географическом, так и в культурном смысле. «Общие комнаты», несмотря на присутствие в них «рабочих мест», оказались удобными для дружеских встреч. Сравнительное социологическое исследование досуга советских и польских рабочих, проведенное в середине 1960-х годов, показало, что западные коллеги по соцлагерю уделяли в субботу 15 % свободного времени походам в кафе. На посещение или прием дома гостей они отводили 11 % своего отдыха. Молодежь и вообще почти четверть своего свободного времени «тусовалась» в относительно элегантных заведениях общепита. Жители по-настоящему Западной Европы и США еще чаще расслаблялись в кафе и ресторанчиках. В советской ситуации вопрос о посещении таких заведений обычно даже не включался в социологические опросы об отдыхе в выходные дни. Объяснялось все это элементарно – отсутствием в 1960-х годах достаточного количества приличных мест для встреч с друзьями в центральных районах городов и уж тем более в местах новостроек. Даже знаковые институты культурного досуга периода оттепели – молодежные кафе – сюда пока не забредали. Жителям «хрущевок» значительно удобнее оказалось приглашать гостей к себе домой, в собственные «общие комнаты». Во второй половине 1960-х годов социальный статус этих пространств явно повысился. В «Энциклопедии домашнего хозяйства», изданной в 1966 году, появилась специальная статья под названием «Общая комната». Возможно, причиной тому перемены в типовом строительстве, начавшиеся согласно постановлению Совета министров СССР «Об улучшении проектного дела в области гражданского строительства, планировки и застройки городов» от 21 августа 1963 года. С весны 1964-го стала действовать новая редакция СНиПа. Документ зафиксировал деформацию хрущевских положений о малогабаритном жилье. Действительно, размер общих комнат вырос. Однако по-прежнему локусы домашнего отдыха – самые большие по площади помещения в квартире для одной семьи – рассматривались как некая смесь столовой, гостиной, комнаты для занятий, места для ночного сна кого-нибудь из членов семьи. Попытка возрождения отдельной гостиной не удалась. Виной тому стала система распределения жилплощади в отдельных квартирах, а именно формула N = n − 1, где N – количество комнат, а n – количество человек, живущих в квартире. И это уже чисто советская практика.
Финиш
Забавное это явление – структура научных книг. Она обязательно включает небольшой раздел под названием «введение». Это понятие после развязно-эротической шутки Сергея Довлатова из книги «Соло на ундервуде» все время хочется заменить на «предисловие». И это довольно просто.
Сложнее обстоит дело с заголовком последней, завершающей части, которую обычно маркируют термином «заключение», в котором есть какой-то тюремно-криминальный оттенок и фатальный смысл. Не случайно в числе синонимов «заключения» фигурируют: тюрьма, срок, суд, приговор, заточение, лишение свободы, отсидка и многое другое. В общем, в научно-популярных очерках не хочется его употреблять, так же как и витиеватое «послесловие». Пусть будет «финиш», внятный и короткий, без неясностей и двусмыслиц. В этой ситуации для завершения текста, возможно где-то тягучего, а где-то сумбурного, лучше всего проверить корректность двух моментов – эпиграфа к книге и определения «хрущевка».
Краткая цитата из оперетты «Москва, Черемушки» действительно поясняет основную идею хрущевской жилищной реформы – предоставление каждой семье отдельной квартиры с должным уровнем комфорта. Он обеспечивался геолокацией новых домов, наличием специально выделенных санитарно-гигиенических локусов, помещений для приготовления, потребления и хранения пищи, мест для сна, прокреации и рекреации. В переводе на язык песика Фафика – в новом жилье имелись и ванные, и кухни, и спальни, и даже «общие комнаты» – своеобразные псевдогостиные. И все они сугубо персональные, «наши», как пели герои Шостаковича, Масса и Червинского. Принципиально новые образцы мебели и приемы зонирования пространства позволяли даже в однокомнатной квартире сконструировать обособленные помещения для разнообразных занятий. В общем, все в духе вполне буржуазного индивидуализма.
