Разница в качестве людского состава кадровых частей и призванных из запаса выявилась уже в самом начале войны, при развертывании второочередных дивизий из так называемых скрытых кадров. Генерал К.Л. Гильчевский, которому в июле 1914 г. было поручено формировать 83-ю второочередную дивизию из скрытых кадров 48-й пехотной дивизии, отмечал, что полученный им на укомплектование контингент запасных «состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было не боевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим обязанностям безучастно»[746]. Положение усугублялось тем, что кадровые части, в нарушение инструкций, стремились оставить себе самое лучшее из личного состава, оружия и снаряжения. В итоге получалось, что второочередные дивизии «оказываются чудовищно восприимчивыми к панике, пьяному скандалу, плохой погоде, чудовищным слухам, разложению и могут при малейшем недосмотре превратиться в лишенную всякой боеспособности погромную толпу»[747]. Эти их негативные качества проявились уже в самом начале Первой мировой войны, и лишь немногим начальникам удавалось сколотить из них боеспособные и хорошо управляемые соединения.
Впрочем, при огромном дефиците людских ресурсов царскому правительству уже не приходилось выбирать лучшие из них. Остроту проблемы ярко иллюстрирует попытка привлечения в ряды армии в 1915–1916 гг. представителей коренных народов Кавказа, Средней Азии и Сибири – «инородцев» или «туземцев», по терминологии того времени. Положение об их привлечении к отбытию натуральной воинской повинности должно было быть внесено в призывной закон еще в 1912 г., однако тогда проработать его в необходимой степени не успели. В последующем вопрос поднимался ежегодно, и в 1914 г. Военное министерство готово было внести его на рассмотрение Государственной думы[748]. Однако помешала война. В 1915 г. этот вопрос вновь встал со всей остротой.
Депутат Государственной думы А.И. Шингарев исчислял людские ресурсы этой категории в 10 млн мужчин[749]. Уже в ходе обсуждения вопроса в Военном министерстве и Государственной думе в августе 1915 г. выяснилось, что невысокий образовательный уровень, незнакомство с техникой и почти поголовное отсутствие знания русского языка у «туземцев» делали задачу ускоренной подготовки из них солдат объективно невыполнимой. Резонно отмечалось, что, пока армия получит первого нерусского солдата, война, вполне вероятно, закончится. От идеи призыва «туземцев» в действующие войска довольно быстро отказались, однако реальной показалась возможность привлечь нерусские народы к тыловым работам, с тем чтобы высвободить для фронта славянские контингенты. Летом 1916 г. вышло постановление правительства привлечь «реквизиционным порядком на время настоящей войны освобожденных от воинской повинности инородцев империи» к фронтовым инженерным работам[750]. Это распоряжение резко порывало с традиционными формами отношений нерусских народов империи с русской армией: или добровольное вступление в боевые части, или откуп посредством военного налога. И первое, и второе воспринималось «инородцами» как традиционная привилегия. И напротив, принудительная мобилизация на полевые работы заведомо ставила их в унизительное положение по отношению к фронтовикам. Вся тяжесть реализации этих непопулярных мер ложилась на командование восточных и Кавказского военных округов.
Первым к реализации этого мероприятия приступил Туркестанский военный округ. Здесь сразу «возникли тяжкие беспорядки, пролилась русская кровь, пришлось прибегнуть к употреблению оружия», – докладывал царю командующий войсками округа А.Н. Куропаткин[751]. Беспорядки были направлены главным образом против русских чиновников и их семей и имели ярко выраженный националистический характер. Благодаря жестким мерам командования округом восстание было ликвидировано, население находилось «в подавленном состоянии», но, по сообщению Куропаткина, «настроение плохое и беспорядки могут возобновиться»[752]. Возникла реальная угроза откочевки большей части кочевого населения Средней Азии в Монголию, Китай и Афганистан. При этом кочевое население, по мнению Куропаткина, совершенно непригодно к земляным работам, которыми никогда прежде не занималось. К тому же оно требовало особого за ним ухода, а также соблюдения мусульманских традиций и проч. На основании этого Куропаткин ходатайствовал перед царем о предоставлении ему полномочий на месте решать объемы и порядок «реквизиции» туземцев с правом полного освобождения от него или замены денежным налогом. Николаю II пришлось поставить на докладе Куропаткину резолюцию: «Согласен. Ставлю на вид спешное и недостаточно обдуманное проведение в жизнь этой меры, вызвавшей на окраине кровавые беспорядки»[753].
