Гитлер же в свою очередь разделял с Хансом Гриммом, немецким пророком завоевания жизненного пространства, непререкаемое убеждение, что «Германия… есть европейский — а значит, и британский — форпост на востоке». [1177] Англия служила своего рода оправданием империалистических амбиций Германии.
Для Гитлера Англия оставалась и гарантом успеха миссии Третьего рейха: «Перед немцами поставлена задача европейского масштаба… Если вы <англичане> вынуждены требовать защиты белых женщин… от черного позора, то вы выполняете миссию европейского масштаба». Ханс Гримм уверял, что в тот момент, когда «каждый» немец будет видеть в англичанине «брата по крови», тогда «англичане и немцы… вместе станут защищать свое врожденное право». Третий рейх не стремится превзойти Англию, — неустанно повторял Ханс Гримм. «И нам, немцам, не нужно других… благ… кроме тех, которые узаконил во всем мире именно английский нордический дух». [1178] Разве могли в Англии, стране чистокровности, не заметить этих учений, не обратить внимания, что «Германия… должна защищать от хаоса и масс с Востока ваш <британский> и наш большой нордический мир…» [1179] Разве могли англичане пропустить мимо ушей высказывания, подобные этому: «в грядущем времени нашу немецкую судьбу свершит Англия, а ваша <английская> судьба… станет следствием нашей». Таким образом, нацистская Германия Ханса Гримма открыто ожидала защиты расы господ (и господствующего класса) от Англии, а британец Невилл Чемберлен — пусть он и не говорил об этом в открытую — ожидал получить именно такую поддержку от Германского рейха (как некогда этого откровенно жаждал Хьюстон Чемберлен).
Если учесть представления о «расе господ», укорененные в английской имперской традиции, то не приходится удивляться, что расовая идеология Гитлера не помешала английскому истеблишменту сотрудничать с национал-социалистами. При этом намного большую роль играл страх перед подрывными действиями коммунистов против Британской империи, чем перед возможными проявлениями классовой борьбы со стороны рабочих Западной Европы. Имперские англичане больше опасались разжигания антиимпериалистических движений туземцев, чем попыток мобилизовать на революцию британский рабочий класс — надежность которого, учитывая его патриотизм и приятие существующего порядка, объективно почти не вызывала сомнений. Подозрение, что цветное «низшее отродье» («the lesser breeds») под влиянием пропаганды Коминтерна утратит почтение к имперской расе, было актуальней, чем гипотеза, что английские рабочие могут поставить «классовые интересы» выше британского патриотизма. Таким образом, чем важнее для правящих кругов Британии было сохранение империи по сравнению с сохранением баланса сил в Европе, тем больше была готовность сотрудничать с гитлеровской Германией.
Подобное британское «германофильство» никак не проявляло себя в период, предшествовавший захвату власти Гитлером. (Имперская «благозвучная» формулировка консерваторов по этому поводу, высказанная Леопольдом Эмери, звучала следующим образом: «Критика строгости Версальского мирного договора не получала огласки, пока Германия оставалась спокойной». А Черчилль напоминал: «Не было предпринято ни одной попытки достигнуть соглашения с Германией… пока там существовала парламентская система <и демократия>». Так что Гитлер не так уж ошибался, заявив: «К нам постепенно начинают относится как к… равным… потому что мы стали вести себя безжалостно».) Итак, пока Германия была безоружной, все это английское «германофильство» не проявлялось ни в малейшей степени: ни в то время, когда гражданское население Германии — даже после прекращения военных действий в 1919 г. — вымирало от блокады, ни тогда, когда сами немцы вынуждены были топить свои военные корабли в Скапа Флоу*.
(* Англ. военно-морская база на Оркнейских островах, где после первой мировой войны должна была быть интернирована большая часть немецкого военного флота; 21 июня 1919 г. она была затоплена.)
Этот факт подтверждает, что английская сторона ждала от гитлеровской Германии того, чего не могла дать Веймарская республика. Чего же? Того, чего в Англии официально не было, но что так пригодилось бы ее империи. Английская сторона ждала, скажем, более радикальной расистско-империалистической идеологии власти с выводами в духе какого-нибудь Альфреда Розенберга, идеологии, дающей санкцию на «применение расовых законов против индийцев… черных, метисов и евреев… если пробуждение черных приобретет опасный характер». [1180] Ведь так же, как в представлениях адептов британского расового империализма, в теории Альфреда Розенберга подавление индийцев и черных должно было произойти задолго до подавления евреев. Таким образом, эта гитлеровская идеология могла быть применена в целях сохранения Индии для Англии. Ее могли бы усвоить «покоряющие мир англичане… в качестве народа господ строящие империю!» «Однако не подлежит сомнению, что Индия нуждается в длани господина над собой», а «Великобритания в своих интересах и в интересах белой расы не вправе здесь уступать». [1181] То есть якобы момент требует создания блока государств, «соответствующего единственно интересам нордической культуры» ради «отражения нарастающей угрозы с Востока; требуется заключить союз между этим блоком и Англией, владычество которой над Индией также обеспечивается только отпором азиатству как политической силе». [1182]
Лондонская «Times» в 1920 г. полагала (как и Альфред Розенберг, если верить «Мифу XX века»), что за движениями народов Востока против иноземной британской власти кроется всемирный еврейский заговор, что за сопротивлением германско-нордической Британской империи стоят еврейско-демократические происки. [1183] Ведь разве не еврейство (согласно Гитлеру) свергло господствовавший над Россией слой балтийских немцев (к которым причислял себя и Розенберг) — основу государства? [1184] И разве не Гитлер хотел, сбросив с России «еврейско-большевистское ярмо», сделать из этого «Остланда» немецкую «Индию» — то есть то, чем была Индия для Англии? «Если бы только тыл прикрывала Англия, это дало бы возможность начать новый поход германцев <на восток>». Ведь «если бы в Европе потребовались земли, то их в основном можно было бы приобрести только за счет России; тогда новому рейху пришлось бы отправиться по стопам былых рыцарей Ордена, чтобы с помощью немецкого меча дать немецкому плугу землицы, а нации — ежедневный кусок хлеба. Правда, при такой политике в Европе у нас мог быть лишь один-единственный союзник — Англия». [1185]
И действительно, в гитлеровском «броске на Остланд» Англия играла роль если и не открытого союзника, то активного пособника. Так, уже после «конференции четырех» 15 июля 1933 г., реагируя на захват Гитлером власти, лорд Ллойд (британский верховный комиссар в Египте в 1925–1929 гг., где он исполнял должность наподобие вице-короля, в 1930 г. — противник уступок Индии, один из тех, кто настаивал на изменении демократических форм правления в самой Англии, тот самый лорд Ллойд, который пытался стать лидером консерваторов, сместив Стэнли Болдуина) так прокомментировал ситуацию: «Мы даем Германии <свободный> путь на восток и тем самым — столь необходимое ей пространство для экспансии». [1186] Британские внешнеполитические ожидания состояли в том, что «Германия будет ориентирована на восток, поскольку свободное пространство есть только там. Однако пока в России существует большевистский режим, эта экспансия не может ограничиваться мирным проникновением». [1187]
