Получилось обратное. На Западе быстро рассмотрели сущность новоявленных «ученых» и превратили их в канализацию для спуска своих идей. Я получил возможность наблюдать за этим процессом вплотную, приняв в 1968 г. приглашение директора Института США и Канады Г.А.Арбатова работать в нем. Где мне было знать тогда, что Арбатов находился поблизости от Брежнева, который любовно именовал его «А6рашей», да и выпестован был Андроповым в дебрях ЦК КПСС.
Схватился я с Арбатовым года через два после прихода в Институт — группа молодых людей под моим руководством сочинила исследование об американской «советологии». Как оказалось, «Абраша» ничего практически о ней не знал, но, просмотрев рукопись, уверенно заявил – «обидится» тогдашний идеолог Демичев. На это я резонно ответил, что Демичева отличает косоглазие, а не познания в идеологии. Итог был плачевным – рукопись отправилась в корзину.
Вот в такие отношения я вошел с академической наукой, олицетворяемой Арбатовым, когда Андропов и Бобков негласно даровали мне свободу творчества. Что же сотворить в первую очередь?
Я выражал сильнейшее неудовлетворение трактовкой истории России в канун судьбоносного Года — 1917. «Boт и попробуйте силы на этом поприще». — дружески заметил генерал, который охотно делился своими пугающе-громадными познаниями в этой области, в том числе о масонах. Он. кстати, предупредил, чтобы я не «пережимал» в этом вопросе. Андропов помалкивал. После всплеска с Тургеневым он как-то не касался научных предметов. Наверное, частично был виноват я. Как-то в ответ на гордый рассказ Председателя о том, как он в остром приступе либерализма прикрыл в здании КГБ внутреннюю тюрьму («ее учредил Сталин!») я рассмеялся ему в лицо и крайне бестактно предложил глубже изучать наследие драгоценного Ленина и железного Феликса, портретами которых были густо обсижены присутственные помещения ведомства. Не знаю, как там беседовал в кабинете с камином на научные темы Бобков, подозреваю, происходил не диалог, а поучающий генеральский монолог – Андропов не раз вскользь говорил о «моих генералах-аристократах», пожалуй, только Ф.Д. подпадал под определение – внушительный, крупный мужчина с ярко-синими глазами.
Последствия, впрочем, обнаружились. При очередной встрече, уже во второй половине семидесятых, Юрий Владимирович поведал о своем растущем демократизме. Сменив политбю-
ровский «членовоз», он на «Волге» съездил на Миусскую площадь, где в ВПШ сдал выпускной экзамен, и на седьмом десятке лет обрел высшее образование. История довольно мутная, начало которой теряется в петрозаводском периоде жизни комсомольско-партийного функционера Андропова, начавшего там сражаться с наукой. Увы, дела, дела! Они растянули сражение на десятки лет. Нужно отдать ему должное, он не приказал выписать диплом как иные коллеги на высоких постах, а сдал потребные экзамены.
На описанном последнем экзамене, с подъемом повествовал он, достался вопрос, связанный с международным коммунистическим и рабочим движением, и «тут я дал им, профессорам!». Лукавые экзаменаторы знали, что спрашивать у недавнего секретаря ЦК КПСС, занимающегося именно этими проблемами. На мой взгляд, куда важнее другое – Ю.В.Андропов раньше не испытывал потребности заручиться дипломом на дипломатической, партийной работе (даже будучи секретарем ЦК КПСС!), а в КГБ дрогнул. Подозреваю, не выдержал интеллектуального превосходства Бобкова и К°. Решил засвидетельствовать по всей форме свою принадлежность к людям образованным. При всей юмористичности ситуации нужно признать — учился он серьезно.
Правда, насмешники из оперативной библиотеки КГБ (невообразимо убогой!), заговорщически подмигивали, сплетничали со мной о том, что Председатель затребовал и читает философские груды, видимо, обожает Гегеля. Я не находил в этом ничего смешного, ибо и сам пытался в меру сил удовлетворять ненасытную любознательность Андропова. К чему?
* * *
По большому счету тайны нет, ибо написанные в то время книги – «1 августа 1914», «ЦРУ против СССР», «Силуэты Вашингтона», «Маршал Жуков» – ориентированы помимо прочего на уровень понимания проблем неофитов в области исторических знаний. Не больше. Правда, иногда по просьбе Юрия Владимировича, порой по собственной инициативе вручал ему своего рода памятные записки, точнее перевод с самыми сжатыми комментариями эпизодов и сентенций из книг, даю-лавших историю американцев. Наверное, таких записок набралось бы не больше десятка, я не оставлял у себя вторых экземпляров, ибо не хотел вводить в соблазн прекрасное ведомство без спроса порыться в бумагах. Да и не мог забыть обысков в нашей квартире, а при входе в оперативную библиотеку КГБ невольно припоминал – неказистая дверь открывалась в помещения, где при Сталине содержались люди, а при Андропове книги. В прежней внутренней тюрьме, семиэтажное здание которой теперь приспособлено под библиотеку, столовую и прочие полезные учреждения.
