— Юрий Владимирович, помилуйте. Вы же, наверное, знакомились с моей биографией. Я производственник и экономист, а не партфункционер. Двадцать пять лет на заводе протрубил, три года в Министерстве тяжелого машиностроения — свое министерство, казалось бы, родное, а с какими муками я с завода уходил! Потом — Госплан, тоже не имеющий отношения к партийной деятельности пост… Нет, я не потяну, у меня нет никакого опыта партийной работы. Ни дня, ни часа…
— Вот и хорошо, — прервал меня Андропов, — именно такой человек нам и нужен. У вас другой опыт есть, школа, кругозор. Сами же перечисляли: завод, затем министерство, то есть вся отрасль, дальше — Госплан, то есть все народное хозяйство… Насколько я знаю, вы и в Госплане общими экономическими вопросами занимаетесь. Так что менять профессию мы не предлагаем. Если вам небезразлична судьба страны, народного хозяйства — а судя по нашему разговору небезразлична — соглашайтесь. Где еще вы сможете воплотить ваши замыслы в реальность?
Что верно, то верно — больше нигде. Повторяю: все командные пункты тогда располагались на Старой площади. Мне предлагалось занять один из важнейших. Это был шанс. Не для меня. Но для дела. Для страны.
И я согласился.
Кадровые проблемы решались молниеносно. 22 ноября 82-го года в своем коротком выступлении по оргвопросу Андропов проинформировал членов ЦК о том, что, поскольку экономике надо сейчас уделять особое внимание, Политбюро считает необходимым ввести должность Секретаря ЦК КПСС по экономике. И сразу же назвал мою фамилию. Пленум Андропова поддержал.
Сразу же после пленума я был назначен заведующим Экономическим отделом ЦК. Я навсегда запомнил этот пленум. Он повернул мою жизнь совершенно в иное русло. И не будь его, не известно еще, как сложилась бы моя дальнейшая судьба.
Потом были многочисленные устные и письменные поздравления. Я храню телеграмму моих родителей — отца и ныне покойной мамы:
«Дорогой Николай, поздравляем тебя с избранием Секретарем ЦК КПСС. Большая ответственность легла на твои плечи, сынок, оправдай доверие народа, желаем тебе крепкого здоровья и больших успехов в работе. Целуем, обнимаем».
Простые труженики из шахтерского края, далекие от начальственных вершин и большой политики, говорили о доверии народа, потому что они и были им, тем народом, во имя кого и должны руководители страны, если они настоящие люди, жить и работать. «Верхи» и сейчас все действия «освящают» ссылками на народ, но как они далеки от него! Да и знают ли Гайдары и Чубайсы его вообще?
Поздравления, как и полагается, быстро отзвучали, и наступили рабочие будни. Непростыми они были уже потому, что Экономического отдела в аппарате ЦК не было никогда. Мне, в новом качестве, предстояло заниматься народнохозяйственной проблематикой в целом и разрабатывать принципы экономической политики.
Но, прежде всего, следовало привыкнуть к абсолютно новому для меня стилю жизни, который был принят на Старой площади. Хоть и пригласили меня как экономиста и производственника, но в чужой монастырь, в данном случае — партийный, со своим уставом идти — последнее дело. Позволю себе сделать небольшое отступление — «о чужом монастыре» и его десятилетиями выверенном «уставе». Для разрядки, как любит говаривать нынешний Президент России.
Цекисты — инструкторы, консультанты, заведующие секторами и даже отделами — были, в общем-то, отличными людьми, легкодоступными, сравнительно вольными в жизни, общительными или не очень — это только от характера зависело. Они не слишком кичились своим положением, то есть ничем особым от «нецекистов» не отличались.
Персоны же, занимавшие три высшие ступеньки партийной иерархической лестницы, являлись элитой. Сразу оговорюсь: ею делал их занимаемый пост. Хотя зачастую именно личные качества — и порой, что греха таить, не самые лучшие — выводили людей на эти ступеньки.
На верхней находились члены Политбюро. На средней — кандидаты в члены. И на третьей — секретари. Все было для них расписано раз и навсегда: кто с кем рядом сидит в президиумах, кто за кем выходит на трибуну Мавзолея, кто какое совещание проводит и кто на какой фотографии имеет право запечатлеться. Не говоря уже о том, кто какую дачу имеет, сколько телохранителей и какая автомашина кого обслуживает. Кто и когда установил этот железный порядок, мне не известно. Но не нарушается он и ныне: из ЦК и старого госаппарата ловко переполз в современные «коридоры власти», где и расцвел махровым цветом.
