Ознакомительная версия.
- И меня, батюшка, полечи, - сказала карлица, притворно шепелявя, и стрельнула в Гаврилу озорными синими глазами.
Княгиня дернула ее за рыжие кудри, и та рассмеялась весело.
Гаврила не обратил внимания на игривые слова карлицы, он был весь сосредоточен на что-то злобно бормочущей княгине. "Я тебе поору, бесстыдница, - думал он, твердо выдерживая горящий, с сумасшедшинкой взгляд. - Ты-то мне никак не нужна, а я - спасение твое. Ишь как личность-то покорежило! " Страх совсем пропал, будто его и не было. Гаврила встал на ноги и спокойно, по-домашнему, сказал:
- Спускайтесь вниз, ваше сиятельство. Лечиться будем. Вам лечь надо, а платьице это златотканое - снять. Тяжел наряд, когда покой нужен.
- Мне платьице снять? - захихикала карлица.
- Цыц! Тебя и так вылечим, - злым шепотом сказал Алексей. Карлица еще звонче захохотала.
- Какой же ты пригоженький!
- Помолчи, старая...
Но, видно, не обидное для себя, а что-то доброе услыхала синеглазая карлица в отрывистых этих словах, потому что перестала гугнить и хихикать, а подперла щеку маленьким кулачком и затихла, i грустно глядя на Алексея.
- Пойдемте в спаленку, ваше сиятельство, - продолжал давать распоряжения Гаврила. - Да пусть принесут туда горячей и холодной воды.
Мосластая рука княгини цепко схватила колокольчик, зазвонила.
- Ванька, Санька, Шурка, Варька...
Вокруг трона столпилась дворня, появились обитые бархатом носилки. На них с величайшими предосторожностями, невообрази- k мым гвалтом и даже потасовками между старухами-приживалками усадили княгиню и торжественно, словно царицу Египетскую, повлекли из комнаты.
- Почему их сиятельство на носилках несут? - спросил Алексей шепотом карлицу.
- Ножки у нее не ходят, - ответила та серьезно и печально. Пока княгиню раздевали, укладывали на огромную кровать, Алексей стоял подле карлицы и обдумывал, как бы половчее спросить про князя. Аглая Назаровна ругалась, стонала, приживалки вопили на все лады, горничная разбила кувшин с водой, облила барский подол, за что тут же была награждена пощечиной. Ни секунды не медля, горничная передала этот подарок сенной девке, та вручила пощечину казачку...
"Вот дурной дом", - подумал Алексей и тихонько тронул карлицу за плечо.
- А почему у их сиятельства ножки больные?
- Отнялись, - с готовностью объяснила карлица. - Когда батюшку-князя десять лет назад подвели под розыск, с нами и приключилась эта беда. Наша барыня отчаянная, - продолжала она, словно гордясь парализованными ногами хозяйки. - Батюшку-князя посадили в арестантскую карету, а она, горлица, под ту карету и бросилась, чтоб остановить лошадей. Колеса по их ножкам и проехали. Очень она батюшку-князя любила.
- А где сейчас князь Черкасский? - поспешно, забыв о всякой предосторожности, спросил Алексей, испугавшись этого "любила" произнесенного в прошедшем времени.
- На своей половине, где ж ему быть, - ответила карлица, с любопытством глянув на юношу. - Только ты, милок, лишних вопросов не задавай. У нас этого не любят.
Княгиня, наконец, улеглась, затихла, передохнула от крика и наполнила легкие новой порцией воздуха.
- Прошка!
Карлица метнулась к изголовью. Гаврила кончил выгружать на стол банки, пузырьки и травы, потом оглянулся на помощника:
- Ну, Алексей Иванович, - встретив укоризненный Алешин взгляд, он встряхнулся испуганно, - Алексашка! - Приступим... - и засучил рукава.
-18
- Лукьян Петрович! Сашенька воротился, живой! Радость Друбарева и Марфы не поддается никакому описанию. Сашу обнимали, орошали слезами, робко упрекали в безответственности, а потом, ничего не объясняя, втолкнули в белую Марфину светлицу и плотно притворили двери.
На лежанке сидела молодая особа в русском платье: повойнике, зеленой епанче, и испуганно таращилась на Сашу, не произнося ни слова.
- Не узнаете, что ли? - пролепетала она наконец. - Я Лиза, камеристка Анастасии Павловны.
- Быть не может... - Саша дрогнувшей рукой пододвинул стул, сел, не спуская глаз с камеристки. -Ну?..
Лиза тотчас заплакала, но уже без горя, а больше по привычке.
- Уж как я к вам добиралась-то... Ужас, ужас! Заболела в дороге, в беспамятство впала. Люди помогли! А теперь кто я? Беглая!
Саша, не вникая в смысл этих воплей уже потому, что в них не было имени Анастасии, схватил Лизу за плечо и стал трясти ее, приговаривая:
- Барышня твоя жива? Да перестань реветь! Анастасия жива?
- Они мне вольную хотели дать, да где уж... - твердила Лиза. - А чья я теперь?
