Управляющий земледелием и государственным имуществом Тобольской губернии в отчете за 1911 г. отмечал, что сдача земли в аренду обращается в форменный грабеж: «Плата при закладывании договора иногда достигает 50 % от урожая».[539]
Число переселившихся упало с 619,3 тыс. в 1909 г. до 316,1 тыс. в следующем году при почти троекратном увеличении количества вернувшихся домой.
В 1911 г. из 189,8 тыс. проследовавших в Сибирь большинство (61,3 %) вернулись обратно. И вернувшиеся, как правило, не могли уже получить земли в своих старых обществах, сделавшись крайне взрывоопасным общественным элементом.
Главной причиной возвращений была нехватка сил и средств для обработки неудобных участков.
Надо сказать, что правительство не забывало о проблемах переселенцев.
В 1906 г. Переселенческое управление было реорганизовано и перешло в ведение Главного управления землеустройства и земледелия с увеличением расходных смет и штатов его местных отделений.
Расходы Переселенческого управления в 1910 г. по сравнению с 1909 г. выросли с 23 до 24,9 млн руб. и продолжали расти, достигнув максимума в 29,3 млн руб. в 1914 г.
С 19 апреля 1909 г. начал действовать закон «О порядке выдачи ссуд на общеполезные надобности переселенцев», расширявший прежние правила о пособиях переселяющимся.
Отправляющаяся в Сибирь крестьянская семья теперь имела право на получение беспроцентных ссуд на переезд по железной дороге и водным транспортом в размере 50 руб., также на хозяйственное устройство в течение трех лет со времени водворения на новом месте в размере 160 руб.
Кроме того, для возведения построек переселенцам безвозмездно отпускались «лесные материалы из ближайших к отведенному им участку казенных дач, в размере не свыше двухсот строевых дерев и пятидесяти жердей на двор и, сверх того, для бань по двадцати и для гумен и риг по шестидесяти дерев».
Этим законом предусматривалось выделение беспроцентных ссуд обществам и товариществам переселенцев: на сооружение ирригационных систем и дорог, на постройку общественных зданий и пожарную охрану, на сооружение сельскохозяйственных предприятий (мельниц, кирпичных заводов, маслозаводов).
Государство вкладывало значительные средства в содержание путевых питательно-врачебных пунктов, складов сельскохозяйственных машин и инвентаря. Общие расходы казны на эти цели выросли с 1906 по 1911 г. с 5 до 25 млн руб.
Для переселенцев строились школы, больницы и училища, производились закупки плугов, культиваторов, сеялок. Сельхозтехника сдавались и напрокат (некоторый прообраз будущих МТС). Устраивались зерноочистительные и зерносушильные пункты общего пользования. Оказывалась помощь в создании сельскохозяйственных кооперативов: сбытовых, потребительских и т. д.
К 1910 г. обеспеченность сибирских крестьян была выше, чем в европейской России: сенокосилками — в 13 раз, жатками — на 70 %, молотилками — на 60 96.[540]
Вы видите в этом признаки эксплуатации Сибири злокозненным центром? Я — нет.
Обычно безо всякого внимания остается деятельность Крестьянского банка.
В случае приобретения земли общиной на одного ее члена банком выдавалось до 150 руб., единоличник мог получить до 500 руб. (средняя цена на землю составляла в 1907 г. 105 руб. за десятину).
Указами от 14 октября и 15 ноября 1906 г. величина годового платежа по ссудам на 24,5 года определена в 4,5 %, а по ссудам на 34,5 года — 4 % годовых. Была разрешена выдача ссуд под залог крестьянских наделов.
До 1913 г. с помощью Крестьянского банка сельскими обществами было куплено 3,1 млн десятин земли, товариществами (кооперативами) — 10 млн, а частными хозяевами — 3,7, при общей площади пахотных земель 85 млн десятин.
В целом можно сказать, что Крестьянский банк был орудием аграрной реформы на селе, никоим образом не направленным против общины.
По сравнению с нынешними «монетаристами», равнодушно взирающими на опустение миллионов гектаров русских земель, правительство того времени было образцом заботы о крестьянине. Однако время, упущенное в 1860-1870-е гг., теперь требовало невозможного: кардинального улучшения технической оснащенности переселенческих хозяйств.
