силистрии. (Этот город был тем самым Доростолом, в котором хотел обосноваться князь Святослав.) После русско-турецкой войны 1828–1829, когда Силистрия была взята Дибичем, в ней еще несколько лет находился русский гарнизон, но затем ее укрепляли для турок прусские инженеры. Раз за разом русским войскам в Крымскую войну приходится осаждать крепости, которые они уже брали за четверть века до того — и это ясно указывало на пагубность великодушия в межгосударственных отношениях.
Паскевич, принимаясь за осаду Силистрии, так опасался появления австрийцев, что, вместо ведения осады, убивал время на укрепление русского лагеря, в который перебросил и значительную часть артиллерии.
Осадные работы, хоть и пошли с опозданием, находились в ведении двух сильных инженеров, генерал-адъютанта К. Шильдера (он погибнет у стен крепости) и Э.Тотлебена. Болгары оказывали деятельную помощь нашим войскам и, при помощи греческих и сербских добровольцев, отбивали наскоки турецкой иррегулярной конницы на наши коммуникации.
16 мая, ночью, отразив вылазку турок из крепости, русский батальон спонтанно бросился на Арабский форт (Араб-Табиа) и почти захватил его. Но тут раздался «отбой» — кто дал сигнал так и не было выяснено, однако при отступлении русские понесли большие потери. «Душевно скорблю о напрасной трате драгоценного войска и потере стольких храбрых, во главе которых ставлю почтенного Сельвана, дорого заплатившего за свою излишнюю отвагу, но мир праху его: он умер геройскою смертью! Тем более жалеть должно столь тщетной траты людей, что осада шла до того успешно и с неимоверно-малою потерею», — написал Николай Паскевичу.
Получив под стенами Силистрии контузию, Паскевич уехал на лечение и осаду крепости возглавил генерал М. Горчаков. Имея рану не физическую, а духовную, он с невротической чуткостью ждал движения англо-французов от Варны и австрийцев с запада, поэтому только искал повод отступить от крепости.
7 (19) июня саперами Тотлебена была взорвана большая часть укреплений Арабского форта. Все было готово к решительному штурму, войска уже двинулись на приступ, но тут прибыл адъютант Паскевича с указанием снять осаду и перейти на левый берег Дуная. По показаниям последних турецких пленных Силистрия была уже готова сдаться из-за болезней и нехватки провианта. У крепости русские войска бесцельно потеряли 536 человек убитыми и почти 2 тыс. ранеными.
Паскевич в послании Горчакову ссылался на то, что император в письме от 1 июня разрешил ему снять осаду. Однако это была полуправда. Николай I отказывался от осады лишь в том случае, если существовала опасность нападения превосходящих сил противника.
По поводу снятия осады, император написал Горчакову: «Сколько Мне грустно и больно, любезный Горчаков, что Мне надо было согласиться на настоятельные доводы К. И в. Федоровича (Паскевича), об опасности угрожающей армии от вероломства спасенной нами Австрии, и, сняв осаду Силистрии, возвратиться за Дунай, истоща тщетно столько трудов и потеряв бесплодно столько храбрых».
Из этого письма видно, что Николай не навязывает свою волю военачальникам. Но при том создается впечатление, что командование русскими силами на Балканах фактически саботирует указания императора по решительному ведению военных действий. Вялость и неуверенность безраздельно владеют генералами. Время оказалось над ними невластно, они застыли в 1815, в эпохе союза великих европейских держав и нерушимой дружбы братских монархий: России, Австрии, Пруссии.
