«…Приспе, братие, время брани нашея, прииде праздник Пречыстые Богоматери Царици Богородици и всех небесных чинов, госпоже присно всея вселеныя и честнаго Ея Рожества. Аще оживем, Осподиви оживем, аще ли умрем за миро с, Господеви есмы»[594].
Очевидно, дата эта, по мнению летописца (а скорее всего, и по мнению самих участников битвы, к таким вопросам в древней Руси относились, как мы помним, весьма серьезно), не была случайной. Эта тема получит в дальнейшем особое развитие.
Наконец, хотелось бы остановиться и еще на одном моменте. Рассказывая об обстановке в войске Дмитрия Ивановича непосредственно перед началом сражения, автор повести замечает:
«…Мнози же небывалци видевши то и устрашишася, и живота отчаявшеся, а не помянуша, яко же мученици глаголаху друг к другу:…Боатие, потерпим мало, зимая рано раи сладок и страстен меч, но сластию венчание»[595].
Перед нами, казалось бы, знакомый призыв к спасительному мученичеству. Однако теперь речь идет о смерти тех,
«…иже крепко побишася со иноплеменники и мужьскы, и храбровавши, дерзнуша по Бозе и за веру христиьаньскую»[596]
Общая характеристика рассматриваемого текста, однако, будет неполной, если не учесть важного наблюдения, сделанного в свое время Я. С. Лурье:
«…Важнейшей идеей протографа CIHIV[597] была идея объединения русских сил для борьбы против внешних врагов. Не менее характерна для этого свода другая тема: резкое осуждение…братоненавидения внутренней борьбы между князьями, облегчающей успехи…поганым. <…> В повести о Куликовской битве главной отрицательной фигурой оказывался…поборник бесер-менский…новый Святополк Олег Рязанский (в рассказе свода 1408 г., служившем источником для повести, осуждения Олега не было); в слове о житии Дмитрия умирающий князь призывал своих потомков иметь…мир и любовь межи собой и грозил им бедами в случае нарушения этой…клятвы.
Те же самые мотивы мы обнаруживаем и в других статьях протографа CIHIV. Не случайно в этом своде… рассказ ПВЛ и Новгородской I летописи об убийстве Святополком Бориса и Глеба был заменен более развернутым житийным текстом. В рассказе об убийстве Андрея Боголюбского составителем протографа CIHIV были, как мы уже предполагали, вставлены весьма многозначительные слова о том, что злоумышленники составили заговор…на своего кормителя и господина. Под 6724 (1216) г. протограф CIHIV ввел в общерусское летописание подробный рассказ о битве под Липицей, в которой новгородцы разбили войска владимирских князей Юрия и Ярослава. Рассказ этот основывался на тексте Новгородской I летописи, но в CIHIV к нему были сделаны обширные дополнения (основанные на неизвестном нам источнике), основной смысл которых сводился к осуждению Юрия и Ярослава, лишивших своего старшего брата Константина наследственных прав. «…Мы пришли есмя, брате Юрьи и Ярославе, — заявляет новгородский посол мятежным князьям, — не на пролитие крови, не дай бог створити того! Управимся, мы есме племенницы, а дадим старшинство Константину». В рассказе появляется новый персонаж боярин Юрия и Ярослава с многозначительным именем Творимир, который укоряет своих князей: «…Княже Юрьи и Ярослав, а меншая братья в вашей воли; оже бы по моему гаданию, лучши бы мир взяти и дата старишиньство Константину». Но князья не внимают этим речам; они уже заранее делят между собой русские земли и получают в конце концов достойное возмездие: «…Да бы аще ведали сие над собою Юрьи и Ярослав, то мирилися быста: се бо слава ею и хвала погибе… Молвяху бо мнози о Ярославе, яко: тобою ся нам много зла створи, про твое бо преступление крестное».
Тот же мотив мы встречаем и в повести 6827 г. о гибели Михаила Ярославича. Даже…окаянный Кавгадый не может не осудить поведения Юрия Даниловича по отношению к его старшему родичу… Повесть о Михаиле не была сочинением автора протографа CIHIV, но в общерусское летописание она была введена именно этим летописцем, а в тверской версии той же повести соответствующей фразы не было.