Политика сохранения земельных прав за туземными жителями, ведущими экстенсивное скотоводство или присваивающее хозяйство, играла все более негативную роль в истории крестьянской колонизации. Это выражалось не только в нехватке удобных земель, но и в опасности для крестьянских поселений, соседствовавших с кочевьями.
Правительство, держа курс на модернизацию, не вполне понимало, что она требует жертв. И если не выбрать меньшие жертвы, то будут большие. Инструкции начальникам землеустроительных партий по-прежнему рекомендовали сохранять неприкосновенность многих видов угодий кочевников — их зимовий, зимних пастбищ, а также орошаемых участков.
«Переселенческая организация скорее поступалась интересами переселения в пользу кочевников, а не наоборот», — свидетельствовал Кривошеий, глава Управления земледелия и землеустройства.
Кочевники не останавливались и перед применением прямого насилия по отношению к переселенцам.
«Значительное количество возвращающихся обратно переселенцев единогласно указывает на грабежи киргизов как единственную причину, заставившую их бросить вновь заведенное хозяйство и возвратиться на родину», — писал нижегородский губернатор Н. Баранов.
В таежных и тундровых районах Сибири почти все судебные дела по спорам туземцев и русских из-за рыболовецких и охотничьих участков выигрывали первые. В Томской губернии промысловые угодья сплошь остались за «инородцами», и это весьма ограничивало возможности переселенцев найти неземледельческий заработок.[541]
Мазать одной краской время столыпинских переселений, на мой взгляд, совершенно неверно. Мощный переселенческий поток шел и до столыпинской реформы, и до него существовали хорошо зарекомендовавшие себя переселенческие институты. Знаменитый указ увеличил не только количество переселенцев, но и число неудачных переселений.
Столыпин, безусловно, видел цель (в отличие от нынешней элиты, если не считать за цель набивание собственного кармана). Но пути, которые он выбрал для ее достижения, оказались легковесными, что сыграло фатальную роль в условиях дефицита времени. Проблему аграрного перенаселения в огромной сельскохозяйственной стране, имевшей слабые города и большую часть территории, непригодную для земледелия, нельзя было решить ускоренным разрушением общины.
Кстати, согласно исследованию историка П. Зырянова, главной целью Столыпина было создание крепких индивидуальных крестьянских хозяйств на свободных государственных землях, однако он вынужден был считаться с мнением В. Гурко, товарища председателя Совмина, который ратовал за непременное выделение наделов из общины в частную собственность.[542]
Реформа, с одной стороны, действительно подстегивала переселения, с другой, подрубала опоры крестьянской жизни. Община вовсе не была собранием ленивцев, напротив, она демонстрировала устойчивость, выживаемость и даже коммерческую хватку. В центре страны именно общины были основными покупателями помещичьих земель, а в Сибири чиновниками отмечалось большое значение общинных институтов и навыков коллективного труда для колонизации края. Тяжелые условия хозяйствования сильнее били по мелким «свободным хозяевам», чем по общине.
Практически все примеры успешного ведения хозяйства, описанные в серии «Крестьянское хозяйство в России» Главного управления землеустройства и земледелия,[543] относились не к хуторянам-единоличникам, а к общинникам. Средний «успешный переселенец» активно участвовал и в жизни переселенческой общины, и в кооперативном движении — можно сказать, гармонично сочетая личное с общественным. В десяти тысячах верст от старой родины гарантии, даваемые коллективом, были предпочтительнее, чем риски, который нес путь бесповоротного обособления. (В это время распространяется кооперация в среде мелких и средних фермеров Скандинавии и северо-запада США.)
Сибирского масла к началу Первой мировой экспортировалось на 68 млн руб. (в 15 раз больше чем в начале века), что составляло 90 % всего российского экспорта продукта. А в этой сфере доминировал Союз сибирских маслодельческих артелей, объединивший 1410 кооперативных маслозаводов и 1167 лавок. Половину товарооборота Сибири контролировал Союз потребительских кооперативов — «Закупсбыт». Так что вопрос укрупнения предприятий и концентрации средств решался в Сибири в значительной степени некапиталистическим образом, за счет кооперативного движения.
Могла бы Россия обойтись одной только столыпинской модернизацией? Теоретически да, если бы у нее не было столько недоброжелателей, внешних и внутренних, желавших разрушить ее. Но и гипотетическая двадцатилетняя модернизация а-ля Столыпин (реформатор хотел именно 20 лет покоя) все равно привела бы к серьезным противоречиям, которые пришлось бы решать насильственными методами.
