И еще насчет репрессий. Говоря о том, что войска НКВД прочесывали населенные пункты, и при этом жертвами этих зачисток становилось мирное гражданское население, польские исследователи привычно кривят душой. Ибо, будь они честными до конца, наверняка признали бы тот факт, что НКВД не от нечего делать проводил свои акции, а на основе имеющихся у него сведений о «партизанских республиках АК», включающих данные о том, кто и как эти республики создавал, и о разветвленной сети АК в городах, местечках и селах. К тому же боевикам и террористам из АК — пожалуй, тут это определение подходит более всего — надо было получать продовольствие, информацию и прочее содействие. Таким образом, значительная часть населения в течение продолжительного времени не только оказывала активную помощь АК, тем самым противодействуя установлению мирной жизни, как бы эту жизнь потом не называли — советизацией, репрессиями или чем-то иным. И еще один момент, важный для понимания тогдашней ситуации, «ускользающий» от внимания прогрессивных знатоков проблемы: если бы эти земли отошли к Польше, то наведение на них польского порядка при наличии значительного количества враждебно настроенного и вооруженного непольского населения, имеющего к тому же опыт партизанской войны, едва бы выглядело иначе.
Кстати, той же тактики выдавания желаемого за действительное польская сторона придерживается и при рассмотрении конкретных примеров приписываемых Советам репрессий. Как и в случае с Налибоками под немецкой оккупацией, якобы беспричинно уничтоженными советскими партизанами, так и с деревенькой Лавжи, «стертой с лица земли» НКВД уже в 1945 г., демонстрируется крайне немудрящий подход. Сначала один сотрудник Института национальной памяти коротко сообщает том, что НКВД был разгромлен отряд «Ярэмы» в деревне Лавжи, затем другой крупный спец по советскому терроризму тоже лаконично пишет о том, что 23 февраля 1945 г. Советы разгромили отряд Влодзимежа Микучя-«Ярэмы» в деревне Лавже. Но тут же добавляет, что Советы при этом «сожгли всю деревню и поперебили всех ее жителей»[224]. Есть и другой, более подробный вариант изложения тех же событий: «Доходило и до пацификаций сел, в которых погибало и местное население. 23.02.1945 г. отряды НКВД из г. Ошмяны учинили бойню в местечке Лавжи. Среди жертв, наряду с гражданскими лицами, было 53 солдата АК»[225] (выделено автором). Еще одно свидетельство очевидца: «Лавж не было. Всюду на бывших подворьях лежали трупы убитых детей, женщин, мужчин. Один из жителей "сидел" мертвый у забора с продырявленной головой. Жена Ежи Дзядулевича лежала навзничь, а в одной и другой руке держала ручки своих неживых внучат... Рядом с остатками каждой из восьми усадеб картина выглядела подобным образом»[226].
Что ж, судя по рассказам тех, кто видел, что творилось в деревне Лавжи, там и в самом деле произошло злодеяние. Погибли мирные люди, и это в то время, когда война уже ушла на территорию Германии. В общем, так и хочется признать случившееся в Лавжах вопиющим советским преступлением против поляков, да кое-что мешает. А именно то обстоятельство, что в этой «мирной» деревне 23 февраля 1945 г. находился на постое так называемый 4-й отряд Самообороны Вилейской Земли, по причине чего Лавжи и были окружены частями НКВД. И поскольку засевшие там польские боевики сдаваться не пожелали, завязался бой, приведший к уничтожению не только отряда, но и деревни, состоявшей из восьми дворов, на которые приходилось 53 (!!!) вооруженных человека. Так «защита» польскими подпольщиками собственного населения на деле обернулась для него гибелью. Впрочем, кто знает, может, все изначально так и задумывалось, особенно если принять во внимание авантюрный «героизм» предводителей «Бури», имевшей не менее кровавые последствия. Поневоле задашься вопросом, а на что они, собственно, рассчитывали, стреляя из-за спин женщин, детей и стариков? Да на то же, на что и чеченские террористы, практикующие весьма схожие способы «защиты» собственного народа, — на «недреманное» око Запада, уж оно-то все увидит, «как надо».
Вероятно, того же «арбитра» имеют в виду и крупные спецы по преступлениям против поляков из Института национальной памяти, без устали собирающие «досье» на Россию. Однако и они приводят мнение, которое напрямую касается трагедии деревеньки Лавжи и даже, что просто удивительно, имеет признаки некоторой объективности: «...можно было бы упомянуть хотя бы группу под командованием поручика Витольда Зындрам-Кощчялковского (псевдоним "Факир") или же многочисленные самопроизвольно возникшие отрядики, состоявшие из молодежи, прятавшейся от призыва... Эти подразделения, действовавшие самостоятельно, создавали угрозу для местного населения, на которое советские власти возлагали ответственность за вооруженную деятельность, что приводило ко множеству трагедий...»[227]. Выходит, неоднозначность ситуации с «советскими репрессиями» понимают и в Польше и, казалось бы, стоит этому возрадоваться. Если бы не некоторые оговорки. Взять те же вооруженные отряды, ставящие под удар мирных жителей, что вроде бы признается польской стороной, но заодно ненавязчиво подчеркивается: да ведь они были как бы неподотчетные АК, отсюда и жертвы. А направляй их руководящая рука героического командования, ничего подобного не произошло бы.