С теми же тенденциями было связано и включение в протограф CIHIV рассказа 6883 г. о бегстве в Тверь предателей Ивана Васильева (Вельяминова) и Некомата, поссоривших Дмитрия Донского с Михаилом Тверским, с характерным добавлением, отсутствующим в тверском источнике рассказа:…Се же писах того ради, понеже огонь загореся»[598].
Таковы, пожалуй, основные моменты в новом описании Куликовской битвы.
Однако на этом литературная история этого сражения еще не закончилась.
«СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ»
Как я уже говорил, основные подробности Куликовской битвы сообщаются поздним и крайне недостоверным (с точки зрения протокольной точности описания) «Сказанием о Мамаевом побоище». Не имея возможности рассмотреть все такие детали, остановлюсь лишь на наиболее важных из них. Особый смысл многих из этих моментов в описании битвы совсем недавно удалось выявить В. Н. Рудакову.
Итак, при работе со Сказанием основное внимание уже нескольких поколений историков было сосредоточено на поиске информации, искажающей реальный ход дел в 1380 г. (которая, тем не менее, широко использовалась и используется в историографических реконструкциях). При этом, как правило, исследователи предпочитали не задаваться простыми вопросами: зачем, собственно, автору понадобилось вводить своих читателей в заблуждение? почему ему верили (о популярности Сказания говорит хотя бы огромное количество сохранившихся списков этого произведения)? и главное была ли ложная информация действительно таковой для древнерусского читателя?
Скажем, уже давно стало ясно, что знаменитый поединок Пересвета с Челубеем не более чем миф. Правда, о нем как о реальном факте продолжают писать вполне солидные историки. Приведу характерную цитату:
«…Столкновению главных сил предшествовало единоборство двух богатырей Пересвета и Темир-мурзы (Челубея). Этот поединок имел целью воодушевить войска обеих сторон. Гибель богатырей в результате единовременного удара копьями произвела сильное впечатление на наблюдавших за традиционным поединком»[599].
Однако более осторожные авторы предпочитают обходить данный сюжет, либо, описывая его, ссылаются на легендарность поединка троицкого схимника с ордынским богатырем. В любом случае, естественно, возникают вполне закономерные вопросы: существовала ли на Руси или у монголов традиция проведения поединков перед началом сражения? как монах, а тем более схимник, мог принимать участие в сражении, если по обету ему запрещалось брать в руки оружие? с кем все-таки сражается Александр-Пересвет: с печенежином, с Темир-мурзой (так в Киприановской редакции «Сказания»), с Таврулом или, наконец, с Челубеем (имя, появляющееся в Синопсисе 1680 г.)? кем был сам Пересвет: брянским боярином (как утверждает, например, пространная редакция летописной повести) или чернецом (как в «Сказании»)?
Впервые Пересвет появляется в «Задонщине», причем меняет свой статус буквально на глазах: если в Кирилло-Белозерском (напомню, самом раннем) списке он еще брянский боярин, который поскакивает на своем добром коне, а злаченым доспехом посвечивает, то в списках XVII в. он уже чернец и даже старец.
В «Сказании» же выясняется, что его вместе с братом Ослябей отправил на помощь Дмитрию Ивановичу сам Сергий Радонежский. Это произошло во время мифического визита московского князя в Троицкий монастырь, дополнившего благословение Дмитрия Сергием непосредственно перед Куликовской битвой[600]:
«…И сказал:»Пойди, господин, на поганых половцев, призывая бога, и господь бог будет тебе помощником и заступником», и добавил ему тихо: «Победишь, господин, супостатов своих, как подобает тебе, государь наш». Князь же великий сказал: «Дай мне, отче, двух воинов из своей братии — Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь». Старец же преподобный велел тем обоим быстро готовиться идти с великим князем, ибо были известными в сражениях ратниками, не одно нападение встретили. Они же тот час послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленное — крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя. И передал их в руки великого князя, и сказал: «Вот тебе мои воины, а твои избранники», — и сказал им: «Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами». И осенил Христовым знамением все войско великого князя — мир и благословение»[601].
Попытки рационального решения загадки Александра-Пересвета приводят к достаточно произвольным построениям. Типичными в этом отношении являются рассуждения A. Л. Никитина:
