Конечно, с паразитами боролись разными народными и заграничными средствами — порошками, травами. Тараканов морили холодом, открывая в лютые морозы окна и двери помещений, клопов казнили, обливая щели крутым кипятком. Сложнее было с мышами и крысами — их беготня, шуршание и писк за гобеленами и по углам беспокоили и пугали государыню. А этих тварей было очень много. Екатерина II вспоминала, что самым потрясающим зрелищем во время пожара Яузского дворца было несметное количество крыс и мышей, которые, несмотря на суету слуг, выносивших на улицу мебель и вещи, «спускались по лестнице гуськом, не слишком даже торопясь». В связи с засильем грызунов появилось несколько императорских указов о поощрении дворцового котоводства в России. 27 октября 1753 года Дворцовой канцелярии было предписано для Зимнего дворца «набрать… кошек до трехсот и, посадя оных в те новосделанные покои, в немедленном времени прикармливать и как прикормлены будут, то в те покои распустить, чтоб оные по прокормлении разбежаться не могли, которых набрать и покупкою исправить от той канцелярии и то число кошек содержать всегда при дворе Ее императорского величества непременно».
Через год в новом указе последовало уточнение: кошкам говядину и баранину более не отпускать, а «велеть для помянутых котов… отпускать в каждой день рябчиков и тетеревов по одному». С чем было связано изменение меню котов — науке неизвестно. Впрочем, с некоторыми из хвостатых «подданных» у государыни сложились хорошие отношения. Так, дважды было публично объявлено, что «сего апреля 3-го из Комнаты Ее величества пропал кот серый, большой, а приметы у него — лапы передние серые…».
Прокормить триста котов было, конечно, легче, чем содержать при дворе триста лейб-компанцев. После переворота 25 октября 1741 года награды посыпались прежде всего на участников мятежа. Те три сотни преображенцев, которые возвели государыню на престол, не желали растворяться в общей массе гвардейцев. Согласно сведениям из нескольких источников, они якобы остановили государыню при ее дневном, под клики приветствий, «занятии» Зимнего дворца и попросили создать из них особую роту, а самой стать ее капитаном. Государыня милостиво согласилась и 31 декабря 1741 года издала указ: «А гренадерскую роту Преображенского полка жалуем: определяем ей имя — Лейб-Компания, в которой капитанское место Мы, Наше Императорское Величество, соизволяем сами содержать и оною командовать, а в каком числе каких чинов оная Наша Лейб-Компания состоять имеет и какие ранги обер- и унтер-офицерам и рядовым мы всемилостивейше пожаловали, то следует при сем…» И далее следуют назначения: капитан-поручик считался отныне в ранге полного генерала (им стал принц Гессен-Гомбургский). Поручиков в ранге генерал-лейтенанта было двое (А. Г. Разумовский и М. И. Воронцов). Подпоручиками в ранге генерал-майоров стали братья А.И. и П. И. Шуваловы. Прапорщиком в ранге полковника считался Петр Грюнштейн. Все остальные солдаты получили также офицерские чины: сержанты — подполковников, капралы — капитанов и т. д.
Так росчерком пера было создано элитное соединение, которое не выполняло никаких других функций, кроме охраны дворца и личности государыни. Все лейб-компанцы были пожалованы в потомственные дворяне, а потому предписывалось: «В нашей герольдии вписать в дворянскую книгу и для незабвенной памяти будущим родам государства нашего, о сем, от Господа Бога дарованном, успехе в восприятии Нами всероссийского родительского нашего престола, в котором случае оные персоны нашей лейб-компании знатную свою службу Нам и всему государству показали, сделать гербы по апробованному от нас рисунку; а которые есть из дворян, и тем в гербы их прибавить и сей новый герб, и приготовить надлежащие дипломы к подписанию нашему». Уже на первом — крещенском, у иордани — параде 6 января 1742 года лейб-компанцы щеголяли в новой, невероятно красивой форме, какой не было еще никогда в русской армии.