Решимость австрийцев немедленно начать боевые действия явно переоценивались нашими военачальниками на Дунае, стало у них навязчивой фобией. Действительно, в апреле 1854 австрийское правительство, заключив с Пруссией антироссийский трактат, потребовало, чтобы русские войска очистили Княжества. Но реальные действия австрийцев зависели от нашей пугливости податливости. После венгерской революции Австрия была все еще слаба как в финансовом отношении, так и в военном отношении. Взятие русской армией Силистрии, скорее всего, предотвратило бы вступление австрийцев в Дунайские княжества. Да и англо-французам предстояло, в этом случае, обратить свое внимание не на Крым, а на защиту турецкой Румелии. Военные действия развернулись бы на пространстве между Дунаем и балканскими горами, с дальнейшим распространением на юг, юго-запад и юго-восток. Каждый день прибывания русской армии на Балканах расширял бы масштабы участия болгар, сербов, греков в борьбе против турецких войск. Занятие Силистрии могло превратить войну правительств в восстание православных народов против османского ига. Западные лидеры десять раз бы подумали, прежде чем вмешиваться в военные действия на стороне Османской империи…
8 (20) октября 1853 г. западные правительства предписали коалиционному флоту войти в Босфор, что и произошло 27 октября (8 ноября). После того, как западный флот расположился у входа в Черное море, а турки захватили наш пост св. Николая (с вызывающе зверским умерщвлением всех его обитателей), турецкий флот ушел из Проливов и встал в синопской бухте, находящейся неподалеку от российских пределов. Здесь на турецкие корабли началась погрузка военных грузов для немирных черкесов и посадка войск, предназначенных для занятия Сухум-Кале на нашем побережье.
5 ноября состоялся первый в мировой истории бой между судами, оснащенными силовыми установками — пароходофрегат «Владимир» капитана Г. Бутакова заставил спустить флаг турецкий пароход «Перваз-Бахре».
18 (30) ноября русская эскадра под командованием адмирала Нахимова атаковала в Синопе вражеский флот, защищенный береговыми батареями и имевший в своем составе 12 фрегатов и 2 парохода.
В ходе этой битвы, детально описанной во многих книгах, турецкие военные корабли были уничтожены.
Западная пресса, само собой, промолчала про нападение турок на российские пределы, однако расценила удар по турецкому флоту, когда обе стороны уже провозгласили состояние войны, как вероломную агрессию против маленького беззащитного государства. В «свободной» прессе более «свободными» считаются те, которые ловчее соврут о русских — отличился британский журналист, в рассказе которого офицер Черноморского флота поднялся на готовый сдаться турецкий корабль, убил капитана, отрезал ему срамные части, да еще получил за это награду от Нахимова.
Синопский разгром послужил поводом для демарша английского посла в Петербурге Сеймура, 12 (24) декабря он объявил, что настоящее положение дел требует неотлагательного ввода английской эскадры в Черное море. Через десять дней коалиционный флот вошел в Черное море и соединился с оставшимися после Синопского разгрома турецкими кораблями.
Между русскими послами и западными правительствами произошел обмен нотами, из которого стало ясно, что англо-французский флот будет защищать турок от нападения с моря и обеспечивать их транспортные коммуникации, а это означает препятствование плаванию русских кораблей.
Случился также обмен письмами между российским и французским императорами. Николай I писал обидчивому французскому «другу» о том, что ввод русских войск в Дунайские княжества произошло для «утверждения прав и преимуществ (единоверцев в Турции), издавна приобретенных ценою русской крови», что он «не искал ничего такого, что не истекало бы из трактатов», а уничтожение турецких военных кораблей произошло ввиду исходящей от них угрозы для кавказских владений России. «С той поры, как позволили Туркам напасть на азиятские наши владения, овладеть одним из наших пограничных постов (даже до срока, назначенного для открытия военных действий), обложить Ахалцых и опустошить Армянскую область, с тех пор, как дали турецкому флоту свободу перевозить на наши берега войска, оружие и военные припасы, можно ли сообразно с здравым смыслом, надеяться, что мы потерпим такие покушения? Не следовало ли предполагать, что мы употребим все средства помешать тому? Таковы причины Синопского дела.»
Однако российские объяснения не были приняты ни Наполеоном III, ни остальным Западом в какое-либо внимание.
Дипломатические отношения между Россией и западными державами были прерваны.