В 1974 г. в издательстве «Молодая гвардия» 200-тысячным тиражом вышла моя книга «1 августа 1914», исправлявшая догматическую трактовку истории нашей страны на подступах к 1917 году. Перед подписанием ее в печать рукопись одобрил тогдашний шеф пропаганды А.Н.Яковлев.
Вскоре после выхода книги мой сектор в Институте США и Канады завершил подготовку и, получив утверждение Ученого Совета, передал в издательство «Наука» рукопись плановой работы «США: политическая мысль и история», объемом 40 ал. Разделы, написанные четырьмя молодыми сотрудниками, легли в основу тогда же защищенных ими кандидатских диссертаций. Все шло нормальным порядком, и мы уже принялись за подготовку следующего труда об администрации Р.Никсона, за которым маячила работа над интереснейшим, как ожидалось, исследованием о ЦРУ. Нас мало интересовала деятельность рыцарей «плаща и кинжала», мы хотели показать ЦРУ как инструмент Вашингтона в переделке мира по американскому образцу.
Арбатов бдил. В нарушение всех правил для него воровским способом сняли ксерокс с верстки, треть которой он прочитал и на первой странице начертал: «Во введении нет Маркса, В.И.Ленина, Брежнева, документов КПСС». По завершении трудов над версткой резюмировал: «Ссылок на Маркса, Энгельса, Ленина, документов партии нет практически. Так нельзя». Как можно? «А включать надо материал под основные темы а) марксистскую оценку революции с ее б)позитивными и в) негативными сторонами… Но главное — идет сплошной поток (постепенно все более приедающийся) той же идеи от «Мэйфлауэра» и до Никсона. Надо найти грани и пресечь этот плавно журчащий ручеек… В общем критики враждебных нам взглядов по этому архиважному, тонкому и чувствительному вопросу нет» и т.д.
Итак, без Брежнева никуда, начиная с Американской революции в 1775-1783 гг. Чудовищно! Возвратившись к этой истории спустя пятнадцать лет, я писал в «Московском строителе» (в августе 1990 г.): «К этому времени Арбатов стал академиком, приобрел навык говорить «по-брежневски» –животом, издавая густые, рыкающие звуки, а свою неосведомленность положил за уровень развития науки. Он демонстрировал блистательное незнание курса истории средней школы, но твердо помнил – в исторических сочинениях цитаты классиков неизбежны (в классиках вместо куусиненовского Хрущева тогда ходил арбатовский Брежнев). Академик энергично объяснил мне, как нужно писать книгу в текущий момент — разрядка дышала на ладан, для ее реанимации, между прочим, подобает создать буколическую картину политики США и, разумеется, воздать должное тогдашнему кумиру Генри Киссинджеру. Тут коса нашла на камень, я не менее энергично открыл академику азы нашей профессии — истории — и добавил, что арбатовская «правда» не имеет отношения к науке, как, впрочем и он сам. Началось «сражение». За то, чтобы верстка не была рассыпана, т.е. не ликвидирован начисто наш труд»
За год мы «доработали» ее в направлении, прямо противоположном указаниям Арбатова, а когда впоследствии подсчитали, оказалось 43,4 уч.-издл. Знающие издательские нравы по достоинству оценят увеличение планового объема книги почти на 80 машинописных страниц. Победили, конечно, не мы, а Андропов. Когда стало ясно, что научными доводами не пробить стену невежества, упрямства и предвзятости, я отправился к Андропову и подробно рассказал о судьбе дарованной им свободы творчества и оставил верстку с арбатовскими рекомендациями.
Через какое-то время он позвонил, сказал, что мы правы, и дал совет– объяснить академику, что притесняемый авторский коллектив обратится в «директивные органы», т.е. в ЦК КПСС. Совет более чем странный, посему я отправился теперь к Бобкову. Генерал высмеял идею и заметил, пусть сам Андропов справляется со своим Франкенштейном. Прошло еще какое-то время, и еще звонок Председателя. «Этот тетерев на току» был предупрежден мною, что если не уймется, почти кричал он в трубку, то «потеряет мою дружбу». В 1976 г. книга, наконец, увидела свет. Юрий Владимирович еще пообещал устроить ей хорошую прессу. Обещания не выполнил, думаю лучше представляя вес «Абраши» при Брежневе.
