Ознакомительная версия.
При всем понимании исключительного исторического и художественного значения памятника в жизни города и его роли в судьбах тысяч оставшихся в живых ленинградцев, не обошлось без оценочных, порой весьма негативных, прочно удерживающихся в городском фольклоре микротопонимов. И при этом нельзя не отдать должного тонкой наблюдательности и заинтересованной внимательности народного глаза. Весь архитектурный ансамбль получил прозвища «Круглый горшок» и «Крематорий». Как только не называют в народе его центральный обелиск. Это и «Стамеска», и «Рашпиль», и «Труба». И даже «Мечта импотента». Многочисленные же скульптурные фигуры воинов и блокадников получили собирательное прозвище «Грибники».
С окончанием строительства Монумента площадь в сознании ленинградцев стала ассоциироваться исключительно с ним. Вместе с тем не забывалось и старинное имя площади – Средняя Рогатка. На протяжении веков оно оставалось одним из наиболее романтических городских топонимов. В 1950-х годах, судя по воспоминаниям ленинградцев, капризные барышни, не желавшие встречаться со своими навязчивыми поклонниками, даже назначали свидания по шуточному, никогда не существовавшему в действительности адресу: «На углу Невского и Средней Рогатки».
1789. В 1783–1789 годах на территории усадьбы Г. А. Потемкина-Таврического, одновременно со строительством Таврического дворца, подаренного ему императрицей Екатериной II, по проекту архитектора Ивана Егоровича Старова и садового мастера Вильяма Гульда был разбит пейзажный сад. Сад представлял собой обширную территорию с оранжереями, искусственными прудами, холмами и парковыми павильонами. О размахе его строительства можно судить по количеству деревьев, высаженных всего лишь в течение одного года: их было 23 тысячи. Многие из них специально были привезены из-за границы. По дворцу сад был назван Таврическим.
В середине XIX века Таврический сад был общедоступным. Зимой на льду его живописных прудов, один из которых в народе назывался «Лебединым озером», устраивались ежедневные катания на коньках. В фольклоре они назывались «Таврические катания». Впрочем, среди петербуржцев весь район Таврического дворца, окруженного садом, имел свои фольклорные имена: «Таврия», «Таврик», «Табор», «Таврига» или «Таврида».
1930-е. В 1930-х годах на территории Таврического сада был создан очередной парк культуры и отдыха, или ПКиО, как любили говорить в то время. Оставалось присвоить ему соответствующее пролетарское название. Представился и удобный случай. С 1928 года развитие народного хозяйства Советского Союза осуществлялось на основе пятилетних планов, спускаемых сверху. В народе эти планы получили названия пятилеток. Таких пятилеток до 1990 года было двенадцать. Но значение первой было особенным. Понятно, что очень скоро этот экономический термин стал официальным и приобрел ярко выраженный идеологический характер. Именем пятилеток называли колхозы и пароходы, дворцы культуры и фабрики. Присвоили это имя и Таврическому саду. Он стал Парком культуры и отдыха имени Первой пятилетки.
1954. После смерти Сталина кремлевский идеологический пресс несколько ослаб. Это благотворно сказалось и на городской топонимике. Патетические названия городских объектов можно было сменить на более человечные. Так произошло и с нашим садом. В 1954 году он был переименован в Городской детский парк. В 1962 году на средства, собранные учащимися ленинградских школ, в парке был установлен памятник «Юным героям обороны города Ленина».
1703. Жилой район в юго-западной части Петербурга. Как утверждают исследователи, это название произошло от финской деревушки Уляла, которая, согласно географическому чертежу Ижорской земли, находилась в Дудергофском погосте, восточнее Стрелиной мызы, приблизительно на том месте, где расположена современная Ульянка.
Первая четверть XVIII века. Между тем, согласно одной из легенд, восходящей к эпохе Петра I, в нескольких верстах от Автова, недалеко от Петергофской дороги, царь заложил Юлианковскую Святого Петра митрополита церковь в честь победы над шведами. Ее так и называли «Юлианковская», или «Ульянковская». Дорога к ней шла мимо знаменитого «Красного кабачка», любимого места разгульных попоек питерских гвардейцев. Иногда в литературе можно встретить упоминание о церкви «За Красным кабачком». Это и есть наша «Ульянковская церковь». Постепенно вокруг нее сложилась слободка, по церкви будто бы и названная Ульянкой.
