Легко заметить, что еврейский писатель передал вавилонское сказание, лишь слегка видоизменив его; а что истинное содержание этого рассказа было ему хорошо известно, это мы можем видеть из 16 стиха. То, что Навуходоносор желает врагу халдеев, составитель собранных в книге пророка Даниила рассказов, полных ошибок и неточностей, заставляет пережить самого Навуходоносора, чтобы таким образом наглядно показать своим преследуемым Антиохом Епифаном соотечественникам, что Бог поразил Своим гневом даже столь могущественного царя за то, что он осмелился восстать против Иеговы.
Когда мы, наконец, научимся различать в Ветхом Завете форму от внутреннего содержания?
Две глубокие истины мы можем вывести из книги пророка Ионы: никто не может уйти от Божьего гнева и ни один смертный не в состоянии знать, насколько велико долготерпение и милосердие Бога. Но форма, в которую облечены эти истины, обладает чисто восточной фантастичностью, и если бы мы ещё и теперь стали верить, что Иона пел во чреве кита псалмы, часть которых была сочинена лишь несколько столетий после гибели Ниневии, или что царь Ниневии настолько далеко заходил в своём покаянии, что отдал приказ даже на быков и овец одеть вретища, — то мы погрешили бы против данного нам Богом разума. Всё это однако мелочи, отступающие на задний план перед более яркими фактами.
О, если бы молодые теологи были знакомы со странами Востока и не только с городами, но особенно с пустыней — с нравами и обычаями бедуинов, нисколько не изменившимися с тех далёких времён и глубоко проникнутыми своеобразными воззрениями и представлениями Востока! Если бы они послушали в палатках пустыни арабские сказки или описания тех или других случаев из жизни самих бедуинов, полные живой, бьющей ключом фантазии, описания, часто выходящие из границ действительной жизни! Им открылся бы совершенно новый мир, знание которого сделало бы для них более понятными такие чисто восточные произведения, как Ветхий, а отчасти и Новый Завет.
Итак, если ещё и в наше время Восток даёт ключ к пониманию многих мест Библии, то насколько больше таких указаний может дать изучение старых, во многих случаях одновременных с Ветхим Заветом, произведений вавилонской и ассирийской литературы. Как много общего с Ветхим Заветом у обеих этих литератур, столь родственных ему по языку, стилю, образу мышления и представлений!
В обеих являются святыней число 7, а иногда и 3. «О, земля, земля, земля! слушай слово Господне!» восклицает Иеремия (XXII, 29). «Слава, слава, слава царю, моему господину», начинают многие ассирийцы свои письма. И как серафимы пред троном Бога взывают друг к другу: «Свят, свят, свят Господь Саваоф!» (Исаия VI, 3), так в начале ассирийского богослужения мы читаем три раза повторяющееся слово asûr, т. е. «приносящий святость» или «святой».
«И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни; и стал человек душею живою» — так излагает сотворение человека Бытие (II, 7). Подобное же воззрение встречаем мы и в Вавилоне. Человек создан из земли (глины), как, например, Эабани создан из куска обожжённой глины (ср. Иова ХХХIII, 6: «Я образован также из брения») и снова возвращается в землю; но живым существом человек делается благодаря дыханию Бога. Во вступлении одного обращённого к сирийскому царю письма отправители его называют себя «мёртвыми псами» (ср. 2 Цар. IХ, 8), которых царь, их повелитель, оживил, «вдунув в их лицо дыхание своё».
Согласно вавилонским взглядам, человеческой слюне присуща в значительной степени волшебная сила. Слюна и волшебство — тесно связанные между собой понятия, причём слюна обладает в одно и то же время и оживляющей и умерщвляющей силой. «О, Мардук», говорится в одной молитве к богу–покровителю Вавилона, «о, Мардук, твоя слюна дарует жизнь!»
Кому при этом не придёт на память новозаветный рассказ об исцелении глухонемого, где повествуется, как Иисус Христос отвёл глухонемого в сторону, вложил ему персты в уши и, «помазав брением глаза слепому», сказал: «еффафà» — отверзись! (Иоан. IX, 6, Марка VII, 34).
По библейскому преданию, Иегова сопровождал свой народ во время пути через пустыню днём в виде столба дыма, а ночью — в виде столба огненного.
Подобным же образом Ассархаддону, царю Ассирии, перед его выступлением в поход было пророчество: «Я, Истар из Арбелы, помещу справа от тебя дым и слева зажгу огонь!»
«Сделай завещание для дома твоего», говорит пророк Исаия смертельно заболевшему царю Езекии, «ибо умрёшь ты и не выздоровеешь»; а ассирийский военачальник Кудурри, которому царь послал своего лейб–медика, благодарит царя следующими словами: «я был мёртв, но царь, мой господин, оживил меня!»
