Распространение в 60—50-х годах I в. до н. э. аттицизма в красноречии не могло не вызвать раздражения у признанного мастера — Цицерона. То, что Брут был его другом, не мешало ему резко отвергать стилистические принципы аттицистов, и, когда Брут перед опубликованием своей речи, произнесенной на Капитолии после убийства Цезаря, направил ее Цицерону с просьбой об исправлении, тот, как он сам объяснил в письме к Аттику, не счел возможным это сделать — так далеко уже разошлись между собой обе школы латинского красноречия. Еще раньше, в частных письмах Кальву и Бруту, Цицерон пытался совлечь их с неверно, как он считал, избранного ими пути, а в 46 г. до н. э. посвятил будущему убийце Цезаря два небольших трактата «Оратор» и «Брут», в которых излагает собственные стилистические принципы и сурово расправляется с аттицизмом. «Брут» интересен также как первая история римского ораторского искусства. В «Ораторе» представлен идеал ритора, умеющего пользоваться всеми тремя стилями — высоким, средним и простым — и потому далекого от аскетизма аттицистов. Продолжателей традиций Лисия, замечает Цицерон, нельзя даже с полным правом называть аттицистами, ибо аттическое наследие в области риторики включает в себя и речи Демосфена и Эсхина. Цицерон, кроме того, перевел некоторые из этих речей на латынь, чтобы познакомить римскую публику с «истинным аттицизмом».
Любопытно, что речи аттицистов — противников Цицерона до наших дней не дошли и основные сведения об этом направлении в латинской риторике мы черпаем из произведений самого Марка Туллия. К изложению греческих риторических теорий и собственных суждений Цицерон возвращался в течение многих лет неоднократно, оставив помимо «Оратора» и «Брута» также трактаты «Об изобретательности», «Об ораторе», «О наилучшем роде ораторов», «Топика» (другое название — «О видах аргументации»), и др. В сочинении «Об ораторе» — главном из творений Цицерона в этой. области — речь идет не только о риторике, но и о воспитании: будущий оратор, утверждает автор устами одного из героев диалога, своего учителя Луция Лициния Красса, должен быть всесторонне образован, иметь обширные познания во всех сферах жизни. Заявляя об этом, Цицерон мог с полным правом сказать о себе, что такому высокому идеалу оратора сам он вполне соответствовал.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ БРОШЮРЫ И ПАМФЛЕТЫ
Эпоха острой политической борьбы не могла обходиться без публицистики. Рим наводнили политические памфлеты — ив прозе, и в стихах, ныне почти полностью утраченные. Каждый выдающийся деятель имел в своем распоряжении целый отряд готовых на все памфлетистов и панегиристов. Больше других заботился об этом Помпеи: по его наущению писали антицезарианские брошюры как вольноотпущенник Луций Вольтацилий Питолай, так и тот Цецина, которого защищал на процессе 69 г. до н. э. Цицерон; хвалы Помпею возносил его личный историограф грек Феофан из Митилены. Цезаря и его сторонников то и дело задевал язвительными стихами поэт Гай Валерий Катулл, не уставали поносить его и бывший консул Гай Скрибоний Курион и даже коллега Цезаря по консульству 59 г. до н. э. Марк Кальпурний Бибул. В 60 г. до н. э. против триумвиров Красса, Помпея и Цезаря выступил со своей сатирой и Марк Теренций Варрон, назвав ее «Триглав».
Но и у Цезаря были свои защитники — преданные ему публицисты из числа его офицеров, Авл Гирций, Корнелий Бальб к Гай Оппий, оставшиеся ему верны даже после его убийства заговорщиками-республиканцами. Они писали панегирики покойному диктатору, прославляя его как великого полководца. Цицерон, щедро рассыпавший едкие полемические стрелы по адресу своих противников, также навлек на себя немало инвектив; автором одной из них был знаменитый историк Гай Саллюстий Крисп. Не остался в долгу перед Цицероном и не раз атакованный им Марк Антоний: «антиграфы» Антония, его написанные азианским стилем ответы на обвинения, упоминает в его жизнеописании Плутарх.
На закате Римской республики ритм политической жизни стал иным — нервным, пульсирующим, поспешным, и это повлияло на характер тогдашних исторических трудов. Напрасно искали бы мы в то время людей, способных, как некогда Квинт Валерий Антиат, не спеша описывать в десятках обширных томов историю Рима от основания города. В эпоху драматичной, напряженной политической борьбы и даже гражданских войн, возвышения и падения диктаторов традиционная анналистика должна была казаться безнадежно устаревшей. События, разворачивавшиеся на глазах современников, были гораздо интереснее войны с Ганнибалом. Не удивительно, что за перо берутся теперь в качестве историков не учителя риторики, как Целий Антипатр, а сами главные участники событий: прежде всего Гай Юлий Цезарь и его приверженец, офицер его армии Гай Саллюстий Крисп.