По другой легенде, тот же император Петр Алексеевич, проезжая однажды этими пустынными местами, повстречал одинокую молодуху. «Как звать-то тебя?» – обрадованный встречей, спросил царь. «Ульяна», – потупилась смущенная баба. С тех пор это место зовут Ульянкой.
Есть, впрочем, и третья легенда. На самом краю Петергофской дороги, на обочине безымянной деревушки в несколько дворов, еще при Петре Великом некая Ульяна завела кабачок, пользовавшийся широкой известностью у путешественников. Не раз бывал в нем и сам царь. От той легендарной Ульяны будто бы и пошло название целого района.
Место это пользовалось популярностью уже в первые годы существования Петербурга. Владельцы загородных имений – Панины и Воронцовы, Шереметевы и Головины, Шуваловы и Чернышевы – обязаны были осушать болота, разбивать сады, и благоустраивать дороги. Иностранные путешественники единодушно сравнивали поездку из Петербурга в Петергоф мимо садов в «изящном английском роде» и «великолепных дворцов» с приятным переездом из Парижа в Версаль. Пользовались славой эти места и у петербуржцев. Особенно прославилась развилка Петергофского и нынешнего Таллинского шоссе, ныне проспекта Маршала Жукова. В народе ее называют «Привал». Здесь во время длительных переходов останавливались на краткий отдых квартировавшие в Петергофе гвардейские полки. Здесь любила устраивать шумные привалы Екатерина II, возвращаясь с удачной охоты в Стрельнинских лесах.
Сегодня статус некогда далекой Ульянки – просто исторический район старого Петербурга. Хотя, надо признать, в фольклоре удаленность Ульянки от центра города не отрицается, а, напротив, постоянно подчеркивается.
Зато традиционно сложившееся чувство некой удаленности от центра города с лихвой компенсируется ощущением самодостаточности современных жителей старинной Ульянки на юго-западной окраине Петербурга:
Мы не хиппи,
Мы не панки.
Мы ребята
Из Ульянки.
Полный свод петербургской топонимики огромен. По некоторым подсчетам, с 1703 года по настоящее время в городе возникло более десяти тысяч топонимов. Некоторым из них была уготована жизнь, ограниченная во времени, некоторые, отметив свой 300-летний юбилей, продолжают жить и сегодня, есть и такие, чей возраст намного превышает возраст самого Петербурга. Только наименований улиц, площадей, переулков, набережных и других городских проездов превышает 1400 единиц. В это количество не входят многочисленные названия мостов, исторических районов, островов, парков, рек, каналов и других географических объектов, число которых в силу разных причин не поддается точному подсчету.
Список городских топонимов постоянно изменяется, уточняется и расширяется. Потенциальные возможности к этому неограниченно велики. Так, традиционно за пределами городской статистики до сих пор остаются топонимы городов и поселков Курортного, Петродворцового, Пушкинского районов, городов Кронштадта, Колпино, Красного Села, хотя все они административно подчинены Петербургу. Между тем нет никакого сомнения в том, что в будущем, пусть и не всегда близком, некоторые из этих территорий разделят судьбу многих других бывших пригородов, в разное историческое время ставших неотъемлемой частью Петербурга.
Понятно, что только одно это вызовет необходимость упорядочения топонимики, хотя бы ради исключения возможных одинаковых названий. Но именно такая необходимость, вместе с ежегодно возникающими проездами и магистралями, даст городу возможность создать значительный резерв городских объектов для постоянно появляющихся надобностей в увековечении тех или иных исторических или культурных событий городской жизни. Главное, чтобы это делалось не в угоду сиюминутным идеологическим и политическим целям и, что еще более важно, не в ущерб уже существующей городской топонимики. К чему это приводит, мы старались показать в нашей Книге Перемен. Пусть она станет Книгой-Предупреждением. И пусть никогда доброе старинное китайское пожелание, вынесенное в качестве эпиграфа в начало нашего повествования, не превратится в проклятие, адресованное всем нынешним и будущим поколениям петербуржцев.
Ознакомительная версия.
