Стоит также отметить, что в 1967 году на основании известных к тому времени фактов захоронение капитана Плотникова было эксгумировано и его останки торжественно перезахоронены в Ломово[349]. Совершенно очевидно, что если бы генерала Лизюкова действительно похоронили в Лебяжьем (Сухой Верейке, по Катукову), то требовавшееся властям перезахоронение в том же Воронеже можно было бы провести, не дожидаясь никаких поисков и раскопок, — достаточно было приехать на упомянутое Катуковым место «похорон с почестями» и произвести перезахоронение уже в 1943 году!
К тому времени были живы и Горелов, и Ружин, и, скорее всего, кто-то из других «участников похорон Лизюкова», которые без труда могли показать, где именно они его похоронили! Отчего ж они не приехали?! Отчего ж не показали?! Ответ опять очевиден: указать место захоронения Лизюкова они не могли, потому что его НЕ ХОРОНИЛИ!
Обратимся теперь к генеральским примерам. В сентябре 1941 года в печально известном окружении под Киевом погиб командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос. Почти два года точной информации о том, как он погиб и где захоронен, не было. Цитирую статью П. В. Буркина «Генерал Кирпонос: опыт историко-антропологического исследования»[350].
«Судьба самого Кирпоноса долгое время оставалась неясной. Этому способствовало то, что, пожалуй, единственный человек, находившийся около командующего до конца, майор Гненный, погиб во время боев в Воронеже 5 июля 1942 года. Такое исчезновение бывшего командующего фронтом породило многочисленные и не всегда лестные для Кирпоноса слухи. В некоторых из них утверждалось, что Кирпонос был доставлен в Москву и расстрелян, в других — что сдал врагу четыре армии и сам перешел на службу к немцам. Наиболее устойчивой оказалась и наиболее близкая к правде версия, согласно которой, попав в безвыходное положение, Кирпонос застрелился. Эта версия была более почетной, так как она снимала с Кирпоноса все обвинения не только в переходе на сторону противника, но и в сдаче в плен. Поэтому неудивительно, что она пережила войну и даже фигурировала позднее в некоторых мемуарах. Р. Г. Уманский, Л. Волынский и В. Д. Успенский в своих воспоминаниях придерживаются именно этой точки зрения, хотя ни один из них не был свидетелем боя в роще Шумейково. Единственные уцелевшие свидетели этого боя 20 сентября — это старший политрук B. C. Жадовский и М. И. Потапов, который в этом бою был тяжело ранен и попал в плен. Ни один из них, впрочем, гибели Кирпоноса своими глазами не видел.
Естественно, загадочная судьба командующего фронтом не могла не беспокоить и советское руководство — особенно с учетом того, что подобное исчезновение бывшего подчиненного Кирпоноса, генерал-лейтенанта А. А. Власова обернулось его изменой. Поэтому, как только Сенчанский район, где находилась роща Шумейково, был освобожден в ноябре 1943 года, туда была направлена комиссия для расследования обстоятельств гибели М. П. Кирпоноса. В нее входили представитель ГУК НКО подполковник Б. Н. Бородин, представитель „Красной звезды“ Г. Д. Кривич, представитель Полтавского УНКВД А. В. Попов, областной судмедэксперт П. А. Голицын, секретарь райотдела НКВД И. М. Власов и, наконец, заведующий Сенчанской больницей врач П. А. Россоха. Кроме того, сюда был направлен и Жадовский, который должен был указать место захоронения Кирпоноса.
Бросается в глаза то, что в комиссии лишь немногие принадлежали к НКВД, причем среди них практически не было руководителей хотя бы республиканского масштаба. Кроме того, присутствие представителя „Красной звезды“ — главной армейской газеты страны — говорило о том, что никаких особенно важных и подлежащих засекречиванию материалов найти не предполагалось, напротив, допускалась возможность их публикации.
Комиссия опросила местных жителей, изучила объяснительные записки Гненного и Жадовского, а затем провела судебно-медицинскую экспертизу, результаты которой были зафиксированы в акте от 6 ноября 1943 года. Комиссия установила, что М. П. Кирпонос погиб в бою и был убит осколками разорвавшейся мины. Так была установлена правда о гибели командующего Юго-Западным фронтом. И признанием заслуг Кирпоноса на государственном уровне, его „реабилитацией“ от всех подозрений стало его торжественное перезахоронение в Киеве, в Парке Славы в конце того же 1943 года».