А уж когда речь о польских репрессиях заходит, то тут и вовсе проблемы с логикой начинаются. Обсуждение темы массового сожжения отрядами уже упоминавшегося нами «Лупашки» в мае 1945 г. белорусских деревень, отошедших к Польше, вызывает реакцию типа: не будут коммунякам сочувствовать! А некоторые, вроде того же С. Кальбарчыка, безапелляционно записывающего трагедию в Лавже на счет извергов из НКВД, так и вовсе утверждают, что ничего подобного «Лупашка» и его подручные не совершали. Это, мол, белорусские бабы болтают у печки, что «герои» из виленской АК убивает невиновных мужиков. Это что-то вроде старых деревенские баек о чертях. Да разве хоть один историк может подтвердить такие рассказы!?[228] Из чего сам собой напрашивается вывод, что ученые из данного Института монополизировали не только память, но и истину.
Вот только убедить в этом себя гораздо легче, чем других. Что можно доказать на похожем примере, не имеющем отношения к полякам, но имеющем отношение как и к войне в целом, так и к НКВД в частности. До сих пор, рассуждая о трагической судьбе казачества в России, многие российские искатели правды возмущаются тем, что в 1945 г. англичане выдали казаков, верой и правдой служивших Гитлеру, вместе с семьями НКВД на погибель. Дескать, как они посмели предать героев борьбы с большевизмом! Но, во-первых, англичане могли бы выдать их не Советам, а, скажем, итальянцам или югославам, на землях которых эти «казачки» в немецкой форме так «хорошо» себя показали, что их не стали бы никуда ссылать, а перебили бы всех на месте; а во-вторых, кто же их заставлял на войну-то семьи брать и идти с ними через всю Европу, оставляя кровавые следы, в надежде, что Гитлер в награду за их «подвиги» организует войсковую область, где они будут жить долго и счастливо?
Также и АК, не горевшая желанием воевать с врагом №1 — Германией под предлогом опасения за родное польское население, впутала в свои дела кучу действительно неповинного народа только потому, что выйти из подполья и вступить хотя бы в ряды армии Берлинга было для ее бойцов неприемлемо. При этом остается открытым вопрос, а хотелось ли полякам идти в какую-либо еще армию, кроме своей, Крайовой. Что ж, попробуем разобраться, традиционно не пользуясь российскими источниками, не говоря уже о советских, которым веры нет по определению (ну разве что Б. Соколову). Обратимся-ка лучше к польским. А в них, с одной стороны, утверждается: «После занятия Восточных земель II Речи Посполитой в 1944 г. формирования НКВД боролись со структурами польского подпольного государства неслыханно беспощадным образом.
Принудительно забирали поляков в Красную Армию, в то время как они хотели вступать в польскую армию генерала Зыгмунта Берлинга (другой не было). Однако, множество молодых мужчин с Виленщины, Новогрудчины, Белосточины и Гродзенщины не являлись на призывные участки советской армии. Часто они самовольно возвращались в свои дома. Результатом было: аресты, депортация или смерть»[229].
А с другой стороны, сообщается: «Параллельно с акцией массовых арестов русский оккупант объявил мобилизацию в Красную Армию всех польских граждан в возрасте от 17 до 45 лет. Почти все польское, белорусское и украинское население бойкотировало устроенный призыв, который охватил также и женщин. Даже объявленное на этих территориях рекрутирование поляков в армию Берлинга дало ничтожные результаты. Из окрестностей Вильна и Новогрудка явилось всего 25 000 призывников»[230]. В итоге же получается странная картина: ясновельможные паны историки так и не договорились, хотели все-таки поляки воевать с немцами или нет. Особенно если оставить в покое Андерса и прочих героев Западного фронта и сосредоточиться на Восточном. А по данным современных белорусских исследователей, в 1944 г. «наибольшее сопротивление мобилизации проявилось в Ивьевском, Радуньском, Юратишском, Вороновском, Ивенецком, Воложинском районах Барановичской области и в Ошмянском, Островецком, Поставском, Сморгоньском районах Вилейской области». В официальных документах отмечалось: «Многие военнообязанные этих регионов уклоняются от мобилизации и скрываются в лесах... Имеются случаи угроз и даже убийство руководителей с/советов, занимающихся вопросами отправки военнообязанных на сборные пункты... налицо массовые случаи саботажа, отказа в приеме повесток о мобилизации, неявки на призыв и вооруженного сопротивления»[231]. Тем удивительнее, что как-раз таки подобными «подвигами» предков гордятся и польские историки, и кое-кто из новейших исследователей в СНГ. Видимо, это какая-то новая доблесть — «откосить» от армии во время войны.
