Задолго до начала нашего летосчисления греческие города-колонии на берегу Черного моря состояли в тесных торговых отношениях с охотниками, населявшими богатые янтарем и лесами районы Балтийского моря и говорившими на родственных нам языках. В результате длительных торговых связей река Днепр стала одним из важнейших торговых путей античного мира, о чем знал Геродот (пятый век до н. э.) и о чем пятнадцать веков спустя вспоминала древнейшая русская хроника. Старейший дошедший до нас сборник русских летописных сводов, Лаврентьевский список, был составлен в 1377 году. Отдельные его части включают более ранние, не дошедшие до нас источники. Один из них, составленный, по-видимому, монахом Нестором не позднее 1113 года, носит название "Повесть временных лет". Автор описывает в своей "Повести", в частности, одно из важнейших событий в истории Восточной Европы - разъединение славянских племен и переселение будущих восточных славян с Карпат на берега Днепра. Но прежде, чем перейти к рассказу об их дальнейшей судьбе, летописец спешит познакомить читателей с древнейшим водным путем, на берега которого эти племена решили переселиться. Благодаря школьным учебникам этот отрывок из "Повести" стал классическим, и, как это обычно бывает, знают из него только первые слова. Приведем же его полностью:
"...Был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, и по Ловоти внити в Илмер (т. е. Ильмень. - Л. М.) озеро великое, из него же озера потечеть Волхов и втечеть в озеро великое Нево (Невское. - Л. М.), и того озера внидеть устье в море Варяжкое (Балтийское. - Л. М.). И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царю-городу, а от Царягорода прити в Понт море (Черное море. - Л. М.), в не же втечеть Днепр река".
Я написал вразрядку слова ити и прити: это же {32} окружной путь вокруг Европы! И мы не были бы детьми века информации, если бы не заметили в этой образцово наезженной окружной дороге объяснения поразительно быстрым темпам развития раннеславянского общества, - во всяком случае, до тех пор, пока функционировал этот окружной путь. Осмелюсь ли я сделать еще один вывод? До Рима - идут, от Рима - приходят. Из этих слов можно заключить, что по отношению к рассказчику Рим находился на полпути, в противоположной точке великого окружного пути, не правда ли? Так первоисточники открывают и те тайны, о существовании которых они сами не подозревают. "Дьявол зловреден, но не хитер", - перефразировал бы я одно известное высказывание, которое в своем первоначальном виде относилось не к истории, а к природе.
Нас эти далекие времена и пространства интересуют лишь постольку, поскольку они связаны с Севером и Северным морским путем. На своей новой родине восточные славяне попали на несколько веков в зависимость от Хазарского каганата, северо-западные границы которого временами простирались до финноязычных муромцев и до племени меря на реке Оке. Это было странное государство в нижнем течении Волги, в формирование которого внесли свою лепту, наряду с другими кочевыми народами, движущиеся на запад угры, будущие венгры. Их вожди единственные в Европе приняли иудейскую веру (в 740 году н. э.) и носили имена Аарон или Вениамин, такие неожиданные в степных районах. По утверждению В. Ключевского, виднейшего русского дореволюционного историка, научная проза которого относится к превосходным образцам русской стилистики, "хазары вместе с волжскими болгарами стали посредниками живого торгового обмена, завязавшегося между балтийским Севером и арабским Востоком приблизительно с половины VIII века", то есть, иными словами, по крайней мере за сто лет до морского путешествия Отера. А еще раньше и, несомненно, более важную роль в посредничестве между странами Севера и Востока играло государство Болгария, расположенное в среднем течении Волги. Арабские путешественники на протяжении более четырехсот лет подробно описывали торговый обмен болгар с финно-угорскими племенами. Ибн Фадлану, посетившему болгарское государство, принадлежит относящееся к 921-922 годам описание торговли пушниной на Дальнем Севере: {33}
"В 20 днях пути от их страны (Волжской Болгарии) находится местность под названием Ису, а далее за Ису живет народ, именуемый юра. Это дикое племя. Они не общаются с людьми, боятся их злобы. Жители Болгарии совершают поездки в ту страну и привозят туда одежду, соль и другие товары, которыми они торгуют. Для доставки этих товаров они изготовляют повозки, похожие на маленькие тележки, в которые запрягают собак, ибо там много снега и никакое другое животное не может передвигаться по этой стране. Люди привязывают к подошвам кости скота, каждый берет в руки две заостренные палки, втыкает их позади себя в снег и скользит по поверхности, отталкиваясь этими палками, словно веслами, и так достигает цели своего путешествия... Они ведут куплю и продажу, изъясняясь с туземцами языком жестов, и привозят из этой страны прекрасные крупные шкурки соболя..."
Всего несколько слов для уточнений, потому что самая интересная часть описания Ибн Фадлана впереди. У него нет поэтических метафор, столь свойственных географам античной Греции. Раньше я полагал, что описание лыжной палки, которой отталкиваются, "словно веслом", является в устах араба 1 очень понятной и извинительной неточностью. Ведь не станем же мы требовать от наших географов точного описания упряжки верблюда, нас вполне удовлетворяет поэтичное сравнение "корабль пустыни"... Но Ибн Фадлан достоверен и в этой детали - на сей раз как этнограф. Чтобы понять это, мне надо было провести зиму с охотником коми-зырянином в непроходимом первобытном лесу: сани и кожаные лыжи (отсюда - кости животного!), которыми он пользовался, почти не изменились за последние две тысячи лет, потому что уже тогда они были близки к совершенству. Лыжную палку я с первой же минуты окрестил снежным веслом. Почти двухметровый койбед - единственная палка, которой охотник пользуется, стоя на лыжах, - с одного конца снабжен металлическим наконечником, другой же, расширяющийся, конец и величиной, и выпуклой формой напоминает лопасть байдарочного весла... Описание Ибн Фадлана настолько точно, что невольно напрашивается вывод: он сам встречался с коми-{34}зырянами. Возможно, что так оно и было, - зыряне селились в те времена ближе к югу. Языковед Б. Коллиндер выводит название реки Камы из Ком-му, что на языке зырян означает "страна Коми". Другие сведения также указывают на то, что страна болгар была сложным этническим коктейлем, окраины которой простирались далеко на север. Юры Ибн Фадлана это угры, по-видимому, манси, которых зыряне в своих преданиях еще и сейчас называют еграми и которых Геродот за четырнадцать веков до этого знал под именем иирки*. И, наконец, как Биармия у скандинавов, так Вису у арабов стало общим названием для северных народностей, точнее - для всего Севера, хотя некоторые исследователи пытались отнести его только к поселениям вепсов в окрестностях Белого озера, исходя из того, что "вису" по-арабски означает "белый*.