В Кавказском военном округе призыву на оборонные работы подлежало большинство северокавказских народов и некоторые народности Закавказья. Недавно назначенный наместником на Кавказе и главнокомандующим армиями Кавказского фронта великий князь Николай Николаевич (младший) употребил весь свой авторитет для ее отсрочки, а когда выявился провал мобилизации в Туркестанском округе, 9 августа 1916 г. отправил царю большое письмо, в котором предупреждал Николая II о назревании в регионе «крайне опасного для государственных интересов» положения – настолько серьезного, что он считал бы нужным прибыть в Ставку для личного доклада царю[754]. Специально созванное совещание губернаторов и начальников областей единодушно высказалось о том, что самой мягкой формой протеста станет массовое дезертирство мужского населения в горы, после чего начнутся вооруженные мятежи, нападение на русскую администрацию, порча железных дорог, нефтепромыслов и проч. Волнения с применением насилия в отношении «начальствующих лиц» уже начались в среде караногайцев[755]. Привлечение горцев к принудительным работам, отмечал Николай Николаевич, «равносильно в глазах многих мусульман унижению их достоинства» (курсив наш. – Авт.). Уже имелись сведения о насмешках в адрес горцев со стороны армян[756].
Серьезно обеспокоенный ситуацией на окраинах империи Николай II вначале приостановил, а затем и вовсе отменил это решение[757].
Тем не менее уже к концу 1916 г. русская армия оказалась в критической ситуации в связи с исчерпанием людских ресурсов для пополнения армии. В декабре участники Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства из числа депутатов Государственной думы и членов Государственного совета обратились с письмом к императору, в котором ставили его в известность о том, что в резерве оставались лишь несколько старших возрастов ратников 2-го разряда, а также призывники 1919 г. Вместе эти две категории могли бы дать до 1,5 млн человек, чего при существовавших ежемесячных потерях могло хватить еще на пять месяцев войны. В числе мер, предлагавшихся Особым совещанием, была и крайне непопулярная – решительная чистка тылов армии, достигших в России гипертрофированных размеров, вдвое превосходящих численность действующих войск. Предусматривалась также активизация борьбы с уклонистами и дезертирами, просрочившими отпуск военнослужащими.
К субъективным факторам, снижавшим уровень боевой выучки отправляемых на фронт контингентов, относятся просчеты Военного министерства, оказавшегося неспособным наладить нормальный учебный процесс и сносные бытовые условия для огромных масс мобилизованных.
Надо отметить, что в ряде округов бытовало внимательное и заботливое отношение к нижним чинам в запасных частях. Так, например, в полках Омского военного округа в августе 1915 г. констатировалось, что «люди выглядят молодцами», вид их «здоровый и веселый», «обучение в общем поставлено правильно и идет успешно. Маршевые роты хорошо одеты и снаряжены»[758].
Однако в большинстве округов складывалась ситуация, когда списочный состав запасных батальонов многократно превышал штаты, на обучение людей не хватало ни офицеров, ни оружия. «Праздная толпа, тесно размещенная в казармах и не видевшая оправдания своему призыву, естественно, представляла из себя крайне благоприятную среду для противоправительственной и пораженческой пропаганды»[759].
Этим обусловливалось невысокое качество поступавших в действующие части пехотных пополнений. Пехота несла неоправданно высокие потери в боях не только из-за подавляющего огневого превосходства противника в условиях «снарядного голода» русской армии, но и из-за слабой выучки и низких морально-волевых качеств нижних чинов. К тому же вся армейская пехота пополнялась маршевыми ротами вне зависимости от места их подготовки. Со временем выявилась неэффективность такого механизма, поскольку начальники запасных частей работали обезличенно и результаты их труда проверить было сложно из-за распыления маршевых рот по всему фронту.
