быть рациональной, адаптируемой к любым обстоятельствам" ("все люди" должно быть оговорено, поскольку иностранцы и рабы исключались, а женщины получали лишь ограниченное признание в качестве активных участников гражданской жизни). Новый эгалитаризм признавал, что добродетель не может быть полностью выведена из социального положения человека; скорее, добродетель - это явный социальный феномен, который развивается из действий человека в социальном сообществе. Кроме того, "я" - это сознательный индивид - условный кооператор. Хотя общая оценка моральных качеств человека была в целом пессимистичной ("побуждаемый гневом, ненавистью или аппетитом... . отдавать предпочтение собственным интересам перед интересами других... и государства, и индивиды имеют естественную склонность к возвеличиванию, когда представляется возможность" в Dover [1974: 81-83]), все же, например, как утверждал Платон в "Республике", каждый человек потенциально наделен способностью понять природу социальной добродетели и достичь ее, хотя многие не реализуют свой потенциал.
Дискурсы о моральных способностях встречались в различных контекстах, включая преподавание философии, погребальные оратории и речи, драматические представления, эпитафии и посвятительные тексты, энкомии (рассказы о добродетелях) и биографические повествования, которые, как отмечает А. Момильяно (1985: 88), были направлены на интерпретацию "внутреннего характера" влиятельных лиц. Представления о демократии выражались в материальной культуре, особенно в перестройке гражданского пространства агоры, где картины прославляли достижения демократии в победах над персами, и в скульптурах, символизирующих освободительные социальные изменения, таких как скульптура, изображающая убийц тирана Гиппарха. В то же время стелы предателей сохраняли имена злоумышленников в глазах общественности. Эгалитарная этика формировала и материальный мир семей. По словам Яна Морриса (1997: 102), после 500 года до н. э. "в Греции практически не осталось богатых могил или погребальных памятников, а дома пятого века почти не отличаются по размеру, декору, плану или находкам".
Карл Маркс с удивлением отметил, что, хотя классические Афины были древним и в некотором роде, по его мнению, "примитивным" обществом, тем не менее их художественные достижения привлекают современного зрителя. Реакция Маркса свидетельствует о его приверженности устаревшей и неадекватной последовательной эволюционистской эпистемологии, в которой все мыслится как разворачивающееся в определенной исторической последовательности. Однако процессуалистская эпистемология, которую я здесь использую, не является эволюционной и, напротив, связывает натурализм с коллективным действием, независимо от временного периода, технологии или других обычных показателей эволюционного "прогресса". Греческое натуралистическое искусство - особенно скульптурные фигурные изображения - хорошо известно историкам искусства, и интересно отметить, что поворот к натурализму в этом отношении последовал быстро после перехода в середине шестого века до нашей эры от архаического периода (характеризующегося стереотипно героическими изображениями царей) к демократическому полису. Поворот к натурализму впервые проявился в "суровом", или раннеклассическом, стиле высокореалистичной скульптуры, передававшей детали выражения лица и положения тела. Художественной целью было передать то, что Робин Осборн (2008: 31) называет "манерой и/или мотивом" (в этом же источнике он противопоставляет греческое классическое искусство каноническому египетскому, где манера изображения тела была "не более чем еще одним иероглифическим знаком"). К IV веку до н. э. в Афинах появились настоящие портретные скульптуры, изображающие даже неэлитных людей. В это же время были написаны самые ранние греческие философские трактаты по физиогномике. О том, что коллективные действия в государственном строительстве были процессуально связаны с художественным натурализмом, свидетельствует тот факт, что с упадком демократического полиса после эллинистического македонского завоевания изображения правителей вернулись к тому, что Джеймс Брекенридж (1968: 130) называет греческой "героической традицией".
Рим (период Высокой империи, 69-192 гг. н.э.)
Культурные образцы, в некотором роде аналогичные демократическим Афинам, возникли в последние столетие или два римского республиканского периода и получили дальнейшее развитие к эпохе Высокой империи. Римский культурный дизайн обращался к Греции, несмотря на римскую систему управления, построенную вокруг могущественной должности принцепса, которая была бы неприемлема в классических Афинах. Эта противоречивая ситуация породила новые дискурсы о морали. Как описывает Рональд Мартин (1981), например, знаменитый историк Тацит, следуя традиции других историков, таких как Катон и Ливий, в своих различных текстах задавал один и тот же вопрос: "Каким должно быть общественное поведение римлянина в условиях номинально республики, но на самом деле являющейся автократией?".
Жизнь Тацита, чужеземца и простолюдина, иллюстрирует социальные и культурные изменения, произошедшие в период, предшествовавший республиканскому, для которого было характерно резкое разделение между сенаторским сословием и остальными, и перешедшие в социальную среду, характеризующуюся более сильным чувством потенциала меритократического социального продвижения. Несмотря на свои недостатки, Тацит стал известным оратором и писателем, получил сенаторское назначение и должность консула как novus homo, или "новый человек", то есть он был первым в своей семье, получившим сенаторское назначение. Эгалитарный импульс мы видим и в понятии humanitas правителя Адриана - аргументе за равное отношение ко всем, который "уделял мало внимания традициям знати" (Hannestad 1988: 196).
Несмотря на заметную политическую централизацию, окружавшую принцепса, римский фокальный период отличался сравнительно высоким уровнем коллективного действия, что соответствовало росту дискурсов, связанных с темами чести, религиозного благочестия, возрождения обычаев и рационального анализа природы добродетели. Ярким примером греческого влияния в этот период является возрождение веристического портрета. Это началось при правлении Августа, который выступал за возвращение к классическим формам скульптурного изображения; этой практике последовали последующие правители фокального периода в виде того, что Брекенридж (1968: 217) называет "флавианским реализмом". Колонна Траяна, памятник в честь его смерти, отражает основные черты этой художественной стратегии. Колонна содержит длинную панель, отражающую традицию светской исторической документации, в которой "божества почти никогда не появляются, а когда появляются, то не смешиваются со смертными... Император изображен так же, как и все остальные: он постоянно находится в центре внимания, но ничем не превосходит и не отличается от других" (Hannestad 1988: 167). Плебейская (простонародная) тематика прослеживается в римском искусстве фокального периода, включая погребальные памятники вольноотпущенников, изображающие рассказы об их жизненных достижениях, в отличие от "традиционных мифологических и аллегорических мотивов, предпочитаемых правящими классами" (Whitehead 1993: 319).
Венеция (1290-1600 гг. н.э.)
Венеция, как и другие итальянские города-государства, претерпела социальные изменения в XI и XII веках н. э. в период растущей коммерческой активности - Венеция стала одним из важнейших торговых центров, соединявших африканские, европейские и западноазиатские торговые пути. Торговля приносила огромные состояния купцам, но политическая система, сложившаяся в это время, подчеркивала высокий уровень сотрудничества, основанного на преданности ценностям венецианской коммуны (comune Venetiarum). Отчасти коллективная система была перенесением элементов греко-римского муниципального управления в венецианскую политическую теорию. Однако в процессе борьбы руководства полиса за сохранение стабильности и солидарности в условиях быстро растущей экономики и притока этнически и религиозно разнообразных иммигрантов, которых привлекали
