Юго-западный выступ «котла», именовавшийся также «мариновский нос», который защищали 44-я, 29-я моторизованные дивизии и 3-я моторизованная пехотная дивизия, в последний момент был укреплен еще частью 376-й дивизии. 44-я дивизия имела в своем распоряжении артиллерийские подразделения и персонал из строительных батальонов. На данный участок спешно были переброшены несколько танков и тяжелых орудий. За позициями саперного батальона стояли две «самоходки» и 88-миллиметровое зенитное орудие. Сразу после начала обстрела саперы с ужасом увидели, как тяжелый артиллерийский снаряд разнес в щепки блиндаж, в котором находился дивизионный штаб. «Почти все офицеры погибли, – записал в своем дневнике один солдат. – Еще около часа сотня орудий разных калибров лупила по нашим позициям. Земля ходила ходуном, но настоящий кошмар начался тогда, когда большевики пошли в атаку. Три волны наступавших накатывались одна за другой, и хоть бы кто-нибудь упал под нашим жидким огнем».
С распухшими, обмороженными пальцами, едва чувствуя спусковой крючок, немецкие солдаты стреляли из своих мелких окопчиков по рвущимся к их позициям русским пехотинцам. А по степи уже неслись советские танки. Оборона 44-й дивизии в одночасье была смята. Оставшиеся в живых немцы оказались в руках победителей.
Тем же днем 29-я и 3-я моторизованные пехотные дивизии, защищавшие правую оконечность выступа, обнаружили, что русские обходят их с флангов. Солдаты из недавнего пополнения совсем пали духом. Больные и истощенные, они думали только о том, как бы улизнуть ночью в тыл. Лишь угрожая немедленным расстрелом, офицерам удалось заставить их держать позиции. В последнюю фазу сталинградской трагедии случаи скорой расправы отнюдь не были редкостью.
Сборная рота сержанта Валльрафе, состоявшая из гренадеров, солдат наземных служб Люфтваффе и казаков, сумела удержать свои позиции до десяти часов вечера первого дня русского наступления. Ночью им было приказано отступить, так как враг прорвал оборону на соседних участках. Рота заняла новую позицию к северу от железнодорожной станции Карповская, но под натиском противника вынуждена была почти сразу же отступить. «Начиная с этого дня русские не давали нам ни минуты покоя», – вспоминал Валльрафе.
Ослабленные дивизии, испытывавшие острую нужду в боеприпасах, конечно, не могли противостоять массированным атакам советских войск, поддерживаемых с воздуха штурмовиками. Немцы хорошо укрепили Мариновку и Карповку огневыми позициями, но русские нанесли удар гораздо севернее. Все попытки немцев контратаковать силами оставшихся танков и пехоты были заведомо обречены на провал. Минометным огнем русские отсекли пехоту от танков и расстреляли в открытом поле. Видимо, крепко засел в головах советских солдат излюбленный лозунг политуправления Донского фронта: «Если враг не сдается, он должен быть уничтожен».
Пока 65-я и 21-я советские армии наседали на «мариновский нос», 66-я армия атаковала с севера позиции немецких 16-й танковой и 60-й моторизованной пехотной дивизий. Те немногие немецкие танки, которые были еще на ходу, не могли, оказать сопротивления русским Т-34, наступавшим несколькими эшелонами. Немцам пришлось отступить.
А тем временем на южном участке фронта русская 64-я армия начала артиллерийский обстрел позиций 297-й пехотной дивизии и приданного ей 82-го румынского полка. Сразу после начала обстрела полковнику Мэдеру позвонил офицер из штаба дивизии. «Эти свиньи-румыны побежали!» – раздался взволнованный голос. Передовой румынский батальон действительно отступил, оставив на фланге ударной группы Мэдера брешь шириной в полкилометра. Русские тут же воспользовались этим обстоятельством и пустили в образовавшийся проход свои танки. Дивизия оказалась на краю гибели. Спас положение саперный батальон под командованием майора Гетцельманна. Саперы, предприняв самоубийственную контратаку, сумели вовремя заткнуть образовавшуюся брешь.
297-я дивизия пострадала не так сильно, как те соединения, которым пришлось отступить за Дон. Она сумела дать русским достойный отпор и в последующие два дня успешно отбивала атаки 35-й гвардейской стрелковой дивизии и двух бригад морских пехотинцев. Когда один солдат, и без того имевший плохой послужной список, попытался дезертировать к русским, его застрелили свои же товарищи, не успел он даже добежать до нейтральной полосы. Но это был исключительный случай. Обычно немцы действовали осторожней и перебирались на сторону врага по ночам. Всего за трое суток из германской армии дезертировало сорок человек.
