Еще обиднее было то, что его место занял Скотт Карпентер. Карпентер был из них наименее опытным пилотом, и все же именно он заменил его, Дика Слейтона, который выступал перед Обществом летчиков-испытателей и настаивал на том, что лишь опытный летчик-испытатель может справиться с этой работой. А Уолли Ширру, действительно опытного пилота, готовили на роль дублера Дика. Почему он отказался в пользу Карпентера? Гленн и Карпентер совершили два первых орбитальных полета… а Дик Слейтон остался позади, чтобы летать на заднем сиденье.
Мнение Гилрута, которое поддержал Уолт Уильямс, заключалось в том, что Карпентер как дублер Гленна получил гораздо более серьезную подготовку, чем мог пройти Ширра за оставшиеся до полета десять недель. Правда, сам Скотт не был в восторге от столь внезапного предложения. Он тренировался шесть месяцев вместе с Джоном, но второй орбитальный полет – это дело серьезное. Теперь пришел черед ученых НАСА. Астронавт должен был раскрыть снаружи капсулы разноцветный аэростат, чтобы оценить восприятие света в космосе и величину силы тяги, если она вообще есть, в предполагаемом вакууме. Ему поручали проследить, что происходит с водой в стеклянной бутылке в состоянии невесомости и изменится ли при этом поведение капилляров. Для этого эксперимента готовили небольшую стеклянную сферу. Еще астронавту требовался так называемый денситометр – для измерения плотности светового потока с Земли. Астронавта должны были обучить пользоваться ручной камерой, чтобы делать метеорологические снимки и кадры линии горизонта, атмосферного пояса над горизонтом и разных материков, особенно Северной Америки и Африки. И тут ученые, надо сказать, нашли подходящего человека: Скотта заинтересовали эксперименты. Но добавление всех этих вещей в карту контрольных проверок, которая и так уже была перегружена внесенными в последние минуты изменениями оперативного порядка, подвергало его сильному напряжению. Чтобы делать все эти фотоснимки, использовать камеру, денситометр и прочие приборы, астронавту требовалась совершенно новая система ручного контроля. Эта система создавала один фунт тяги, если вы слегка толкали ручной регулятор, и еще двадцать пять фунтов, если вы толкали его под небольшим углом. То есть «или – или»: капсулу нельзя было разворачивать постепенно, как самолет или автомобиль.
Полет состоялся по графику, 24 мая. Первые два витка Скотт просто отдыхал. Он был совершенно спокоен и пребывал в намного лучшем настроении, чем любой из трех его предшественников. Он просто получал удовольствие. Его пульс до взлета, во время взлета и на орбите был даже ниже, чем у Гленна. Карпентер больше разговаривал, больше ел, пил больше воды и проделывал с капсулой гораздо больше операций, чем любой до него. Ему откровенно нравились все эксперименты. Скотт раскачивал капсулу в разные стороны, делал множество фотографий, вел подробные наблюдения за восходами Солнца и горизонтом, выпускал аэростаты, наблюдал за стеклянными бутылками, считывал показания денситометра и вообще чудесно проводил время. Единственная проблема заключалась в том, что новая система контроля потребляла ужасно много топлива. Только астронавт намеревался накренить капсулу или пустить ее в рыскание совсем чуть-чуть – как тут же пересекал невидимую черту, и из баков вырывался еще один огромный гейзер перекиси водорода.
Во время второго витка несколько диспетчеров предупредили Скотта, чтобы он начал экономить топливо, иначе его будет недостаточно для спуска в атмосферу, но только на третьем, последнем, витке Карпентер понял, насколько снизился уровень топлива. Большую часть последнего витка он просто позволял капсуле дрейфовать и поворачиваться в любом направлении, чтобы не приходилось пользоваться ни автоматическими, ни ручными двигателями. С этим вообще не возникало проблем. Даже когда он был развернут головой вниз, к Земле, не создавалось никакого ощущения дезориентации, чувство верха или низа вообще отсутствовало. Плавание в состоянии невесомости понравилось Скотту даже гораздо больше подводного, которое он так любил.