А теперь вернемся к описанию Ибн Фадлана:
"(Болгарский) царь рассказал мне, что за его страной на расстоянии трех месяцев пути есть народ, который называют вису. Ночь у них меньше часа... В том море водится рыба, из зубов которой они делают ножи и рукоятки мечей. Если в том море корабль плывет на Полярную звезду, то попадает в местность, где летом вообще нет ночи, зимой же, напротив, солнце не показывается над головой, а обходит край неба слева направо; дальше расположена местность, где весь год состоит из одного дня и одной ночи".
Перед нами совершенно безупречное описание районов Заполярья и Северного полюса, относящееся к 921 - 922 годам нашей эры.
Поистине, если мы нуждаемся в подтверждении величия человеческого разума и исследовательского духа, давайте оглянемся вокруг себя и оставим в покое охотников с фресок Тассили, к которым теперь наперебой приспосабливают то кислородные скафандры, то лучи лазеров. Научно-техническая революция в качестве побочного продукта произвела на свет научно-технические басни. Они могли бы оставаться такими же безобидными, как любой фольклор, если бы, в отличие от сказок, не наступали на нас с такой тупой многозначительностью. Первым и последним путешественником, добравшимся до Северного полюса пешком, на собаках, был мужественный, ослепленный спортивным фанатизмом Роберт Эдвин Пири. Вот его слова: "И все?.. Один день и одна ночь составляют здесь год, а сто таких дней и ночей - век". {35} Это произошло 6 апреля 1909 года. Описание Ибн Фадлана, так головокружительно совпадающее с тем, что было занесено на бумагу через тысячу лет после него, должно было опираться на длительные наблюдения. В основе теоретических обобщений Ибн Фадлана лежит реальный опыт, в этом и заключается его скрытый драматизм! Попробуем пришпорить свое воображение. Попытайтесь вспомнить самый дремучий лес, куда вы когда-либо ходили по грибы или по ягоды, и представьте себе, как выглядел бы этот лес, если бы несколько поколений лесничих не производили в нем санитарных вырубок, населите его медведями и волками, тучами комаров и мошкары, шипящими драконами, невидимыми охотниками, посылающими свои отравленные стрелы вам в спину в тот самый миг, когда вы наклоняетесь, чтобы вытащить ногу из клокочущей трясины; пусть этот лес начинается за вашим домом и простирается непрерывно до - как вы думаете - докуда?! До Урала? Нет, много дальше! Вам придется забыть все, чему вы учились в школе, - все географические точки опоры, горы и реки, даже то, что Земля круглая: ведь со всех сторон, насколько видит глаз, вас окружает один только лес. Нет, даже этого вам не дано знать: вы видите не лес, а деревья - вчера, сегодня, через месяц. Не родилось ли столь мучительное для человеческого сознания понятие бесконечности именно здесь, в этом не имеющем ни конца ни края лесу? Двойником этого понятия - или его матерью? - был страх перед тем, что у мира есть конец. И все-таки, несмотря ни на что, через лес стали просачиваться сведения... Странные сведения о краях, где зимой короткие дни; потом о других краях, где летом короткие ночи. Каким образом люди пришли к выводу, что это одни и те же места? На это надо было время: зимние дороги не всегда совпадают с летними. Мы можем только догадываться о том, сколько случайных, ошибочных, исключающих друг друга, фантастических сведений нужно было собрать и просеять на протяжении тысячелетий, чтобы десять с половиной веков назад Ибн Фадлан, не покидая столицу Болгарского царства, мог сделать описание Полярного круга и Северного полюса. Сам он ничего не открывал. Но он обобщил опыт сотен и тысяч путешественников, оставшихся анонимными, ничего не добавляя к их рассказам и ничего не приукрашивая. Мы можем только догадываться о том, с какой беспощадностью ограничивал он себя и какую страсть {36} пробуждал в нем каждый факт, и мы увидим в нем ученого. Увидим и требовательного читателя, которому предназначались написанные им строки. Заслуги Марко Поло были не меньшими, но как жестоко обошлась с ним судьба! Друзья и священник заклинали его ради спасения собственной души хотя бы на смертном одре отречься от своих "греховных историй", и еще долго после его смерти ни один карнавал в Венеции не обходился без маски Враля, носящей черты Марко Поло. Он так и остался посмешищем для своих соотечественников. Наши белые ночи по сей день вызывают поэтический восторг и у итальянцев, и у украинцев, но описание полярного дня, сделанное в 922 году, могло навеки уничтожить репутацию ученого. Этого не произошло только потому, что путешествие Ибн Фадлана не было исключением в арабском мире. Даже то обстоятельство, что Северный полюс был описан именно в это время, как мы сейчас увидим, имеет простое объяснение.
