А оборонная продукция? Ее доля была гигантской, намного превышающей реальные потребности страны. Говорят, 20–40 процентов. Какое там! Подавляющее большинство советских предприятиях во всех отрасших. Но пересмотр итогов приватизации, отказ от приватизационных процессов к числу этих мер никак не относятся. Как всякие разрушительные действия, подобные меры только усугубят положение беднейших.
Еще одно распространенное заблуждение: в жертву идее разгосударствления мы приносили реальные интересы отечественной экономики.
Да, нам постоянно приходилось решать задачу соотношения цели и средств. Но мы считали и считаем, что создание частной собственности в России — это абсолютная ценность. И для достижения этой цели приходится иной раз жертвовать некоторыми экономически эффективными схемами. Такая материя, как экономическая эффективность, существует в режиме год, два, десять лет. Частная же собственность работает сотни, тысячи лет. Уверены: влияние приватизации и частной собственности на российскую экономику и государство окажется столь продолжительным и масштабным, что оценки приватизации будут существенным образом меняться со временем.
И все-таки еще раз остановимся на некоем стандартном наборе “очевидных” обвинений в адрес приватизации. Не для того, чтобы оправдаться. Для нас важно, чтобы люди понимали: значительная часть этих банальностей является либо ложью абсолютной, либо ложью в решающей степени. Итак…
“ПРИВАТИЗАЦИЯ ПРИВЕЛА К ПАДЕНИЮ ПРОИЗВОДСТВА”
Это обвинение заведомо ложно от начала и до конца, если имеется в виду неспособность частных предприятий удержать на необходимом уровне выпуск товаров, пользующихся спросом у населения.
Международный центр социально-политических исследований (“Леонтьевский центр”) и Российская ассоциация маркетинга (РАМ) изучали состояние дел на 266 предприятиях разных форм собственности в 13 регионах России, в 8 отраслях промышленности. Так вот, эти исследования показали: практически по всем основным финансово-экономическим показателям приватизированные предприятия выглядят лучше государственных. Это касается долгов самих предприятий и задолженности им, рентабельности, обеспеченности собственными средствами, уровня зарплаты, а также объемов производства. Закономерность просматривается совершенно отчетливо: чем больше степень приватизации (чем меньше собственности остается за государством), тем меньше спад производства на предприятиях.
Вместе с тем падение объемов производства с приватизацией очень даже связано, если речь вести о сокращении производства, не пользующегося спросом. В эпоху командной экономики значительная часть производимой в стране продукции была попросту не нужна. Эту ненужную продукцию можно было обнаружить как бы в нескольких измерениях.
Измерение первое: большой уровень материальных и энергетических затрат. То есть если взять аналогичную продукцию, произведенную в советской экономике и экономике рыночной (башмак, к примеру, станок, жилой дом, турбина и т. д.), то неизменно окажется: командной экономике требовалось больше электроэнергии, больше кожи, дерева, металла (доля отходов сырья была значительно выше), больше рабочих рук, чтобы произвести на свет точно такую же вещь, что и в экономике рыночной.
А следующая проблема заключалась в том, что “точно такую же” очень часто, при всех вышеперечисленных затратах, производить как раз не получалось. И это второе измерение ненужной продукции: вещи низкокачественные, с невысокими потребительскими характеристиками. Вспомните, как обстояло дело со значительной частью продукции советской легкой промышленности, например. В Москве не продали — в регионы перебросили, из регионов — в село. По ходу дела несколько раз уценили. А если и это не помогало, неходовой товар просто уничтожали сотнями тысяч штук.
А оборонная продукция? Ее доля была гигантской, намного превышающей реальные потребности страны. Говорят, 20–40 процентов. Какое там! Подавляющее большинство советских предприятиях во всех отраслях в той или иной форме работало на оборонку — будь то фабрики по пошиву детской обуви или заводы по производству турбин. Хорошо известно, что мы до настоящего времени не можем решить, например, проблему утилизации ненужных подводных лодок. А ведь это в свое время были гигантские затраты: сотни тысяч тонн металла, сотни тысяч километров кабельной продукции, миллионы киловатт-часов электроэнергии. Вот он — еще один пласт той самой ненужной продукции.
А территориальное размещение производства? Возведение гигантских заводов в зонах, где производство фантастически невыгодно. Впрочем, тогда подобные объекты возникали как лагеря, труд был абсолютно бесплатный, и это было хоть как-то экономически понятно (не касаемся здесь нравственной стороны дела). Но карательная система выдохлась, и советской экономике в наследство осталась проблема, с которой мы сталкиваемся до сих пор — от Норильска до воркутинских шахт — так называемая проблема северов.
Сегодня для того чтобы сохранить в северных частях Якутии, например, какое-то производство, нужно завозить туда тысячи тонн дизельного топлива. Электроэнергия, произведенная на таком топливе, стоит раз в десять дороже, чем в единой энергосистеме России. Это все фантастические затраты. Гораздо эффективнее осваивать подобные регионы вахтовым методом. Но ведь мы же рядом с заводами-гигантами уже понастроили целые города-спутники, которые тоже надо обогревать и освещать все на том же привозном дизельном топливе. Для их обслуживания требуется 4–5 больше ресурсов, чем для поддержания жизни в таких же по размерам городах европейской части России. И в таком положении находятся чуть ли не 20 процентов территории страны.
И согласитесь, в этом контексте проблема падения производства уже не смотрится такой ужасной и разрушительной, как пытаются представить ее многочисленные оппоненты приватизации. Если разгосударствление приводит к снижению подобного рода неэффективных затрат, так, может, это и к лучшему?
Конечно, падение объемов производства на какой-нибудь забытой Богом и покупателями калошной фабрике — личная трагедия для рабочего, который годами на ней получал зарплату. Увольняют его — и ему нужно думать о том, как прокормиться, где найти работу. Но для экономики в целом закрытие или перепрофилирование такого рода фабрик — сбрасывание гигантского дополнительного груза, который гирями висит на ней и мешает нормально развиваться.
Еще один тезис наших оппонентов:
“ПРИВАТИЗАЦИЯ ПРИВЕЛА К КРИМИНАЛИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ”
Эту претензию отвергаем полностью. Более того, готовы доказывать прямо противоположное: приватизация предотвратила такой масштаб криминализации экономики, на фоне которого существующий сегодня показался бы детской игрушкой.
Массовое сознание судит по лежащей на поверхности видимости явления. Уровень криминализации действительно вырос. Но надо представлять ситуацию, с которой столкнулась наша команда, начиная приватизацию. В результате полного бездействия, неспособности проводить какие бы то ни было преобразования на союзном уровне и некоторого периода бездействия на уровне российском сложилось положение, при котором не приватизация, нет — массовое воровство уже шло без всякого контроля и без всяких правил. Обо всех этих штучках с арендой и полным хозяйственным ведением мы уже говорили подробно.
Могли ли мы на фоне всеобщей грязи и разрушения немедленно выстроить идеальное здание из мрамора, стекла и бетона? Не могли. Какие бы мощные блокираторы всеобщего развала ни закладывали мы в свои нормативные документы, превратить стихийное растаскивание государственной собственности в некий идеально упорядоченный процесс было просто немыслимо. Мы сделали все, что могли: повернули процесс стихийной приватизации в цивилизованное законное русло.
А поскольку поиск легальных границ велся на фоне почти разрушенной российской государственности, почти не действовавших механизмов исполнительной и законодательной власти, мы вынуждены были постоянно идти на компромиссы. Иначе никакого результата не было бы в принципе.
Так, например, проводя малую приватизацию, мы вынуждены были вводить конкурс вместо прямой продажи. При этом мы отдавали себе отчет в том, что, конечно же, не удастся избежать махинаций. Но вопрос ставился более прагматично: махинаций сколько — больше или меньше?
Мы убеждены: именно благодаря российской концепции приватизации удалось избежать беспрецедентной криминализации российской экономики.
Следующий сюжет.
“В ХОДЕ ПРИВАТИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИМУЩЕСТВО БЫЛО РАСПРОДАНО ЗА БЕСЦЕНОК”
Безусловно, случалось: сговор, мошенничество, а в результате — занижение цен. Но в абсолютном большинстве случаев этой проблемы не существовало вообще. Мы уже пытались изложить свой взгляд на проблему “приватизации за бесценок”. И все-таки возвратимся к ней еще раз, со своими аргументами, так как считаем ее чрезвычайно важной для понимания сути и смысла российской приватизации.