Основной удар русские нанесли с запада. Утром 11 января советские войска захватили Карповку и Мариновку. На поле боя победители насчитали более полутора тысяч трупов немецких солдат. Как только бой закончился, невесть откуда набежали крестьяне и деловито принялись осматривать немецкие окопы в поисках одеял, одежды и прочих вещей для себя или обмена на продукты. Тем временем русские солдаты сбрасывали с грузовиков штабные вещи и папки с документацией, чтобы самим воспользоваться машинами. Вскоре Карповка приняла вид большой «барахолки». По обочинам дорог в канавах валялась брошенная и выведенная из строя немецкая техника. Эрих Вайнерт, находившийся в наступавших советских частях, так описывал увиденное: «Повсюду в самых нелепых позах лежат мертвецы, в глазах которых застыли отчаяние и ужас. Их тела одервенели от холода, черепа раскроены, а внутренности вывалились наружу. Руки и ноги многих обмотаны бинтами».
И все же 6-я армия, учитывая физическое состояние ее солдат и нехватку техники и боеприпасов, оказала русским удивительно стойкое сопротивление. Об этом со всей уверенностью можно судить по количеству потерь в советских войсках за первые три дня наступления. Почти половина русских танков была уничтожена, а потери в личном составе превысили двадцать тысяч человек. Наступавшие цепью пехотинцы служили хорошей мишенью для засевших в окопах немецких солдат, но командование Красной Армии мало заботилось о сохранности жизни своих бойцов. Белая степь была усыпана темными телами русских солдат. (Маскировочные халаты выдавались только разведчикам и снайперам.) Свой гнев за смерть товарищей советские солдаты и офицеры вымещали на взятых в плен исхудавших и заеденных вшами немцах. Некоторых убивали на месте, другие погибали в пути. Был случай, когда командир штрафной роты заставил пленного немца стать на колени и, выкрикнув нечто вроде приговора, застрелил его на месте.
Утром 12 января 65-я и 21-я армии русских вышли к скованной льдом реке Россошка. Отступавшие германские войска оказывали слабое сопротивление. Немцам жаль было расставаться с боевой техникой и, не имея тягловых животных, они сами тащили противотанковые пушки. Кое-где для этой цели использовали русских военнопленных. Земля настолько промерзла, что немцы предпочитали насыпать снежные валы и сооружать блиндажи изо льда, чем рыть окопы. Генерал Штрекер описывал это печальное отступление так: «Гренадеры 14-й танковой дивизии отчаянно отбивались от наседавших на них советских войск. Стрелять было почти нечем, но солдаты держались молодцом».
Мало кто в 6-й армии вспомнил в эти дни о пятидесятилетнем юбилее Геринга. Слишком много было других забот. Нехватка боеприпасов и горючего грозила скорой катастрофой. Паулюс нисколько не преувеличивал, посылая Цейтцлеру тревожную радиограмму: «Боеприпасы на исходе. Нечем отбивать атаки русских».
Раненых и увечных грузили на госпитальные машины, но грузовики так и оставались стоять в чистом поле из-за отсутствия горючего. Многие замерзали насмерть. Раненым, которым посчастливилось добраться до аэродрома, предстояло новое испытание. Аэродрома как такового уже не существовало. Санитары выносили из блиндажей груды трупов, чтобы освободить место для вновь прибывших искалеченных солдат. Выли сирены, залпы русской дальнобойной артиллерии не прекращались ни на минуту.
Легкораненые и симулянты безумными толпами осаждали приземлявшиеся самолеты. Слабых просто затаптывали, груз выбрасывали или разворовывали. Ситуация не поддавалась контролю. Полевой жандармерии все чаще приходилось прибегать к оружию. Те раненые, которые имели необходимые документы, всерьез стали сомневаться, что им удастся выбраться из этого ада.
Сержант Валльрафе получил ранение в живот, что в условиях «котла» означало смертный приговор. Он сумел выжить исключительно благодаря своей силе воли. Два капрала вынесли Валльрафе с передовой и вместе с другими ранеными погрузили в госпитальную машину. Водитель повел грузовик прямо к аэродрому в Питомнике, но, когда до места осталось всего два километра, кончилось горючее. На такой случай водитель имел четкий приказ – машину уничтожить. Раненые оказались брошенными на произвол судьбы. Сержант понял, что если не доберется до самолета самостоятельно, то погибнет. Несмотря на жгучую боль в животе, он пополз вперед. К ночи Валльрафе добрался до аэродрома, и там ему оказали первую помощь. Не успел он заснуть, как налетели советские бомбардировщики. Бомбы уничтожили несколько госпитальных палаток вместе с находившимися в них ранеными. Напрягая последние силы, сержант добрался до готовящегося к отлету «юнкерса» и без всяких документов забрался на борт. Это произошло в три часа утра.
