Ознакомительная версия.
На этом кампания 59 года и кончилась. Сколько ни старалась Конференция подвигнуть Салтыкова к наступательной тактике, он отступил с армией к Висле на зимние квартиры. "Сократить и ослабить" армию прусского короля до полного разгрома не удалось и на этот раз.
В однообразии, с которым главный режиссер того батального действа (Елизавета, Конференция, Бог?) разворачивает события, приводя их к одному и тому же финалу, есть что-то не только удручающее, но и трагикомическое. Да и то сказать, отечественных войн русские не проигрывают, а на чужих полях драться до победы вроде и не с руки.
В 1760 году, как водится, был назначен новый фельдмаршал. Больной Салтыков был заменен графом Батурлиным. Не последнюю роль в этой замене сыграл генерал-поручик Чернышев, который после плена вернулся в армию. Вот отрывок письма его к канцлеру Воронцову: "Фельдмаршал (Салтыков) в такой ипохондрии, что часто плачет, в дела не вступает и нескрытно говорит, что намерен просить увольнения от команды". В этом же 1760 году 28 сентября русскими войсками был взят Берлин. Герои этой операции - генерал-поручик Чернышев, генерал-майор Тотлебен, помощь нашей армии оказал австрийский генерал Ласси. С обывателями армия победителей обошлась гуманно, их не тронули, но все, имеющее отношение к военному ремеслу, было уничтожено, оружейные заводы взорваны, склады амуниции сожжены. Вскоре было получено верное известие, что Фридрих с армией спешит на помощь своей столице. Русские вынуждены были оставить город.
Кольберг был взят только в 1761 году. Во взятии этого укрепленного порта-крепости отличился генерал-поручик Румянцев. Все шло к тому, что Фридрих будет разбит окончательно и бесповоротно. Елизавете не дано было насладиться плодами своей победы. Не знаю какой бы диагноз поставили в наше время, но у императрицы был целый букет болезней: ее мучили желудочные колики, рвота, бессонница, истерические припадки, отеки и незаживающие раны на ногах. Огромная жизненная сила поднимала ее с одра болезни, давая возможность участвовать не только в государственных делах, но и в дворцовом веселье.
Зима 1761 года началась для нее с лихорадки, но данные вовремя лекарства помогли. В декабре императрица опять в Сенате, она выказывает гнев нерадивым, и медлительным подданным. 12 декабря Елизавете вновь стало плохо. Началась жестокая кровавая рвота, от которой она уже не оправилась.
22 декабря императрица исповедовалась, приобщилась, на следующий день соборовалась, а 25 декабря ее не стало.
Хотя болела Елизавета не один год и всякому было ясно, что здоровье ее подорвано, молва приписала смерть государыни отравлению. На этот счет не осталось никаких документов. Архивы молчат. Поэтому нам остается строить догадки, сообразуясь скорее с интуицией, чем со знанием. На престол вступил Петр III. Он не только немедленно прекратил военные действия против Пруссии, но, не требуя от Фридриха никакой контрибуции, вернул ему наши завоевания. "Вся кровавая работа армии погибла",- писал позднее военный историк Масловский.
Война велась не только на полях сражений. Крупной удачей нашего секретного отдела было раскрытие шпионской деятельности генерала Тотлебена (да, да, именно он брал Берлин!). Выяснилось, что он передавал через посыльного прусскому королю планы кампаний русской армии. Кроме того, Тотлебен был посредником в секретной переписке с Фридрихом великого князя. Трудно ловить шпиона в России, если главный агент сам наследник престола. Тотлебен был разжалован в солдаты. О том, как объяснялась Конференция с великим князем, история умалчивает.
Лядащев не принимал участия в этой акции. Он засел в Петербурге, столицу надо было вычесать мелким гребнем, чтобы освободить ее от агентов разных мастей. Многочисленные допросы Сакромозо мало дали ростов на этой ниве. В конце концов по обмену рыцарь w возвращен в Пруссию и канул в полную неизвестность. Перед отъездом последнего Лядащев не без злорадства сообщил о разоблачении барона Дица и его бесславной гибели.
- Туда ему и дорога,- равнодушно заметил Сакромозо.