Обратим внимание на характерные детали: было проведено расследование, создана комиссия, проведена официальная судебно-медицинская экспертиза. То есть даже спустя два с лишним года после гибели Кирпоноса, несмотря на недостаток документальных материалов и достоверных свидетельств, связанных с особыми обстоятельствами дела (выход из окружения, уничтожение документов, гибель многих свидетелей и очевидцев), комиссии удалось выяснить судьбу бывшего командующего и установить место его захоронения.
Относительно Лизюкова, если верить Катукову и объяснениям современных «находчиков», всё это можно было бы сделать и быстрее и проще: и документы были целы, и «свидетели» живы. Уже весной — летом 1943 года с их помощью захоронение Лизюкова в Лебяжьем было бы БЕЗУСЛОВНО найдено, а останки генерала торжественно ПЕРЕЗАХОРОНЕНЫ!
Если бы захоронение Лизюкова в Лебяжьем действительно было произведено офицерами 1 гв. тбр из-за невозможности вывезти тело генерала в тыл (окружение села противником), то в материалах расследования штаба Брянского фронта ОБЯЗАТЕЛЬНО было бы что-то типа: «…Из показаний командира 1 ТК генерал-майора Катукова следует, что при атаке 1 гв. тбр его корпуса он видел, как танк тов. Лизюкова был подбит вблизи немецких позиций, после чего тов. Катуков отдал приказание вытащить его с поля боя, что и было сделано…» А дальше что-то схожее с мемуарами полководца, заканчивавшееся словами о том, что «тело тов. Лизюкова было похоронено со всеми воинскими почестями в селе Сухая Верейка… (уу-пс! Села-то с таким названием на военной карте нет!)… в селе Лебяжье, о чём есть свидетельские показания полковников Горелова и Ружина, а также присутствовавших при захоронении бойцов.
Вывезти тело тов. Лизюкова не представлялось возможным ввиду окружения противником всего района села Лебяжье, поэтому тов. Горелов и Ружин приняли решение изъять у погибшего документы, снять с него сапоги и генеральский мундир со всеми знаками различия (чтобы противник не мог догадаться о личности захороненного), а также не обозначать могилу из-за опасений осквернения её врагом, о чём позже был составлен официальный акт за подписями вышеназванных лиц. Этот акт включён в материалы расследования…» Ну и что-нибудь в том же духе. Ох, как кстати пришёлся бы сей документ тем, кто заявляет об обнаружении Лизюкова в Лебяжьем! Ох, как обрадовались бы они такому поистине бесценному архивному открытию! С каким праведным негодованием указали бы они на него всем скептикам, сомневающимся в долгожданной находке! (Я уж не говорю про то, что они бы сказали своим оппонентам!) Но… вместо желанного документа, рассеявшего бы всякие сомнения и разящего всех оппонентов наповал, у «находчиков» есть один только архивный пшшшик… Нет у них никакого нужного донесения.
Да и захоронение Лизюкова в Лебяжьем, если б и было на самом деле произведено летом 1942-го, уж не дожидалось бы ПО «Дон» столько десятилетий, а было бы по существующим документам давным-давно найдено и официально вскрыто. И останки легендарного командарма давно бы уже были перезахоронены со всеми воинскими почестями совсем в другом месте! И произошло бы это не в 2009 году, а вскоре после освобождения территории района от немцев, когда по составленным показаниям Катукова, Горелова, Ружина и многих других приехала б в Лебяжье комиссия по перезахоронению с группой солдат и всё сделала бы как надо!
Наглядный пример тому — судьба командующего 33-й армией генерала Ефремова. 19 апреля 1942 года, будучи раненным при выходе из окружения, он застрелился, не желая сдаваться в плен, и в знак уважения был похоронен противником с воинскими почестями! На похоронах присутствовали сами немцы, наши пленные бойцы и местные жители. По понятным причинам никто из них в 1942 году не доложил советскому командованию о совершённом захоронении, и поэтому о судьбе генерала ничего не было известно в течение целого года. Само собой, не было ни письменных донесений, ни акта о захоронении, ни показаний свидетелей и т. д.
Но вскоре после освобождения Знаменского района Смоленской области в марте 1943 года только на основании устных показаний местных жителей, видевших захоронение в 1942 году, могила Ефремова была найдена, а сформированная специальная комиссия (в состав которой вошёл и сын Ефремова) произвела её официальное вскрытие и эксгумацию останков. Сын однозначно опознал своего отца, после чего генерала Ефремова торжественно перезахоронили.
