И все же, подводя итоги, необходимо сказать о другой - и очень важной - стороне проблемы. Конечно же, охарактеризованные выше попытки возложить ответственность и вину за "1937-й" на так называемых деревенских хамов несостоятельны чисто фактически и безнравственно-лживы. Однако те из моих читателей, которые попросту переложат ответственность и вину на "друзей" Хенкина и Разгона, по сути дела поставят себя в один ряд с этими авторами.
Ибо, во-первых, верхушка НКВД не могла бы делать то, что она делала, если бы ее распоряжения не осуществлялись десятками и даже сотнями тысяч401 рядовых исполнителей, - в том числе упоминавшимися Корабельниковым и Гарбузовым (он "не смог ударить" подследственного, однако ведь необоснованные обвинения все же сформулировал...). Кто-нибудь скажет, что Корабельниковы и Гарбузовы только подчинялись приказам, которые отдавали другие; но в ответ можно не без основания возразить, что верхи НКВД также подчинялись Сталину и, скажем, Секретариату ЦК, в составе коего в 1937 году, помимо Сталина и Кагановича, были Андреев, Ежов и Жданов.
Во-вторых, тогдашняя верхушка НКВД сама погибала в разгуле террора, и притом уничтожали друг друга "свои", предельно близкие люди. Как бы ни относиться к этой верхушке, нельзя - если быть объективным - не признать, что перед нами остро драматическая, даже трагическая ситуация...
Еще раз подчеркну, что негоже уподобляться тому же Разгону, который изобразил в виде главного - и, в сущности, единственного "настоящего" злодея Корабельникова с его "пшеничными волосами".
Не буду отрицать, что и высказанное выше мною имеет односторонний характер, - но это обусловлено явным преобладанием интерпретаций 1937 года в "разгоновском" духе. Подобное толкование едва ли не первым преподнес еще непосредственно в 1937 году Троцкий в хлесткой статейке "Термидор и антисемитизм"402, а в последнее время оно господствует не только в печати, но и в электронных СМИ.
В изданной в 1997 году книге Александр Кац упоминает "группу евреев начальников ГУЛАГа, жестоких и энергичных... М. Бермана, С. Фирина, Н. Френкеля, Л. Когана, Я. Рапопорта, С. Жука" (это, кстати, все без исключения высшие начальники ГУЛАГа накануне 1937 года) - и заявляет, что всегда, мол, "еврейский народ будет стыдиться имен своих преступных сынов"403. Уместно выразить искреннее уважение Александру Кацу за такой редкостный! - подход к делу, но к его заявлению едва ли присоединятся многие его соплеменники. Незадолго до появления его книги, в 1995 году, в Москве был издан объемистый трактат Л. Л. Мининберга "Советские евреи в науке и промышленности СССР в период Второй мировой войны (1941-1945 гг.)", где весьма высоко оценены те самые "преступные" генерал-лейтенант Н. Френкель и генерал-майор Я. Рапопорт (остальные четверо из перечисленных Кацем не дожили до 1941 года), а также генерал-лейтенант С. Мильштейн, полковник Б. Вайнштейн (правда, о последнем несколько критически сказано: "Вопреки многовековому мировому опыту, полковник Госбезопасности Б. С. Вайнштейн сохранил и на склоне жизни, в 86 лет, судя по одной из его публикаций, уверенность в высокой производительности принудительного труда" - с. 215) и др.
Словом, еще многие существенные вопросы остаются не решенными до конца...
Но в заключение этого раздела моего сочинения стоит сопоставить судьбы двух людей, о которых говорилось подробно: вскоре после того, как Осип Мандельштам был арестован "органами безопасности". Лев Разгон подал заявление о приеме на "работу" в эти самые "органы". Тут есть о чем задуматься...
* * *
Теперь нам следует вернуться в самое начало этой главы - к поставленной там проблеме "контрреволюции", совершавшейся в стране с середины 1930-х годов. Как уже сказано, она осуществлялась по-революционному, и именно потому была столь беспощадной и варварской; когда два десятилетия спустя, во второй половине 1950-х - начале 1960-х годов, происходила самая широкая замена наличных "кадров", она, за очень немногими исключениями, уже не выражалась в репрессиях404.
Впоследствии тогдашний "вождь", Хрущев, безосновательно объявил эту "гуманность" своей личной заслугой; в действительности речь должна идти о "заслуге" самого времени: через сорок лет после революционного взрыва уже иссяк тот запал, который так чудовищно проявил себя в 1937-м...
