горячей воды мсье Жоржу недолго пришлось читать в одиночестве газету, вскоре мама Донзер подсела к нему и вытащила свое вязанье из рабочего ящика; Мартина делала маникюр Сесили, а радио тихонько напевало. И пусть себе на улице сколько угодно идет дождь.
– Красота, красота… – снова начал мсье Жорж, вытягивая ноги и откладывая вечернюю газету на низенький столик.
Последний предмет явно свидетельство газетно-журнальной революции, проходившей в мире именно в 1950–1960-х годах. Триоле в подробностях описывает обстановку гостиной, где в наилучшей форме осуществлялся процесс рекреации. Обязательными элементами «территории домашнего отдыха» считались «маленький диван», который «заменит… несколько стульев, в случае необходимости на нем можно и спать… над ним еще и полка для книг…». Находилось место для радиоприемника, проигрывателя и, конечно, для телевизора. Все это великолепие обеспечивало идиллию полуинтеллектуального расслабления.
В гостиной обычно присутствовал «складной стол» и «сервант для посуды, в нем можно держать и столовый сервиз, и хрусталь…» – предметы необходимые для ритуалов гостевого общения. Действительно, герои «Роз в кредит» праздновали «в новой гостиной-столовой… и новоселье, и получение диплома». Еда должна была всегда выглядеть как церемониал, в котором даже при ужине на две персоны используются «подставки для блюд, бокалы трех видов, подставки для вилок и ножей. Два ножа, две вилки, две чайных ложечки и очень много тарелок – больших, маленьких, глубоких…». Невольно вспоминается реплика Шарикова из повести «Собачье сердце» Михаила Булгакова: «Вот все у вас, как на параде… салфетку – туда, галстук – сюда… а так, чтобы по-настоящему, – это нет».
Некая манерность быта, во многом навязанная пространством ашелема, раздражала возлюбленного главной героини, селекционера роз Даниэля. Ему казалось, что «Мартина сама превратилась в предмет стандартного гарнитура», в элемент типичного доступного жилья. Благодаря появлению доступных квартир во многих странах Запада активизировался процесс врастания рядового обывателя в систему общества потребления. Оно при всем своем роскошестве имело и недостатки, и это чувствовали многие европейские интеллектуалы. Их раздражала несамостоятельность человека в потребленческом континууме; происходящая там «массовизация» культуры, ее чрезмерная материализация и одновременно имитация роскоши. С помощью целого ряда симулякров – пластмассы и мебели из древесно-стружечных плит, облицованных полимерными пленками, – у обывателя возникало ощущение причастности к «богатой жизни».
Процесс формирования среднего класса, по-видимому, невозможен без искусов и мнимого и реального изобилия. В советском обществе испытание вполне конкретными благами в середине 1930-х – начале 1950-х годов прошел довольно большой слой партийно-советского чиновничества, высшей научной и художественной интеллигенции, военных и «рабочей аристократии». Все они еще до Великой Отечественной войны приобщились к предметам бытовой роскоши «большого стиля», в число которых входили и атрибуты гостиных, пространство которых заполняла темная полированная мебель, бархатные портьеры, ковры, фарфор, хрусталь и столовое серебро. В качестве осветительных приборов использовались бронзовые люстры со стеклянными колпаками, шелковые, нередко расшитые бисером абажуры, манерные бра. Стилистику интерьера гостиных можно смело причислить к феномену сталинского ампира – «вид изнутри». Мебель изготавливалась из натурального дерева, в основном из дуба. Стулья, буфеты, тумбы украшались резьбой. Шик обстановке гостиной, если это был советский новодел, придавали гарнитуры из дорогих пород дерева с резьбой: лавровыми венками, колосьями и вполне политической символикой – пятиконечными звездами. По мнению современных историков советского дизайна, эти детали делали бытовые интерьеры похожими на административные. Ситуацию усугубляли не раскладывающиеся диваны с обязательными валиками по бокам.
Сталинский «мебельный ампир» продолжил свое развитие и после Великой Отечественной войны. Обстановку гостиных в «типовых сталинках» конца 1940-х – первой половины 1950-х годов запечатлел советский послевоенный кинематограф. Например, роскошно обставлена квартира профессора Никитиной в фильме Григория Александрова «Весна» (1947).
В 1952–1953 годах советская мебельная промышленность выпустила первые гарнитуры, которые уже прямо называли гостиными, то есть наборами предметов для особых комнат. Они изначально рассматривались как локусы домашнего отдыха и рекреации. Внешний вид столов, стульев, буфетов и т. д. во многом повторял форму и конструкцию мебели эпохи модерна.
Внедрение «большого стиля», мебельного ампира в повседневную жизнь продолжалось и после смерти Сталина. И это неудивительно. Ведь СНиПы 1954 года закрепили существование в сталинках «общих комнат». Небольшая часть новоселов из среды советской аристократии использовала их как вполне буржуазные гостиные. Местная власть инициировала выпуск вещей, которыми было бы не стыдно обставить новое жилье представителей номенклатуры и высших слоев интеллигенции. В январе 1955 года партийное руководство Ленинграда специально обсудило вопрос о производстве мебели. Выяснилось, что горожане «лишены возможности приобретать в магазинах столы, стулья и другие изделия одного и того же цвета, стиля, чтобы со вкусом обставить свою квартиру». Власти в приказной форме призвали к увеличению «выпуска добротной, красивой мебели, отвечающей высоким требованиям населения». Отчеты о работе мебельных фабрик дают представление о престижных предметах интерьера начала оттепели. «Ленинградская правда» писала в феврале 1956 года: «Фабрика театральной мебели приступила к выпуску дубовых буфетов, оформленных художественным стилем… Фабрика мягкой мебели осваивает производство изящных изделий из красного дерева…» В общем, все в духе сталинского гламура в интерьере. Его детали можно увидеть в фильмах 1954–1957 годов. Дорогая, сделанная из натурального дерева мебель заполняет квартиру крупного конструктора Ершова из фильма «Неоконченная повесть». Фильм в 1955 году снял режиссер Фридрих Эрмлер, главную роль сыграл Сергей Бондарчук. В 1956 году вышел фильм Леонида Лукова «Разные судьбы». Его герой композитор Рощин в исполнении Бруно Фрейндлиха вполне комфортно обитает среди массивных буфетов, диванов с валиками и прочих интерьерных радостей тоталитарного шика.
В реальной жизни «гламурная» мебель выпускалась малыми партиями. В советской прессе даже в середине 1955 года попадались публикации о том, что обычные граждане «со стоическим терпением ждут… появления в магазинах» вожделенных предметов мебели вообще и в частности наборов для гостиных. Все эти предметы пока еще носили отпечаток сталинской имперской роскоши, что рождало зависть и ненависть обывателя, а также раздражение разработчиков мебели – сторонников конструктивистского подхода к предметам быта. Они еще на рубеже 1920–1930-х годов предлагали принципиально новые виды мебели для того, чтобы достичь «уравнения всех слоев населения в своих потребностях». Так, например, рассуждал архитектор-авангардист Лазарь (Эль) Лисицкий, сторонник конструктивности, рациональности и экономичности. Весной 1928 года «Ленинградская правда» и вообще прорекламировала проект «комнаты в чемодане». Ее обстановка состояла из складных матерчатых стола, двух табуретов, кровати, кушетки, а главное – двух шкафов-чемоданов, в которых все это размещалось. Этажерки, шифоньеры, резные столы, напротив, объявлялись мещанскими. Отрицательный герой одного из киносценариев Владимира Маяковского носил фамилию Шкафолюбов. Питерский прозаик Даниил Гранин вспоминал: «Само название „комод“ отзывалось мещанством. Комод, пузатый, с тяжелыми крепкими ящиками, он был капитальным, несокрушимым… его основательность раздражала, она была вызовом, она была признаком обывательщины». Многим людям, сформировавшимся в 1920-х – начале
