таким образом остались в живых. [933] Таким образом, есть основание предполагать, что там, где Геродот говорит о ликийцах и их обычаях, он прежде всего говорит не о пришедших после разгрома Гарпага чужеземцах, но о потомках 80-ти семейств подлинных ликийцев.
В ликийских надписях почетное положение ликийской женщины не вызывает сомнений. В ряде случаев жена сама сооружает гробницу и высекает на ней надпись для себя, для живущего с нею мужа и своих детей. [934] Нам кажется, что в тех случаях, когда заботу о месте вечного погребения берет на себя не муж, но жена, не жена входит в дом мужа, но муж в дом жены.
В одной из надписей [935] свекор допускает жену своего сына покоиться в гробнице при том условии, если она не расторгнет своего брака с его сыном. Следовательно, женщина в Ликии могла оставлять мужа по собственному желанию.
В некоторых случаях гробница сооружается для брата матери; [936] в числе лиц, которым разрешено покоиться в гробнице, мы находим наряду с женой и сестру жены, [937] мать жены, [938] мать мужа и мужа дочери, [939] молочную сестру жены вместе с ее мужем, [940] детей жены [941] и т. д.
В одной надписи на ликийском языке гробница сооружена для брата матери и перечислены, по-видимому, предки по материнской линии. [942] В другом случае некий Порпак, посвящая Аполлону статую, упоминает сначала имя своего отца Θρύφις и затем дядю по матери, Пуриматеса; он сообщает далее имя жены (по-видимому, армянки), Тисевсембры, и затем имя ее дяди по матери, гражданина Прианобада из дема Тлои. [943]
Порпак и его жена перечислением материнского рода стараются подчеркнуть свои права на ликийское гражданство, поскольку, по свидетельству Геродота, гражданские права наследовались по линии материнского родства.
Имя матери в надписях нередко встречается после упоминания имени отца.
В некоторых случаях мы и вообще встречаем при определении родства лишь имя матери. [944]
Очень интересна одна из надписей Кадианды, в которой дан список должностных лиц — булевтов и демотов Сидимы. Все имена, за исключением трех, патронимические. Одновременно, однако, среди имен других булевтов с обычным обозначением отца находится и Никета, сын Парфены; среди демотов — Никета, [945] сын Лаллы, и Евтих — «сын неизвестного отца».
Любопытно, что в одной и той же надписи мы встречаем три формы наименования: по матери (2 случая), по отцу (большинство) и — «сын неизвестного отца».
Браунштейн справедливо критикует мнение Хегардта, что имя матери объясняется здесь просто неустановленностью отца (πατρος αδήλου). Он указывает на то, что, если не установлен отец, то сын может именоваться по матери, и видит в этом выражении явное свидетельство торжества патриархата. [946]
Нам кажется, что на основании этой интересной надписи можно сделать несколько общих выводов:
1. Подавляющее большинство патронимических имен говорит о распространенности патернитета.
2. Однако два случая, когда булевт и демот называются по матери, указывают на наличие в отдельных родах или семьях устойчивых матриархальных традиций. Родство по матери, когда мать принадлежит к числу знатных женщин гражданского коллектива (ср. геродотовское γυνη αστή), ни в коем случае не ущемляло гражданских прав, но могло, в значительной мере, служить знаком отличия среди остальных членов гражданской общины, именующихся по отцу.
3. Обозначение πατρός αδήλου обозначало как раз развитие патриархальных отношений и норм. Несомненно, что мать этого Евтиха была гражданкой, ибо иначе Евтих не имел бы гражданских прав. Однако мать его не принадлежала, по-видимому, к числу тех знатнейших женщин Сидимы, родство с которыми составляло бы гордость и славу ее сыновей. Отец Евтиха мог быть и действительно неизвестным, либо мог принадлежать к низкой общественной прослойке. Вполне возможно, что это выражение подчеркивало внебрачное происхождение ребенка, его незаконнорожденность; [947] однако это — лишнее доказательство того, что гражданские права Евтих унаследовал от матери; тем не менее имя матери не упомянуто. Самое стремление дать патронимическое обозначение и в этом случае, может быть, свидетельствует о том, что обычай называться по отцу все более распространялся тогда, когда родовые традиции наследования по матери в тех или иных семейных общинах не были слишком устойчивы. Некоторый свет на затронутый вопрос проливает гортинское право. На о. Крите дети от брака гражданки и раба были гражданами, если раб переходил на жительство в дом жены; если же свободная женщина уходила к рабу, то дети становились рабами. [948] Следовательно, условия наследования гражданских прав в Гортине и Ликии очень схожи.
И в Ликии, по-видимому, матернитет сохранялся прежде всего там, где муж входил в дом жены. Интересно отметить, что в надгробных ливийских надписях встречается и двойная система счета родства. Так, в надписи из Ксанфа значится, что строитель гробницы соорудил верхнее помещение погребения для своей жены и mêñneteidehe esedeñnevi, а нижнюю камеру — для своего собственного дома.
Торн предполагал, что слова mêñneteidehe esedeñnevi, следующие непосредственно за словами «для своей жены», обозначают тесно связанных с его женой родственников жены, т. е. прежде всего ее отца, ее братьев и сестер. Поэтому он переводил: для своей жены и для потомства Meñne Teidehe (имя отца жены). [949]
Таким образом, погребение разделяется на две камеры: в верхней находится жена с ее родственниками (матернитет), в нижней — муж со своим потомством; перед нами два счета родства.
Ликийская терминология родства была очень богатой и тщательно разработанной; к сожалению, она — наиболее труднодоступна для понимания, и ею мы пока не можем с уверенностью пользоваться.
Из отдельных попыток, сделанных в данном направлении, укажу лишь на утверждение Имберта, что в Ликии существовал термин для обозначения наличной семьи, как единого целого, включающий всех живых в данное время членов этого семейного коллектива — prñnazi; [950] кроме того, термин Χηηα в понятии γένος, род, причем, по утверждению Томсена, χηηα одновременно является синонимом «матери», и, может быть, по предположению того же Томсена, esedeñnevi обозначало семью по женской линии. [951]
Родоначальница — мать обеспечивала физическим актом рождения процветание своего рода; ее дочери гарантировали продолжение этого рода, в то время как сыновья и братья принадлежали к роду лишь персонально, не обеспечивая его процветания. [952]
Так обстояло дело при матрилинейном счете родства. Но в Ликии, как указывалось, налицо две системы счета, характерные для переходных периодов от матриархата к патриархату.
Из Ликии до нас дошла большая генеалогическая надпись, содержавшая более 300 строк (до нас дошло в трех фрагментах 230 строк).
