Была и вторая цель.
Бомбежки продемонстрировали остальным странам Европы англосаксонскую мощь. Руины Гамбурга, Дрездена и прочих городов намекали западным народам, что их ждет, если они не покорятся новым заморским хозяевам (которые владеют Европой по сей день).
В общем, если бы победил рейх, то на Нюрнберге военные преступники Черчилль и Рузвельт безусловно были бы повешены.
Теперь о другой союзной авиации.
Не все французы драпали и безвольно рыдали при входе нацистов в Париж. Нашлись и там настоящие мужики.
Наш старый знакомый (по Испании и разведывательному полету накануне 22 июня) Георгий Захаров теперь командовал 303-й истребительной авиадивизией — и именно ему подчинили команду французских пилотов. Слово Захарову: [530]
«В апреле 1943 года эскадрилья „Нормандия“ вошла в состав моей дивизии. Прибыла она в количестве 11 летчиков. Только через год, пополнившись большой группой добровольцев, французы имели в своем составе 61 летчика (55 самолетов).
Жили и воевали французские летчики в тех же условиях, что и наши. Пожалуй, в первое время им пришлось потруднее. По собственному опыту знаю, что воевать вдали от родины всегда тяжелее. Но кроме этой особенности были и другие. Будучи мужественными бойцами, имея прекрасную летную подготовку, французы, тем не менее, многому еще должны были научиться.
…Однажды группа „нормандцев“ вернулась с боевого задания. Старший группы доложил: вылет прошел спокойно, противник не появлялся, на обратном пути обнаружен полевой аэродром противника.
— И вы, увидев, что противник не ожидает атаки, не произвели штурмовку? — спросил я.
— Нет, мой генерал.
— Вы вернулись с полным боекомплектом?
— Да, мой генерал… — растерянно отвечал командир группы Жан Тюлян.
Было время обеда. В дни напряженной боевой работы мы, конечно, не считались ни с какими обедами и завтраками, но в обычной обстановке обед для бойца на фронте — святой час. Я посмотрел на майора Тюляна. Надо было знать этого человека, чтобы понять, как переживал он в ту минуту свою оплошность.
— Вы же боевые летчики и приехали сюда воевать! Не так ли?
— Да, мой генерал, — отвечал Тюлян.
— Немедленно заправить самолеты и вылететь на штурмовку! — приказал я.
Через несколько минут группа была в воздухе.
Вернулись французы возбужденные, разгоряченные. Они размахивали руками, смеялись, показывали, как горели вражеские машины, взрывались какие-то баки (очевидно, бензохранилище или цистерны). Они прекрасно выполнили приказ и были довольны.
Война не была снисходительной к французским летчикам. Из первого состава эскадрильи в живых остались трое: Герой Советского Союза Марсель Альбер, Герой Советского Союза Роллан де ля Пуап и ныне генерал-майор ВВС Франции Жозеф Риссо.
В начале июня как нельзя вовремя прибыло пополнение: летчики Пуйяд, Леон, де Форж, де Тедеско, Барье, Вермей, Матисс, Бернавон. Война есть война — происходит естественная убыль боевого состава. Однако терять „Нормандию“ мы не имели права. Нетрудно понять, сколь непросто было пополнять эту единственную на советско-германском фронте французскую часть.
Индивидуализм мешал летчикам „Нормандии“ до конца использовать их боевое мастерство. Воздушный бой они понимали как стихию, в которой каждый может вытащить печальный жребий. И если тебя постигла неудача — значит, сам виноват.
Первые же серьезные бои показали, что французским летчикам необходимо менять свои взгляды — как можно быстрее постигать тактику группового боя. Я пытался доказать, что несколько даже слабых летчиков могут сбить одного сильного, в какой бы первоначально выгодной позиции тот ни находился.
Французы слушали, но у меня осталось ощущение, что их внимание — скорее, признак воспитанности. Тогда на глаза мне попался березовый веник. Подняв его, я выдернул прутик и переломил его пополам. Летчики смотрели с удивлением. Я дал одному из них веник и попросил переломить его целиком. Летчик старался, но из этого ничего не получилось. Французы заулыбались: пример из старой русской сказки оказался наглядным».
Прерву пока Захарова.
Вот он, европейский индивидуализм! Да, французы в 1940-м сами легли под немцев, но с таким подходом даже честные патриоты были бессильны. Нападение мощного врага можно отразить только с русским мироощущением «сам погибай, а товарища выручай».