«Хрущевка» в книге определена как архитектурно-строительное и культурно-бытовое пространство, возникшее в эпоху оттепели; как советская вариация общемировых способов решения жилищного вопроса и как символ отрицания норм повседневности сталинского «большого стиля». Продуцирование этого пространства началось в 1957 году после ликвидации антипартийной группировки Молотова, Маленкова, Кагановича и прекратилось в конце 1963 года незадолго до отставки Хрущева. Истинные «хрущевки», многие из которых существуют и сегодня, реально перестали строить с 1964 года. На смену пришли новые дома, относящиеся ко второму поколению советского типового домостроительства. А с 1971 года их, в свою очередь, сменило третье поколение массового жилья. Хронологические рамки хрущевского периода массового возведения жилья – 1957–1963 годы – совпадают со своеобразным акме оттепельных перемен. Именно в это время и руководство страны, и ее общественность стремились к самым радикальным переменам в политике, экономике, культуре и, главное, в сфере быта и повседневности.
В 1957–1963 годах наиболее ярко проявилась связь западных и советских практик решения жилищного вопроса. В СССР активно использовались европейские, в первую очередь французские стандарты строительства. Так происходило ускоренное приобщение населения СССР к практикам модерности. Этому процессу помогала и отечественная «протокультура» типового жилья – наследие советских конструктивистов 1920–1930-х годов. Выраженная советскость феномена «хрущевок» проявлялась в распределении жилья по формуле N = n – 1, в сдерживании частных инициатив по организации быта. Здесь придуманная песиком Фафиком «камюлизация» развивалась неспешно. И все же из «хрущевки» получился антипод архитектурного и бытового гламура эпохи «большого стиля», эмблема легкости, спортивности, если угодно, природности и экологичности, а главное – символ разрушения сталинского коммунального мира.
Источники и литература
Абрамов Р. «Это был интеллигентский район…»: Ностальгические репрезентации прошлого в воспоминаниях жителей района Западная Поляна г. Пенза // Власть времени: социальные границы памяти. М., 2011. С. 122–141.
Аванесова Г. А. Культурно-досуговая деятельность. Теория и практика организации. М.: Аспект Пресс, 2008.
Аджубей А. И. Те десять лет. М.: Советская Россия, 1989.
Аксенов В. П. Апельсины из Марокко. М.: Эксмо, 2005.
Аксенов В. П. Затоваренная бочкотара. М.: Эксмо; Изографус, 2002.
Андреев А. Д. Рассудите нас, люди. М.: Гослитиздат, 1962.
Андреев Л. Г. Современная литература Франции. 60-е годы. М.: Московский университет, 1977.
Андреева И. А. Частная жизнь при социализме: Отчет советского обывателя. М.: Новое литературное обозрение, 2011.
Аль Д. Н. Восстановление ума по черепу. СПб.: Международный благотворительный фонд спасения Петербурга – Ленинграда, 1996.
Анн С., Глазырина В. Женщина в потоке времени. Адаптация. Эмансипация. Фемализм. СПб.: Астерион, 2005.
Арабов Ю. Н. Биг-бит. М.: Андреевский флаг, 2003.
Архитектура СССР. 1954. № 8.
Аствацатуров К. Р., Кольгуненко И. И. Косметика для всех. М.: Медицина, 1966.
Бардецкая И. Абортная культура // Итоги. 2001. № 12. С. 49–53.
Беззубцев-Кондаков А. Е. Производственно-бытовые коммуны Москвы и Ленинграда. 1923–1934 гг. Магистерская диссертация. СПб., 2003.
Беловинский Л. В. Энциклопедический словарь истории советской повседневной жизни. М.: Новое литературное обозрение, 2015.
Бёлль Г. И не сказал не единого слова / Пер. с нем. Л. Черной, Д. Мельникова. М.: Изд-во иностранной литературы, 1957.
Беляев Э. В., Водзинская В. В. и др. Изучение бюджета времени трудящихся как
