Вошел Федор.
— Разместил я, батюшка, мужиков твоих. Еще что прикажешь?
— Денег у нас много осталось?
— Почти шесть сотен.
— Маловато.
— Аль еще чего задумал?
— Надо бы в Темникове госпиталь устроить, а денег этих не хватит. На госпиталь, пожалуй, тысячи будет мало.
— Еще одна новость, госпиталь! Твое ли это дело, батюшка? Для устройства госпиталей власти имеются.
— Властям денег не дают.
— А у тебя что, мильон? На пенсии живешь и нас, дворовых, кормишь. Откуда деньги-то?
— Ладно, не шуми, — нахмурился Ушаков. — Я еще подумаю. Лекарь приедет, пусть сначала больных осмотрит, потом оба ко мне зайдете. Все. И Ушаков повернулся лицом к стене, давая понять, что желает остаться один.
* * *
Уездный лекарь, осмотрев больных, нашел их недуги неопасными, возникшими от простуды.
— Полежат с неделю в тепле, попьют настоя липового с медом, и можно обратно в команду отправлять, — сказал он Ушакову.
Ушаков уговорил остаться его ужинать. Они сидели в столовой до позднего часа, разговаривали о Наполеоне, о том, какой поворот может принять война после захвата им Москвы. Лекарь, в средних годах, толстый и медлительный, все допытывался, может ли Наполеон пойти в южные губернии, дойти до Тамбова и Темникова? Или, быть может, сразу на Петербург пойдет, чтобы полонить Российский двор?
— Никуда он не пойдет, — с неохотой отвечал Ушаков. — Ему теперь о своем спасении думать надо.
Федор тоже сидел за столом, но в разговоре не участвовал. Подливал из самовара чай и слушал.
После разговора о Наполеоне беседа на некоторое время прервалась, все занялись чаем. Ее возобновил сам хозяин, но заговорил он уже не о войне. Обращаясь к лекарю, он вдруг спросил, можно ли в Темникове подыскать приличный дом под госпиталь.
— Госпиталь? Какой госпиталь? — не сразу понял лекарь, мысли которого все еще были заняты Наполеоном.
— Госпиталь для больных и раненых.
— А, госпиталь!.. — дошло наконец до лекаря. — Госпиталь — это хорошо, госпиталь нужен. Только где его взять?
— Я спрашиваю, найдется ли в Темникове такой дом, в котором можно было бы госпиталь открыть? Найдется такой дом?
— Почему не найдется? Дом найдется. Только какой дурак задарма его уступит?
— Почему задарма, за деньги.
— Тогда другое дело, за деньги все можно. — Лекарь отодвинул от себя допитую чашку, лицо его сделалось сосредоточенным. — Кажется, купец Меднов заведение одно продает. Дом большой, каменный и в самом центре. Только ведь Меднов может за него тысячу рублей запросить. При нынешней дороговизне на меньшее он не пойдет.
— Пусть будет тысяча.
— А откуда взять деньги?
— Я заплачу.
Федор сразу же закряхтел, задвигал стулом.
— Тысяча рублей! Откуда, батюшка, возьмешь столько? Деньги не огурцы, в огороде не растут.
— Не твоя забота. Найду.
Федор говорить больше не стал. Молчал и лекарь, в глубине души разделявший сторону камердинера. Он знал: из темниковских дворян на войну Ушаков больше всех выложил. А ведь большинство дворян во много раз его богаче! Несправедливо получится, если он и госпиталь на одни только свои плечи возьмет, если не будет в том от других подмоги.
— Ну как, договорились? — снова заговорил Ушаков, обращаясь к лекарю. — Завтра к вам придет Федор, вдвоем и поторгуетесь с тем купцом.
— Много денег понадобится… — не расставался с сомнениями лекарь. Не только дом, нужны будут койки, белье, лекарство и еще много другого понадобится.
— Об этом потом. Сначала дом выторгуйте.
— Что ж, поторговаться можно, — согласился лекарь и, посмотрев на часы, стал благодарить за чай. Пора было ехать домой.
После отбытия лекаря разговор о деньгах на госпиталь между Ушаковым и его камердинером возобновился. В отсутствие свидетелей Федор вел себя откровеннее, говорил, что они уже и так разорены, спустили все, что выручили от продажи недвижимости в Севастополе, что затея с госпиталем пустит их по миру.
— Да у нас и денег таких нет, — шумел Федор. — Откуда столько взять? Говорил ведь я, что около шестисот осталось. Можешь сам пересчитать.
— Деньги будут. Должны пенсию получить.
— Жди пенсию! Когда еще будет!.. Купец-то деньги сейчас потребует.
— У Филарета займу.
Федор понял, что решение барина твердо, и прекратил бесполезный спор. Когда барин останавливался на каком-либо решении, разубедить его было невозможно.
* * *
В Санаксарский монастырь к Филарету Ушаков поехал на другой день, как только отправил Федора в Темников выторговать помещение под госпиталь. В том, что игумен поможет деньгами, Ушаков не сомневался. После того как он преподнес ему в благодарность за портрет набор фарфоровой чайной посуды, отношения между ними стали еще более близкими, хотя в чем-то и расходились по-прежнему. По-разному смотрели они на некоторые вещи.
Игумен оказался на месте и, как всегда, встретил его радушно, улыбчиво. Впрочем, улыбка держалась на лице его недолго, ее сменило выражение скуки, едва Ушаков заговорил о деньгах, необходимых для приобретения дома под госпиталь.
— Неугомонный вы, Федор Федорович, — сказал он Ушакову, — покоя себя лишаете. Ну зачем вам госпиталь? Был бы госпиталь нужен, власти сами бы его открыли.
— Прикажете слова ваши понять как отказ? — сразу же круто взял Ушаков, всем своим поведением давая понять, что не намерен заниматься уговариванием, отказ же в его просьбе положит конец их отношениям.
— Сколько вам нужно?
Ушаков назвал сумму. Игумен всплеснул руками:
— Тысяча рублей! Боже праведный! Да столько, если даже всю братию призвать, не наберется.
— Я верну вам долг, как только получу пенсию.
Игумен придвинулся к нему вплотную, блаженно заглядывая в глаза:
— Откажитесь, Федор Федорович, от затеи своей. Ничего ведь доброго не получится. А для вас одни душевные терзания. Пусть солдатушки чаще Господа Бога поминают в молитвах своих. А госпиталь… госпиталь только для обмана души, человеку здоровья он не даст.
Ушаков поднялся, взял шляпу.
— Прощайте, отче.
— Постойте, куда же вы? — поднялся вслед за ним игумен. — Обидчивы же вы, Федор Федорович, зело обидчивы. Посидите. Найду уж вам тысячу. Подождите.
Он ушел, с трудом волоча ноги, неожиданно отяжелевший. В ожидании его возвращения Ушаков уселся на прежнее место. Он был уже не рад, что приехал в монастырь. Надо было поискать деньги в другом месте… Не нравилось ему поведение игумена. Не таким он был, каким бы хотелось его видеть. Не было в нем боли за народ российский, за многострадальную Отчизну. Только и знает, что о благе монастыря печется… Черницы женской обители пожертвования на войну собирают, а он братию по селам за другим посылает новую часовню строить задумал…
Игумен вернулся, все так же тяжело волоча ноги, и положил на стол перед Ушаковым пачку ассигнаций.
— Тут ровно тысяча.
— Расписку написать?
— Зачем обижать недоверием? Даже не вернете, греха не будет.
— Я вам постараюсь вернуть очень скоро, — пообещал Ушаков.
Говорить больше было не о чем, и они расстались.
Когда Ушаков вернулся домой, Федор находился еще в Темникове. Приехал он только вечером с хорошей вестью. Вопрос о помещении под госпиталь решился неожиданно просто. Кланяться купцу Меднову не пришлось. Выручил протоиерей Асинкрит. Когда ему сказали, что отставной адмирал желает на свои средства открыть госпиталь и ищет для этого помещение, он предложил свой дом, конечно, на то время, пока идет война. Дом у него почти пустой, по всем видам лучше того, что мог предложить Меднов. Всего выделяет восемь комнат. Правда, кое-что придется переделать, да еще купить койки, белье и другое, что потребуется, но расходы будут уж не так велики…
— Словом, денег теперь хватит, и занимать у игумена не придется, закончил свое сообщение Федор.
— Но деньги я уже занял, — сказал Ушаков.
— Сколько?
— Тысячу.
— Завтра отвезу ему обратно.
Ушаков возразил:
— Подождем, могут еще понадобиться.
На другой день приехал лекарь. Он доложил Ушакову о состоянии дел, связанных с открытием госпиталя, представил ведомость на неотложные расходы. Договорились сразу развернуть 60 коек. Лекарь подсчитал, что для этого понадобится на первых порах 300 рублей. Ушаков выдал ему деньги, и тот поехал доводить дело до конца.
Кутузов знал, на что шел, оставляя Москву. На Военном совете в Филях он так сказал своим генералам: "Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на провидение, ибо это спасает армию. Наполеон — как бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет". Он оказался прав.
Нет, Наполеон не нашел в Москве ни отдыха, ни чести, ни славы, о чем говорил при наступлении. Вместо всего этого он увидел разгул мародерства своей армии, увидел пожары… Целую неделю горела Москва, пылала так, что, по свидетельству очевидцев, нельзя было различить ночи от дня. Отблески бушующего огненного моря зловеще отражались в окнах Кремлевского дворца, где остановился французский император. Наполеон переходил от окна к окну, не находя себе места. "Это превосходит всякое вероятие, — громко ужасался он перед своими генералами. — Это война на истребление, это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… Сжигать собственные города!.. Этим людям внушает демон! Какая свирепая решимость! Какой народ! Какой народ!.."