Быстрое, всего за несколько лет, завоевание Трансальпийской Галлии Цезарем вызвало в Риме разноречивые чувства. Одни боялись и завидовали удачливому полководцу, который в любую минуту мог стать грозной опасностью для старой республики. Другие поддались обаянию победителя и с гордостью следили за успехами римского оружия в варварской стране. Для самого Цезаря его литературная деятельность была, скорее, делом побочным, второстепенным, подчиненным его военной и политической карьере, В молодости он при случае писал стихи — например, похвалу Гераклу или, вслед за Софоклом, трагедию о царе Эдипе. Сочинение по грамматике, посвященное Цицерону, было создано «во время перехода через Альпы». После подавления восстания галлов под руководством Верцингеторига, вероятно зимой 52/51 г. до н. э., Цезарь столь же «легко и быстро», как сообщает неизвестный автор, позднее прибавивший 8-ю книгу к «Запискам о галльской войне», написал воспоминания о семи годах завоевания Трансальпинской Галлии и борьбы с германскими племенами за Рейном. Стиль «Записок о галльской войне» лучше всего охарактеризовал Цицерон в «Бруте»: «Это записки голые, простые и исполненные прелести. Можно было бы сказать, что они лишены всякого риторического оснащения, подобны человеку, который снял с себя одежды».
Пафос, риторические украшения, ритмика чужды стилю Цезаря, склонного, напротив, к совершенной простоте, четкости, ясности, ограниченному до минимума запасу слов. Рассказывая о себе в третьем лице, тоном нарочито бесстрастным, он явно стремился создать впечатление полной объективности повествования. Но для современных нам исследователей тенденциозность его мемуаров о галльской войне, как и опубликованных позднее и незавершенных «Записок о гражданской войне», очевидна. Всюду автор старается подчеркнуть свое миролюбие и то, что он никогда не предпринимал военных действий, не испробовав всех средств, дабы избежать столкновения. В деталях описаний событий он допускает немало неточностей, которые было бы неверно объяснять только ошибками памяти. Говоря о 15 тыс. погибших в битве с Помпеем в Фессалии, он, несомненно, желает сделать свою победу еще более впечатляющей и значительной, ведь позднее и Плутарх, и Аппиан, опираясь на авторитет историка и политика Гая Азиния Поллиона, будут писать лишь о 6 тыс. павших. Отнюдь не случайно и то, что, рассказывая о сожжении неприятельского флота в Александрии, Цезарь ни словом не упоминает о сгоревшей при этом знаменитой Александрийской библиотеке в Серапейоне. А чтобы узнать, как в действительности обстояло дело со вторжением цезарианцев после бегства Помпея и его сторонников из Рима в государственное казначейство, вопреки сопротивлению народного трибуна Метелла, необходимо обратиться к трудам позднейших историков — Плутарха или Луция Аннея Флора — у Цезаря дело представлено так, будто консул 49 г. до н. э. Луций Корнелий Лентул при паническом бегстве из города просто оставил двери в сокровищницу открытыми.
Хотя Цицерон имел все основания написать, что намерением Цезаря было «дать материал, которым могли бы пользоваться те, кто пожелал бы писать историю», совершенно ясно и другое: «Записки» Цезаря — самостоятельное произведение большой литературной ценности. Хотя писал полководец и будущий диктатор действительно легко и быстро, он имел все же достаточно времени, чтобы взвесить каждое слово, заботясь и о содержании, и о форме своих сочинений. Пурист во всем, что касается языка, тщательно избегавший вульгарных, по его мнению, слов и выражений, он создавал простые, но полные внутреннего драматизма, энергичные повествовательные периоды, сжато описывавшие всю ситуацию целиком, словно увиденную глазами военного человека. Без малейшего пафоса, скупо и сдержанно подводит он итоги длительной и упорной войны против восставших галлов, возглавленных вождем племени арвернов: «Верцингеторига выдают, оружие положено». Столь же кратко и бесстрастно сообщает он о столь желанной для него гибели главного его противника — Помпея: «Таким образом, он решился взойти на маленькое судно с немногими спутниками и был убит Ахиллой и Септимием».