Хотя Карпентер постоянно думал о низком уровне топлива, но все же не мог сопротивляться возможности поэкспериментировать. Он потянулся за денситометром, задел рукой за люк капсулы, и за окном появилось облако «светлячков», которых видел Джон Гленн. Скотт пустил капсулу в рыскание, чтобы разглядеть их. Ему они скорее показались похожими на снежинки. Он ударил по люку, и появилось еще одно облако частиц. Скотт качнул капсулу, чтобы посмотреть на них, и потратил при этом еще часть топлива. Чем бы ни были эти «светлячки», они имели отношение к корпусу капсулы и вовсе не представляли собою какую-нибудь микрогалактику. Они пробуждали любопытство, и Скотт принялся раскачивать и вертеть капсулу, чтобы разгадать эту тайну. И тут внезапно наступило время подготовки к вхождению в атмосферу, а Скотт уже не успевал выполнить соответствующие операции, предписанные картой контрольных проверок. Кроме того, ситуация с топливом стала вызывать некоторое беспокойство. А в довершение ко всему автоматическая система контроля больше не могла удерживать капсулу под нужным углом. И Скотт переключился на автоматическое управление… но при этом забыл отключить ручную систему. Десять минут топливо расходовалось обеими системами. Карпентер собрался включить тормозные двигатели вручную, и в это время Алан Шепард, диспетчер из Аргуэлло, штат Калифорния, начал обратный отсчет. Когда Шепард произнес «пуск», угол наклона капсулы составлял примерно девять градусов, и было уже слишком поздно менять его. Практически не оставалось топлива для того, чтобы контролировать колебания капсулы при вхождении в атмосферу. Когда Скотт вошел в густые слои атмосферы и радиосвязь прервалась, Крис Крафт и другие инженеры стали готовиться к худшему. Связи уже давно пора было восстановиться, но ее не было. Похоже, Карпентер потратил все топливо на свои забавы и сгорел. Инженеры в ужасе переглядывались: из-за этой катастрофы программу заморозят на год, если не больше.
Рене следила за вхождением Скотта в атмосферу по телевизору, сидя в арендованном доме в Какао-Бич. Вот уже два дня она играла в прятки и совсем обезумела. Все эти засады на мостах и сумасшедшие вертолеты… Рене решила, что раз уж в журнале «Лайф» отчеты отважных жен, стойко переносивших испытания своих мужей, писались от первого лица, то ей следует действительно написать свои воспоминания лично. Лоудон Уэйнрайт, конечно, все отредактирует и перепишет корявые места, но автором все же от начала и до конца должна быть она сама. Рене не собиралась сидеть в заточении в своем доме в Лэнгли, подвергаясь осаде телевизионщиков и всему этому безумию. Она знала, что необходимость разыгрывать трепещущую пташку перед прессой и людьми вроде Линдона Джонсона доставила Энни Гленн гораздо больше беспокойства, чем страх за Джона. Есть что-то недостойное в том, чтобы оказаться в таком положении. Несмотря на обрушившееся на вас внимание, вас все же рассматривали не как личность, а как обеспокоенную верную самку находившегося на верхушке ракеты самца. Через некоторое время Рене и сама уже не знала, в чем тут дело: в ее скромных литературных амбициях или в праведном возмущении отведенной ей ролью жены астронавта. «Лайф» арендовал для нее «безопасный» дом в Какао-Бич, и поступил правильно. Они арендовали и еще один дом про запас, на случай, если присутствие миссис Карпентер в первом будет обнаружено. Рене позвонила Шорти Пауэрсу, официальному представителю НАСА в прессе по делам астронавтов, и сообщила ему, что отправляется на Мыс следить за взлетом мужа, но хочет уединения и никому не скажет, где будет находиться, включая и его самого. Пауэрс отнюдь не пришел в восторг. Контракт астронавтов с «Лайф» и так уже достаточно осложнил его работу: весь «личный» материал о парнях и их семьях полностью отошел к журналу. И все же во время полета подавляющее большинство репортеров, с которыми имел дело Пауэрс, действительно интересовало лишь два вопроса: 1) что сейчас делает астронавт, как он себя чувствует, не страшно ли ему? и 2) что сейчас делает его жена, как она себя чувствует, не умирает ли она от беспокойства? Одной из главных обязанностей Пауэрса было сотрудничество с телекомпаниями: он должен был сообщать, где находится во время полета супруга астронавта, чтобы они успели организовать свой пост у дома несчастной женщины. А сейчас он мог сказать лишь, что жена Карпентера должна находиться где-то на Мысе. Телевизионщики посчитали такой ответ оскорблением и вызовом. До того как Рене отправилась на Мыс, ей позвонил корреспондент одной из компаний и сказал, что они собираются выяснить, где она остановится… И если потребуется, они пойдут на все, но ведь можно избежать осложнений. Лучше ей самой рассказать им правду. Это напоминало сцену из гангстерского фильма. И действительно, когда миссис Карпентер прибыла на Мыс, тележурналисты стояли на каждом мосту и на каждой ведущей в Какао-Бич дороге. Рене знала, что они будут высматривать автомобиль с женщиной и четырьмя детьми. Поэтому она велела детям лечь на пол, и они благополучно проскочили через все засады. Но телевизионщики не сдавались. В конце концов, как они смогут устроить лагерь перед домом жены астронавта и снимать опущенные шторы, если они даже не знают, где она находится? Журналисты наняли вертолеты и начали прочесывать Какао-Бич, высматривая на пляже группы из четверых малышей. Найдя их, они пикировали прямо на детей, повергая тех в ужас. Люди кидались прочь, бросая свои пледы, телескопы, фотоаппараты и треноги и пытаясь спасти детей от бешеных вертолетов. Со стороны журналистов это было чистое безумие, но не знать, где находится жена астронавта, для них было то же самое, что не знать, где находится ракета. Наконец миссис Карпентер догадалась отправлять детей на пляж по двое, чтобы уберечься от сумасшедших на вертолетах.