Напомню цитированные выше верные слова Д. Самойлова о том, что "после расправы с дворянством, буржуазией, интеллигенцией, после кровавой революции сверху, произошедшей в 1930-1932 годах в русской деревне, террор начисто скосил правящий слой 20-х-30-х годов"; то есть дело шло об единой линии террора, длившейся, пока революционный запал сохранял свою мощь и агрессивность...
Во множестве сочинений этот революционный запал пытаются по сути дела целиком и полностью "сосредоточить" в личности одного человека - что являет собой не что иное, как культ Сталина "наизнанку" (раньше был один всесильный герой, теперь - один не менее всесильный антигерой)...
В свое время Тютчев обратился в стихах к Наполеону, превратившему революционную Францию в Империю:
Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил...
тогда же заметив в политической - но все же и поэтической - прозе, что Наполеон - это "кентавр, который одною половиною тела - Революция". И, вступив в бой с Революцией, вместе с тем
Ты всю ее, как яд, носил в самом себе...
Сталин, борясь во второй половине 1930-х годов по существу именно с Революцией, конечно же, как и Наполеон, нес ее в самом себе. Но необходимо осознать, что роль личности в истории с течением времени явно убывает. Так, Наполеон и Александр I лично определяли ход событий в значительно меньшей степени, чем, скажем. Чингисхан и Александр Невский, а Сталин и Гитлер еще менее существенно, чем первые из названных, - пусть многие и думают о недавних "вождях" иначе. Один из проницательнейших германских мыслителей (хотя по происхождению - итальянец) нашего столетия, Романе Гвардини, писал в 1950 году: "...главная особенность нынешнего вождя состоит... в том, что он не является творческой личностью в старом смысле слова... он лишь дополняет безликое множество других, имея иную функцию, но ту же сущность, что и они..."
Этому утверждению резко противоречат многочисленные характеристики роли Сталина в истории второй четверти XX века, принадлежащие как его хвалителям, так и хулителям, которые склонны (ничуть не менее, чем хвалители!) усматривать во всех крайне негативно оцениваемых ими исторических сдвигах и событиях конца 1920-х - начала 1950-х годов воплощения личной сталинской воли (тот самый "культ наизнанку").
Несостоятельность подобного понимания тогдашней истории явствует, например, из того факта, что "решения" Сталина, как правило, были, если угодно, неожиданными для него самого: в его предшествующих этим решениям высказываниях и волеизъявлениях не обнаруживаются соответствующие "замыслы", какие-либо предварительные разработки "идеи". Каждое очередное решение являет собой не планируемую ранее реакцию генсека на ту или иную объективно сложившуюся ситуацию в жизни страны или мира в целом, а не осуществление продуманной программы.
Выше уже шла речь о том, что сталинское решение о немедленной коллективизации было вызвано вдруг выявившейся в 1928 году роковой нехваткой "товарного" хлеба, а заключение в 1939 году "пакта" с Гитлером предшествующим "разделом" западной части Европы (Мюнхенские соглашения 1938 года и т.д.) на британско-французскую и германскую сферы.
Столь же "неожиданным" был и поворот в середине 1930-х годов. Нынешние "сталинисты" стремятся понять обращение в это время к "патриотической" идеологии как реализацию давнего и основательного сталинского замысла. Однако в высказываниях Сталина вплоть до конца 1934 года нет действительных проявлений подобного замысла, и - что особенно существенно - их нет в его волеизъявлениях. Так, совершенно ясно, что помимо воли Сталина не могли быть уничтожены в декабре 1931 года московский Храм Христа Спасителя (который воплощал в себе память об Отечественной войне 1812 года), 1 мая 1933 года - древнейший - в 1930 году ему исполнилось 600 лет! - кремлевский собор Спаса-на-Бору (его уничтожение "укоротило" историю Кремля405 на полтора столетия) и в апреле 1934 года - главный московский памятник Петровской эпохи - Сухарева башня. Притом, узнав о подготовке уничтожения этой башни, Сталину направляли протестующие послания И. Э. Грабарь, И. В. Жолтовский, А. В. Щусев, К. Ф. Юон и другие, но 18 сентября 1933 года вождь собственноручно написал директиву тогдашнему "хозяину" Москвы Кагановичу, заявив, что Сухареву башню "надо обязательно снести... Архитектора, возражающие против сноса, - слепы и бесперспективны"406. В действительности же именно Сталин был "слеп", не видел столь близкую "перспективу" своей собственной политики; всего через два-три года он едва ли бы отнесся подобным образом к "возражениям" выдающихся деятелей культуры против сноса существеннейших памятников в центре Москвы, и памятники такого "ранга", как перечисленные, более не уничтожались.