Конечно, мне, человеку вольному и легкому на подъем, был странен и даже смешон этот порядок. Помню, я спросил у Владимира Ивановича Долгих, которого и раньше неплохо знал: как, мол, у вас проходят праздники? Я пришел в секретари в ноябре, дело двигалось к Новому году… Как их отмечают, спросил я, где и с кем собираются, можно ли с женами? Долгих посмотрел на меня…
— Никто ни с кем не собирается, — сказал он. — Забудь об этом.
Любые отношения у «людей трех ступенек» за пределами рабочих кабинетов и коридоров никак не продолжались. Пусть даже дачи располагались забор в забор или квартиры на одной площадке — встречаться вне рабочего времени считалось — какое бы слово подобрать? — неприличным, что ли. Уж не знаю, как было до меня, как там Устинов, например, с Пельше раньше праздники отмечали, но при мне было именно так.
Знаете, а это страшно! Работа отнимала очень много времени, новых друзей завести было трудно, да и старых не хотелось растерять.
К счастью, у нас с женой друзей хватало, мы по-прежнему все праздники отмечали вместе с ними. А внеслужебные отношения с коллегами могли, по-видимому, расцениваться как попытки сговора. Сталинская подозрительность в высшем эшелоне власти на Старой площади окончательно так и не выветрилась. Может быть, это неизбежный атрибут любой высшей власти? По крайней мере, нынешняя такие сомнения лишь укрепляет.
Или охрана. Раньше, бывало, в субботу к вечеру я сбегал из своего кабинета в Госплане и бродил по букинистическим лавкам, с зятем мы регулярно заваливались на его «жигуленке» в Воронцовские бани, парились вволю… Ныне пришлось бы париться рядом с малозаметным сотрудником девятого управления КГБ… Но, честно, и их пожалеть стоило. Им платили не слишком большие деньги за то, чтобы они нас охраняли, и уж всыпали — по первое число, если вдруг они «теряли» нас. Так однажды было в начале моего секретарства. Мы с женой наивно решили тайно удрать с дачи и просто побродить по Москве. Как раньше. Что ж, уехать-то мы уехали, но уже на Успенском шоссе функции охраны тактично взяли на себя предупрежденные «девяткой» гаишники. Нам сразу стало скучно, вольное гулянье по Москве потеряло смысл.
В конце концов, я смирился с тем, что за мной обязан всегда кто-то следовать. Они — парни толковые, симпатичные, с некоторыми я и по сей день добрые отношения поддерживаю. Зачем было их-то подставлять под служебные неприятности? Хотя радости такое сопровождение мне никогда не доставляло. Неуютно было жить, как в аквариуме…
Впрочем, это лишь отдельные штрихи из повседневного быта цековского «монастыря» — и хватит об этом. Тем более что это в большей мере — игрушки для взрослых.
Так я думал тогда, так думаю и сейчас. К тому же все, о чем говорилось выше, относилось к двум десяткам человек. Ни зампреды Совмина, ни министры никакой охраны не имели. Сейчас же она, непомерно разросшаяся, демонстративно окружает вице-премьеров, министров, других персон из быстро меняющегося президентского окружения. То ли они все боятся народа, которым так «успешно» руководят, то ли охрана стала главным атрибутом престижности занимаемого поста, как, скажем, галстук для костюма чиновника. А скорее всего и то, и другое, и даже третье: средства массовой информации утверждают, что ныне начальник охраны Президента определяет маршрут движения не только его, но и… всей страны.
И снова вернемся в прошлое. В начале декабря 1982 года Андропов пригласил к себе меня и Горбачева. Тот был уже тогда членом Политбюро и одновременно Секретарем ЦК, вел сельское хозяйство.
— Внимательно перечитайте материалы Пленума, — сказал Андропов, — и определите круг проблем, по которым придется работать. Проблемы на сегодня, на завтра, на перспективу. Привлекайте кого сочтете нужным. И не теряйте времени, его у нас совсем нет. Михаил Сергеевич, не замыкайтесь только на сельском хозяйстве, поактивней подключайтесь к вопросам общей экономики. И работайте вместе!
Приказ получен: работать вместе. Приказы здесь обсуждению не подлежали. Так в конце 82-го нас и свела судьба в лице Андропова. Впереди лежал общий путь длиной в семь лет.
До тех пор я Горбачева знал не слишком хорошо. Бывало, сталкивались с ним на заседаниях Политбюро и Секретариата, когда мне приходилось замещать в Госплане Байбакова, на каких-то многолюдных совещаниях. Раза два, вряд ли больше, Горбачев приглашал меня к себе: уж не помню, что обсуждали, а если не помню, значит, ничего существенного.