Блюм остался в нашем отечестве, поэтому о судьбе его известно больше. Менять барона было не на кого, и потому он угодил в Сибирь. Конечно, жизнь маленького барона была трагична. Служа Германии и подвергая жизнь свою ежедневной опасности, он казался себе значительным человеком, эдаким мужчиной среднего возраста и средней же длины. Ощущение это было упоительным. Сочиняя глупейшие шифровки, он защищался от серых будней. Попав в темницу, барон совершенно растерялся и выпустил узду жизни из рук, но сосланный через три года под Тюмень, окончательно состарившийся, больной и тихий, он начал жизнь в соответствии с той планкой, которую назначила ему судьба. И Господь пожалел этого суетливого человечка. Неожиданно для себя он женился на дородной и властной купчихе, обзавелся кучей родственников крикливых и дерзких, но при этом умудрялся чувствовать себя счастливым. Со временем в чумном от безделья и пьянства семействе он приобрел статус страдальца, большого знатока батального ремесла и особенно флота. Не было конца его рассказам в зимние, темные вечера: под завывание вьюги опять летели на упругой волне шнявы, яхты, фрегаты и бриги великого флота.
А с Анной Фросс у автора произошла удивительная встреча. Уже подведя девицу, вернее, притащив за руку к ее литературному концу, я наткнулась вдруг в мемуарах сотрудника французского посольства кавалера Месселера* на описание некой молодой особы, судьба которой была тесно связана с русским двором. Месселер великолепный, не будем говорить- враль, но выдумщик, причем выдумщик настойчивый, он прямо покрикивает на читателя, заставляя ему верить. Он уверенно чернит и Фермора, и Апраксина, и Конференцию, он запанибрата с государыней Елизаветой, все это невозможно читать без улыбки, но свидание его в Швейцарии с молодой очаровательной и странной девицей описано очень убедительно. Почему они встретились и как завязался разговор, случайно или по чьей-либо просьбе либо поручению, Месселер умалчивает. Но даже если эта встреча была нечаянной, видно, сильное впечатление произвела она на француза, если он посвятил ей целую страницу.
* Желающие могут ознакомиться с мемуарами Месселера Они опубликованы в "Русском архиве"
____________
Девица жила в небольшом городке со стариком, жила очень уединенно, поэтому весьма обрадовалась возможности поговорить о жизни русского двора. Qудя по вопросам, ей заданным, она хорошо знала жизнь самых верхних особ государства, но при этом у Месселера осталось впечатление, что говорит она куда меньше, чем знает, тайна так и порхала вокруг ее очаровательного личика. В старике без труда можно было угадать Мюллера. Сомнение вызывает только то, что девица была определенно бедна- Эта бедность была далека от нищенства, но и крепкого достатка в доме не было. Другой факт, из-за которого приходится сомневаться в тождественности двух особ,- описанная Месселером девица была смертельно напугана. "Видно, попала она в России в жестокую передрягу",- замечает француз. Анна Фросс только и делала, что попадала в передряги, но не боялась при этом ни суда, ни Тайной канцелярии, ни собственной совести. Поэтому другое предположение более соответствует истине: Анна благополучно добралась до Швейцарии, а оттуда попала в Америку, где влилась в огромное разноязыкое племя, растворилась в общем генетическом тигле, из которого выходят люди, не ведающие страха.
Как уже говорилось, под образом пастора Тесина скрывается другой человек, прочее же все правда. Пастор дожил до 90 лет, имел приход в Побетене. Записки свои он опубликовал в 1804 году в Кенигсберге. Все, касаемое Мелитрисы, по понятным причинам не вошло в его мемуары, это была не его тайна.
Ну вот мы и подобрались к главным героям. Проследив сложный путь моих гардемаринов, сопереживая их дружбе, любви, страданиям, удачам, потерям и приобретениям, иной читатель скажет - все это буря в стакане воды. Стоило ли рисковать жизнью ради Бестужева, если сам канцлер потерпел полное поражение и попал в темницу, разумно ли хранить верность великой княгине Екатерине, если она не могла оценить ее, и как смысл в пролитой на войне крови, если все завоевания России пошли прахом? И каков итог? Итог всегда один, он как подарок- возможность жить дальше. Не так ли мы сами, путаясь в суете, как в паутине, тоскуем и страждем по поводу событий, кои нам кажутся весьма значительными, а начнешь вспоминать да сам себе их пересказывать - и умолкнешь на полуслове: а стоило ли так превозмогаться, если на поверку выходит, что все как бы зазря? Такой человеческий опыт. Иногда кажется, и сама жизнь зазря, и каков в ней вообще смысл- в жизни? Этим вопросом мучились до Гамлета и после Гамлета, но каждый находит ответ в одиночку. Смысл жизни в том, чтобы жить (уже не помню, кто сказал это первым).
Рассказывать о том, что сталось дальше с моими героями, я не могу, не хочу прибегать к скороговорке.
Ознакомительная версия.