Душа поражённого смертельной болезнью человека блуждает уже в подземном мире. Вот почему богиня Гула, покровительница врачей, носит прозвище «пробуждающая мёртвых». Восточный врач, который не сумел бы «пробуждать мёртвых» — не настоящий врач, по представлениям вавилонян.
Как всё одинаково в Библии и в Вавилоне!
И там и здесь стремление символизировать слова, пояснить их действиями (я напомню лишь о «козле отпущения», прогнанном в пустыню). У обоих одинаковый мир непрерывних чудес и знамений, постоянное явление Божества людям во сне, одинаково наивные представления о Божестве: подобно тому, как в Вавилоне боги едят и пьют, предаются отдыху — так и Иегова, пользуясь вечерней прохладой, прогуливается в раю, или наслаждается приятным запахом жертвы Ноя. И как в Ветхом Завете Иегова говорит с Моисеем, Аароном и пророками, так и вавилонские боги разговаривают с людьми, или непосредственно или через жрецов и боговдохновенных пророков и пророчиц.
Откровение! Трудно представить себе большее забдуждение человеческого ума, нежели то, благодаря которому люди в течение столетий продолжают считать собранные в Ветхом Завете драгоценные остатки древней письменности во всей их совокупности за религиозный канон, священную книгу сотворения, несмотря на то, что в нём есть такие произведения, как книга Иова, подвергающая сомнению в выражениях, местами граничащих с богохульством, самоё существование справедливого Бога, или такие чисто светские произведения как, например, свадебные песни (так называемая «Песнь Песней») Соломона.
В чудной песне любви (Пс. XLIV, 11, 12) мы читаем: «Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему!»
Можно себе представить, что вышло бы, если бы произведения и фразы, подобные этим, были истолкованы теологически или даже мессиански. Случилось бы то же самое, что с тем средневековым католическим монахом, который, читая в своём псалтыре латинское слово maria — моря — принимал его за имя Пречистой Девы Марии и осенял себя крестным знамением.
Но и остальной части Ветхого Завета все научно образованные теологи, как протестантские, так и католические, перестали ныне приписывать значение «откровения» в буквальном смысле: к этому вынуждает множество находящихся в Ветхом Завете противоречащих друг другу двойных рассказов и неразрешимая путаница, возникшая во Второзаконии, благодаря постоянным переработкам и вставкам.
Да, говоря по совести, мы и не заслужили вовсе иного божественнего откровения, кроме того, которое каждый из нас имеет в своей совести. Ибо как легкомысленно относилось до настоящего времени человечество к истинному откровению Бога, к десяти заповедям, начертанным на скрижалях завета! Сказано: «Не извиняйте слов!» — и, несмотря на это, в малом катехезисе Лютера вовсе выпущена вторая заповедь: «не сотвори себе кумира…» и т. д., а вместо того десятая заповедь, именно запрещение так называемых дурных желаний, разделена на две. Заповедь «чти отца твоего и матерь твою» не четвёртая, а пятая и т. д.
Хотя в католическом катехизисе, который придерживается такого же счёта заповедей, первая заповедь гласит гораздо определённее: «Ты не должен иметь других богов, кроме Меня; ты не должен делать изображения Бога и поклоняться им!» — тем не менее дальше сказано: «Изображения Христа, Божьей Матери и всех святых всё–таки мы делаем, так как мы не молимся им, но только почитаем», причём упущено из вида, что Господь Бог ясно сказал: «Ты не должен делать себе идолов, молиться им и почитать их» (ср. также Второзак. IV, 16).
Ещё тяжелее падает этот упрёк на самого Моисея, если мы станем придерживаться твёрдо буквального содержания Торы, упрёк, единодушно раздающийся из уст всех людей, ищущих Бога и стремящихся к Нему.
Подумать только: Всесильный Бог, «Всеобъемлющий, Вседержитель, Незримый», сам Иегова, — «твердыня, которого дела совершенны» (Второзак. XXXII, 4) вещает среди грома и молний из огненного облака свою святую волю, высекает две каменные доски и пишет на них 10 заповедей собственной рукой, держащей в равновесии весь мир, — а Моисей бросает вечные скрижали вечного Бога и разбивает их на тысячи кусков! И этот Бог пишет вторично другие скрижали, представляющие Его первое и последнее собственноручное, обращённое к человечеству, реальное откровение, а Моисей не даёт себе даже труда передать своему народу, а через него и всему человечеству, слово в слово то, что Бог вырезал на этих скрижалях.