Архивные материалы, опубликованные и пересказанные автором вышедшей в 1899 году фундаментальной монографии об истории кавалергардов Сергеем Панчулидзевым, рисуют весьма выразительную историю лейб-компании в елизаветинское время. Лейб-компанцы несли караул вместе с солдатами других полков. Всего в 1749 году на постах в Летнем и двух Зимних дворцах — Старом и Новом — стояли соответственно 254 и 156 человек, а во всех правительственных зданиях — 536 человек. Лейб-компанцы охраняли непосредственно покои государыни. Внутренний караул от лейб-компании состоял из пятидесяти человек, он сменялся ежедневно. Под наблюдением дежурного сержанта караульные заряжали ружья и шли на посты. Самыми ответственными постами были те, которые находились в непосредственной близости от покоев государыни. Неподалеку, в соседнем с ними помещении на ночь располагался так называемый пикет («бекет»), откуда часовые заступали на пост у дверей опочивальни на два-три часа. На каждом посту находились по двое — часовой и его подчасок. Ночью они пропускали к государыне только ее служанок, а днем — только тех придворных и генералов, которых с утра включали в особый, врученный начальнику караула список-реестр. Стоящие у опочивальни часовые только одной императрице отдавали честь. Из-за того, что Елизавета часто спала на новом месте, внутренние караулы постоянно перемещались. Личная охрана государыни была налажена так, что часовые, стоявшие у ближних покоев, не подчинялись даже приказам генерал-адъютанта, а только непосредственно императрице. Это также лишний раз свидетельствует о страхах государыни перед возможным покушением на ее жизнь, равно как и установление особой «горячей» связи между постовыми и государыней в случае какой-нибудь «экстры» — так называли чрезвычайное происшествие: в этом случае часовой должен был дернуть за шелковый шнур, проходящий сквозь стену в покои государыни.
Казалось бы, что при такой системе охраны ни один посторонний человек не мог проникнуть в ближние комнаты государыни. Но в России ничего невозможного нет — иначе бы мы не узнали приведенных выше рассказов из Тайной канцелярии. Лейб-компанцы охраняли государыню плохо. Они часты бывали пьяны или заступали на пост после тяжкого похмелья. Елизавета была так добра к своим сподвижникам, что в противоречие уставу позволяла им сидеть на посту и вставать только при своем появлении. Поэтому они вечно спали или дремали на стульях. Сержант обходил часовых и «ежели кого из них увидит, что спит, сидя, или вздремнет, — бьет тех пальцем по носу», чем вызывал, вероятно, недовольство подчиненных.
Стоять на посту было скучно, разве что государыня велит «стоящим перед столовой часовым смотреть, чтоб соловью, который на стене в столовой, от кошек не было вреды». Борьба с дурными привычками личной гвардии продолжалась все двадцать лет царствования Елизаветы. Лейб-компанцев оказалось невозможно приучить к тому, чтобы они соблюдали чистоту тела и одежды и вели себя, как было принято в приличном обществе. Именные указы многократно предупреждали, чтобы лейб-компанцы «содержали себя, как регул и воинский порядок требует, и командирам своим были послушны, чин чина почитали б, а постороннему генералитету и прочим штаб- и обер-офицерам отдавали б почтение, кому надлежит, помня Высочайшую… оказанную им милость» и не дерзали «не в свое дело и должность мешаться, а мимо настоящей команды где инде докладывать», чтобы они «ходили на караул и на куртаги всегда в косах и во всякой чистоте… чтоб… мундир был чист, рубахи, галстухи и на ногах щибель-манжеты были белые… сапоги вычищены». Об этом почти непрерывно следовали указы, и тем не менее Алексей Разумовский, сменивший на должности командира лейб-компании принца Гессен-Гомбургского, писал, что «особливо вновь пожалованные (в офицерские чины. — Е. А.) не стараются явить себя честным офицером, ходят по улицам, по Гостиному двору, около качелей и по прочим публичным собраниям, растрепав волосы, распустя косы; ветхия свои, позументом не обшитые и без бантов, шляпы, во одеждах ветхих, неприличных месту и собственной их, гренадер, чести…» Государыня не раз «усмотреть изволила… что гренадеры бывают как в верхнем и нижнем мундире, так и в ружье и амуниции неисправны и около себя чистоты, также и волосов в приборе не содержат», требовала, «дабы на караул ходили во всякой чистоте и исправности, и волосы были б напудрены, и, как капралы поведут на часы, то б подтверждали гренадерам, дабы они ходили бодро и не нагибались». Проходя мимо часовых, государыня, по-видимому, морщила носик и потом предписывала, чтобы солдаты мылись, «чтоб на пол и на стены не плевали, а плевали б в платки; а ящики с песком, которые ставятся для плевания, тем часовым иметь только в ночи, а в день выносить»; «во время куртагов… при часовых… чтоб стулья не было», «чтобы ружья и сами к стене не присланивались… на пикет чтоб шли тихо и не стучали бы, также и на пикете разговоров никаких не чинили», «без амуниции не ходили», «от своих мест не отходить и ружей из рук не покидали б, и на часах стояли б с осторожностью, и к окошку не отходили б, и в окно не смотрели б» и т. д. и т. п. Одним словом, славно стояли на посту наши удальцы!