Потом она словно опомнилась, выпростала плечо из Сашиной руки.
- Да живы они. Что им сделается-то? Отвернитесь... Она распахнула епанчу, запустила пальцы за лиф и вытащила мелко сложенную записку.
- Вот.
"Голубчик мой, Саша! Не хотела навлекать на тебя беду, да, видно, судьба моя такова - нести близким моим печаль. А ты - близкий, верь слову. Встречу нашу на болотах никогда не забуду. Но знай, тебе угрожает страшная опасность, какая - у Лизы спроси. Береги себя, а то некому будет по мне в России плакать. А в католички не пойду. Буду жить в вере истинной, а там... что Господь даст. А".
Он прочитал все одним взглядом, половины не понял, буквы прыгали по бумаге, словно рысью скакали, перо продырявило бумагу и рассыпало бисер клякс. Стремительное письмо, на одном вздохе писано. Одно ясно - не пойдет она за Брильи. Грусти, француз! Саша перевел дух, поцеловал записку и принялся теперь уже внимательно разбирать фантастический Анастасьин почерк.
- Где это писано?
Лиза вполне оправилась и даже удовольствие стала находить в своем положении. Уж, наверное, этот молодой красивый человек сможет как-то определить ее судьбу.
- Писано это в трактире... то есть в гостинице на границе, - сказала она степенно. - Утром я причесываю барышню...
- Где сейчас Анастасия?
- Далеко. Наверное, в самом Париже. Француз-то вначале воротиться хотел. Назад! В Петербург! Бесчестье! Ровно сбесился, ногами топал. Я барышню причесываю...
- Что ты заладила... причесываю... Ты дело говори! Лиза поджала губы и невозмутимо продолжала:
- Утром я причесываю барышню, а он ворвался. Бледный, без парика, в одной руке камзол, а в другой страницы, из книги вырванные. Анастасия Павловна вроде бы удивились, но спокойно так спрашивают: "Сережа, ты ошалел? " А француз камзол ей под ноги бросил, а сам читает страницы: "Что это? Во имя всевышнего... Золу видеть - болеть от простуды! Зонтик потерять обманутые надежды! " Анастасия Павловна страницы из его рук вынули и читают: "Зрачок видеть - попасть впросак". Сережа, по-моему, это сонник".
Несмотря на драматизм ситуации Саша принялся истерически хохотать, представленная Лизой картина встала перед глазами, как живая. Девушка тоже хихикнула, уважая Сашино состояние.
- Француз кричит: "Я этого дела Лес... Лек... Лестоку не прощу! Он украл бумаги, а взамен это подсунул! " А барышня с сомнением спрашивает: "Но откуда Лесток взял сонник? " А Брильи: "Бумаги похитили в охотничьем особняке. А похититель - последний русский, вот кто! Он - лестокова ищейка. Мы едем в Петербург! " А барышня как ножкой топнут: "А меня куда? Лестоку? В обмен на бумаги, которые ты вез? " Потом у них истерика, француз ножки им целовал...
- И она позволила? - ревниво воскликнул Саша.
- Мы француза выгнали, - с кокетливым смешком продолжала Лиза, сами сели письмо писать. На словах барышня велели сказать, что еще угрожает опасность тому юноше, что в театре у Анны Гавриловны лицедействовал.
- До этого юноши Лесток не доберется. - Саша спрятал записку на груди и сразу стал озабоченным: - Вот что... Здесь тебе оставаться нельзя. Я должен нанести визит одной даме. Пойдешь со мной. Ты знаешь госпожу Рейгель?
- Веру Дмитриевну?
- У нее тебе будет спокойнее, а там что-нибудь придумаем. Оденься только поприличнее. Уж больно наряд-то тебе велик.
Саша прошел в кабинет Друбарева. Старик поднялся к нему навстречу, ожидая объяснений, но вместо этого услышал деловым тоном произнесенную фразу:
- Посоветуйте, как я могу похлопотать аудиенцию у вицеканцлера Бестужева?
И тут Саша увидел, что выражение "глаза полезли на лоб" отнюдь не гипербола, потому что если глаза Лукьяна Петровича остались на месте (при этом они как-то уменьшились и потемнели), то очки сами собой подпрыгнули и уместились на высоком морщинистом лбу их владельца.
- Да зачем тебе, прыткий юноша, вице-канцлер? С какими такими вопросами ты предстанешь перед их милостью?
- В этом свидании вице-канцлер заинтересован не меньше меня, поверьте. Замятин мог бы помочь? Лукьян Петрович, батюшка, я вам вручаю судьбу мою.
Услышав "батюшка", Друбарев сморщился и полез в карман за платком. Он долго кашлял, сморкался, очки сползли на переносицу, но выражение оглушенности так и осталось на лице доброго старика.
- Драгуны ведь с обыском приходили, Сашенька. Кричали:
"Арест! " Потом еще наведывался Лядащев-господин. Вот ведь дал господь фамилию!
Ознакомительная версия.