Урок пошел французам на пользу. В 1944-м полк перелетал на новый аэродром, пилоты везли своих техников. Опять слово Захарову:
«Самолет появился над полосой. Он словно ощупью пытался найти землю…
— Де Сейн, ты слышишь меня? Что случилось, Морис? Де Сейн, отвечайте!
В эфир летели тревожные русские и французские слова.
Де Сейн слышал. Де Сейн отвечал. У него обгорели руки и лицо. Он ничего не видел. Над головами сбежавшихся людей метался ослепший истребитель. Его пытались завести на полосу. Когда стало ясно, что посадить истребитель невозможно, де Сейну приказали набрать высоту и покинуть машину.
Но это был единственный приказ, который Морис де Сейн отказался выполнить. Как у всякого военного летчика, у него был парашют. Но в кабине, сжавшись за бронеспинкой, сидел боевой друг де Сейна Владимир Белозуб. Он не мог покинуть машину. И Морис де Сейн не бросил русского техника.
Они погибли на глазах у всего полка. Я не знаю другого случая из истории боевого товарищества между французами и русскими, в котором бы чистота человеческой души раскрылась столь полно, во всем своем нравственном величии.
Много лет спустя я встретился с матерью французского летчика. „Мой генерал, у меня был единственный сын, — негромко и небыстро говорила госпожа де Сейн, — и у него была возможность спастись. Да, — повторила она, — у него была возможность…“ Я подумал о том, сколько раз за все эти годы мать летчика мысленно возвращалась к той ситуации. „Но тогда бы на нашу семью легло пятно, — продолжала она. — Мой сын поступил благородно…“»
Красиво. По-мужски. По-русски.
Полк создан по инициативе де Голля — того самого, который стал президентом и единственный в Европе воспротивился американскому фашизму: Франция при нем вышла из НАТО и отказалась от доллара. Тоже крепкий был мужик и товарищество понимал по-нашему.
В полку служило 96 пилотов, 42 из них погибли. Четверо стали Героями Советского Союза. Полк сбил 273 самолета.
Вообще-то — капля в море. Нам французы помогли очень мало.
Это мы им помогли!
Помогли ощутить себя людьми, в отличие от большинства европейцев, которое покорно легло под банкирскую мафию. Потому Франция и сумела дольше окрестных стран сохранять независимость от Штатов.
В мае 1945-го французы возвращались домой. Капитан Франсуа де Жоффр вспоминал: «Это был мучительный день. Мы расставались с нашими механиками, с нашими „яками“. Даже самые суровые из нас не могли скрыть слезы». Младший лейтенант Жак Андре[254] опустился на колени перед своим самолетом:
— Ты спас мне жизнь и дал возможность получить боевые заслуги…
Они еще не знали, что Сталин решил подарить полку все его машины — сорок истребителей «Як-3»! 20 июня французы приземлились на аэродроме «Ле Бурже». [531]
Як-3
И опять слово Захарову:
«В 1968 году во Франции мне довелось принять участие в телепередаче, посвященной истории полка. Передача длилась почти четыре часа. Сначала был показан фильм „Нормандия-Неман“, потом в кадре остались ветераны полка; каждый, кто смотрел передачу, мог позвонить и задать вопрос. Самое удивительное, что во Франции мало кто знал о существовании полка „Нормандия-Неман“».
Поразительно! Страной тогда правил де Голль, но европейский менталитет все равно заставил французов забыть, что несколько десятков их земляков смогли стать настоящими товарищами и сражались на стороне русских!
Не хотелось им помнить такой позор…
10 июля 1943-го англо-американские войска без труда захватили остров Сицилия. Как им это удалось? Отвечает историк А. Тейлор: «Американцы опять вооружили мафию, сокрушенную фашизмом, и господство ее продолжается по сей день» [532].
Как говорится, с этого места поподробней!
Да, Муссолини сумел искоренить «крестных отцов». Крепкий все-таки был мужик, ему удалось. И если б не лег под Гитлера, а остался в стороне, как Франко[255], — глядишь, итальянская мафия так бы и сгинула.
Но вышло иначе.
Вторжением англосаксов фактически руководили крупные американские гангстеры Меир Лански и Лаки Лучано. [533] Второй — сицилиец, посаженный в 1939-м на 50 лет, но получивший теперь амнистию.
